Кирилл Серебренников. Дай мне голову Хосе
|
«ДАЙ МНЕ ГОЛОВУ ХОСЕ» — это сценарий фильма, задуманного когда-то Сергеем Тимофеевым (группа ПЕКИН РОУ РОУ, чьи «героические твисты» должны были стать звуковой дорожкой к фильму) и Кириллом Серебренниковым (режиссером).
В качестве поясняющего момента приведем информацию из газетного «Спецвыпуска для рок-фэнов» (1991г.)
Итак, «ДАЙ МНЕ ГОЛОВУ ХОСЕ» (физиологические твисты), комментарий Тимофеева: «Само собой получилось, что все жанры искусств, которыми мы занимались, логически соединились в желание снять фильм…видеофильм, в котором бы видеокультура прожужжала бы во всех своих аспектах. Здесь будет музыка, мультипликация, игровые эпизоды и прочее о большем молчу, потому как коммерческая тайна. Скажу еще лишь о том, как наши чувства и желания по большей части превращаются в пластилин… Вот так вот немного, наверное, печально. С приветом — Тимофей. Постановка совместно с телекомпанией «Южный регион» в жанре бытового сюрреализма с привлечением всех городских сумасшедших в стилистике Сальвадора-Луиса Бунюэля, Хорхе Луиса Борхеса и ПЕКИНА РОУ РОУ. Сценарий и режиссура – Пекин Роу-Роу, Макс Белозор и Кирилл Серебренников. Существуют два сценария: один — Тимофеева и Макса Белозера был опубликован в моём ростовском журнале «Ура Бум Бум» N11 в 1993 году. Затем предполагала дать вариант сценария Кирилла Серебренникова. Я готовилась сделать это в 12 номере «Ура Бум Бума» с горделиво-скромной пометкой «Публикуется впервые». Но больше «Бумов» не случилось. Так что не знаю теперь – 16 лет спустя – впервые или не впервые? Галина Пилипенко ДАЙ МНЕ ГОЛОВУ ХОСЕ Сценарий Кирилла СЕРЕБРЕННИКОВА — Какая сволочь… мерзавка… блядь… — Успокойся… У тебя все лицо течет… — Я ее ненавижу, понимаешь… я ей дверь сожгу… — На, вот… И все… У тебя ресницы выпали, ха-ха. — (вой) У, сука… … его пучило, его несло, его всего колотило из-за этого вонючего столового салата. Поэтому он и выслушивал все эти стоны и всхлипы, которые проистекали (… сука, ты ее видела… она урод, сука-а-а…). Которые как кулаки в дверь (… тише-ше… там слышно…пусть…пусть… Пусть… ПУСТЬ (как удары в дверь. В дверь сортира (… фак ю, фак ю… бич… факин бич…). Сортира, раскрашенного в попугайские несуществующие цвета, расписанного, как книга жизни поколениями какавших здесь людей. Мужчин. Они глядели, должно быть в ту же точку, что и он, напрягая все свое существо, чтобы… Они глядели в ту же точку выпученными глазами… В одну точку, куда смотрит и он. На вмятинку. В жестяной коробочке, в которую уборщица сунет изодранные центральные газеты, что позволяет ей красть рулон серой туалетной бумаги, картонной плотности… Вмятинка… Вмя… Он взял газетную бумажку с фотографией веселого Горбачева и стал мять… Горбачев улыбался, жал кому-то руки, кривляясь и пританцовывая фокстрот двигался к машине, которая тоже вся дрожала и извивалась, не чуя места, готовая рвануться вперед или назад, вверх или вниз, не дожидаясь даже скачущего на голове веселого Горби, который уже начал расползаться, расползаться, распол… Дырка. …Перед его уорхоллской кабинкой стояли два мужчины, переодетые женщинами, и одна из них горько плакала… Он шел по коридору, он спешил в студию, он проклял развязавшийся шнурок, шнурок-диссидент, отважившийся бандитски нарушить тщательно установленный порядок его внешнего вида, и он казнил шнурок мертвым узлом, он прошел остаток пути, вошел в черный прямоугольник, он был в студии. Он был в студии. … Знакомый стол под лампами… листки с текстами, пометками, сносками, стрелками, визами редактора… из тьмы — лицо покойницы Веры, лицо белого цвета…микрофончик вам… вам-с… щелк-прищепка… ор с черного неба: заставка пошла-а-а… вспышка, сейчас будет вспышка… 19…16… первый лист… 9… 6… вспышка: ми-кро-фон вклю-чен…стих…и: Здравствуйте. В эфире ночные новости… … Огонек камеры, ее темное стекляное жерло. Мрак эфира. Тишина. 2. Мать сидела перед телевизором в маленькой и темной, без всякого света комнате и слушала, как телеведущий бодренько рассказывает о стрельбе и сессиях. На ней было надето девичье, даже скорее детское платьице, и в свете, исходящем от телевизионного экрана, единственного в комнате светового источника, лицо ее, неподвижное и по-глупому счастливое, было совершенно детским. Перед нею на старом кривом столе лежала огромная, размером как раз со стол, книга, и мать водила по ее чудовищным листам мраморными пальцами, стараясь ощутить и понять только ей знакомую череду выдавленных значков, имеющих вид просто пупырышков. Всякий раз, когда смысл выдавленного доходил до нее, по неподвижному лицу со стеклянными глазами, глядящими в точку на горизонте, бежала идиотская улыбка. Она была совершенно поглощена своим делом и не замечала что сверху на нее что- то капает, что комната везде покрыта лужами, а деревянный пол кое-где прогнил и облез, и вместо него виднеется земля с чахлой травкой и кустиками, из которых иногда выбегают собаки, продолжая в движении заниматься любовью, вкладывая в это дело весь свой немалый темперамент и жизненный опыт. А мать, улыбаясь, всякий раз произносила слово «Кровопийцы», вкладывая в него одной ей ясный приятный смысл… Кро-во-пий-цы… Нараспев. Старея. Очень поздно, когда теле ведущий совсем устал и сессии со стрельбой слились в очень сумбурный и сумасшедший клип, домой пришел Сын. Он же Главный Герой (Г.Г.). Но если быть правдивым и точным, то он пришел не сам, его принес Друг. Г.Г. не подавал никаких признаков жизни, потому что его рваная одежда и голые участки тела были раскрашены разными яркими красками в попугайских, невообразимых, поп-артовских сочетаниях. Друг принес Г.Г. на руках на порог комнаты и пристально посмотрел на внимательную слепую мать, которая, вероятно, что-то почувствовав, стала прибавлять к своему ежесекундному «Кровопийцы» еще и слово «Убили…» Друг отнес Г.Г. через длинный коридор в ванную комнату, узкую и белокафельную, и аккуратно, чтобы не потревожить неподающего знаков жизни Г.Г., стал большими ножницами разрезать одежду и кидать ее затвердевшими кусками на кафельный пол. Он включил воду и стал мыть голого Г.Г., выказывая при этом удовольствие и увлеченность производимой операцией. Звук струи воды и шепот сладострастного Друга не смогла заглушить арию Царицы ночи, которую пела в комнате мать. Друг вымыл Г.Г. и отнес его, голого на руках, шепча колыбельную, в комнату, положил за перегородку, стараясь не мешать матери и телеведущему, вернулся к двери, поглядел на семейную идиллию: ласковую поющую мать, голого мертвого Г.Г., веселого телеведущего с его сессиями и стрельбами, на занятых делом собак, сказал «… типичная пошлость царила в его голове небольшой», выключил свет и исчез. Кобель завыл. Ночь. Н… 3. Мультипликационный Рассвет. МЛЬТПЛКЦННРССВТ…у…и…и…а…и…о…ы…й…а…е…м…уль… 4. За окном что-то светило. Г.Г. открыл глаза, и сразу — как прорвало — крики: вставай! вставай! Вставай!!! Здравствуйте… ты слышишь?… в эфире… стынет все… утренние новости… вставай! а-ай!!! Г.Г. натянул трусы и вышел из-за перегородки. Мать (оперным голосом): Про-спишь все-у-ооо! Мать с девичьим лицом, по которому трещинами поползли морщинки. Может, она лилипутка — он об этом еще не думал.. Сядь и ешь. А то вегетарианский завтрак стынет. Мы теперь только вегетарианцы. Вот пишут. Это так! Полезно. Читала. Пишут в «Крестьянке». И в «Рабочей». «Работнице» в смысле. Я на ночь. Морковка всякая. Листья. Купила специально. Надо. Петрушка. И рыбы можно. И все молочное. Мы теперь как вегетарианцы. А что. попробуем. Анчоусы и рахат-лукум. Ешь, еще положи. Смотри. Я читала. Яможетешеположутебе. Полезно. Патиссон… Г.Г. с отвращением ест, поглядывая на то, как мать гремит и жонглирует посудой, постепенно покрываясь морщинами и старческими пятнами… Ты на папку не смотри злым. Он хороший. Он папка тебе. Какой есть. Ты должен понимать. Время было такое. Вам не понять. А он ласковый. Погуляет и все. Приходит всегда. Ты пример бери. Он папка тебе. Пап-ка. Пап-каааа… Г.Г. со значением на лице смотрит как мать ласкает кобеля… Папкаааа… Ему жалко всех. У матери кожа становится дряблой, она вытаскивает зубы… А бабушке. Бабушке-то. Поел? Гостинец отнесешь? Бабушке-то родной? Партизанке. Родной. А как же. Чтить надо. Герой битвы. Я собрала тут. Ладно? А то я помру скоро. Тут в кастрюльке. А то я. Ладно?… Г.Г. одевался и смотрел с удивлением, как мать парализовало и она сделала под себя. Фото бабушки на стене под песню Вертинского гримасничало и показывало длинный лиловый язык… Не потеряйчик. Уже все я. Кастрюлька и все. Туточки. Тутушки. Тутушечки. Стою на полустаночке… Г.Г. уходил и смотрел с негодованием, как мать ползет по прихожей и умирает на коврике. Кобель ревел на телеведущего, и тот отвечал лаем… Г.Г. уже на улице поглядел в кастрюльку и счастливо засмеялся. 5. Г.Г идет по улице. Споткнулся и выругался. Идетпоулицеидетпоулицеидетпоулице. Споткнулся и выругался. Идетпоулицеидетпоулицеидетпоулице. По-вер-нул. Идетпоул. — Значит, это все было здесь. Где мы стоим? — Да. Где мы стоим. Только чуть правее… — Спасибо. А где вы были, когда все прорвало? — Я был как раз там. Правее. Я сразу пошел туда. Куда еще. — А что вы…э…э…у…ы…н…г…х… почувствовали? — Сложный вопрос… — Это сложный вопрос…э…ш…й…ь…е… — Это да. И вам спасибо за все. — Все. Возьми улицу и людей. Вон и того с кастрюлей. Чтобы все сразу. А то потом когда…. ицеидетпоулице — Батарея все… ицеидетпоулицеидетпоулице. Сел в трамвай. 6. Трамвай изнутри состоял из волн движения. В одну сторону передавали деньги, передавали старательно, делая руки лопаткой, бережно проносили кучки монет через воздушное пространство вокруг себя. Бережно. А зато в обратную сторону телетайпно неслась целая лента талонов, целая лента. Почти плавно. Если б не нервные рывки, подлые и внезапные, которые чудовищно и несправедливо убивали ленту, резали ее, так что обратно, к исходной точке движения, приходил жалкий и бесполезный клочок. Такие же клочки оседали в руках, еще минуту назад ласковых и бережных, а теперь хищных и довольных добычей. Г.Г. стоял у самой водительской кабины и наблюдал, как водитель медленно сходил с ума от ежесекундной круговерти монет и талонов. Вся кабина была оклеяна изнутри фотографиями с портретов великих композиторов, репродукциями всем известных шедевров живописи, старыми мастерами, модерном, а сама панель управления трамвая являла собой невообразимой конфигурации объект с надписью «Панель управления трамвая». Г.Г. передавал водителю, человеку с нервным, изможденным лицом, деньги, передавал деньги, передавал деньги, передавал деньги… А тот давал талоны, давал талоны, давал талоны… До бесконечности, до изнеможения… Г.Г. нравилось мучить этим водителя, нравилось смотреть за тем, как меняется его лицо, меняется… Он, Г.Г., стал подавать деньги быстрее, быстрее, быстрее… А лицо водителя покрывалось каплями пота, все, целиком, до малейшей морщинки, оно источало капли пота… А композиторы на стенах кабины пели хором песню о Родине, А деревья на картинах импрессионистов шумели и теряли листья… Водитель, наверно… Он не вынес пытки, предложенной ему Г.Г., открыл переднюю дверь, на ходу выскочил из идущего на полной скорости трамвая, побежал страшно разбрасывая руки, гримасничая, крича во весь рот, но его крика, наверное, страшного и звериного, не слышали ни онемевшие, оцепеневшие пассажиры трамвая, ни Г.Г., лицо которого выражало брезгливость и насмешку… Кастрюля дребезжала, а Г.Г. поглядывал в нее и хихикал. 7. Вторым из трамвая выскочил Г.Г. И побежал. 8. Он бежал, поминутно оглядываясь, истово, держа кастрюлю крепко, вкладывая все свои силы в бег. За ним, наперекор основному уличному движению, горланя, неслись разные люди и существа. Опутанный проводами телевизионщик с видеокамерой на плече, толстая женщина с горящим софитом, стреляющий юноша, все время попадающий в себя и в уже залитого кровью теле ведущего, царь Николай 2-ой в инвалидной коляске, старающийся обогнать всех с диким криком: «Ники!», целый цирк лилипутов, пластилиновый монстр со знаменем в руках, люди на ходулях, голая женщина, куб на колесах, казаки на лошадях с похищенными женщинами-лилипутками, перекинутыми через седло, физкультурники, солдаты, поминутно целующиеся и обнимающие друг друга, мальчики, одетые девочками и девочки, одетые мальчиками, Ельцын в клоунском колпаке с телевизором в красных руках, рабочие с молотками, пластилиновые зайцы с плакатом «Колхоз им. Тимофеева», очень старые старушки с иконами, зелеными, красными и желтыми пальто и другим разноцветным тряпьем… Бежали все. Бежали по проезжей части мимо машин, троллейбусов и скейтбордистов. Бежали за Г.Г. Но всех обогнал, конечно, мужик с видеокамерой, который умудрился снять лицо измученного бегом Г.Г. и которого через секунду затоптала вся кавалькада, размазав его пластилиновую камеру по розовому асфальту. 9. Он тяжело дышал. Г.Г., уставший от погони. Ух-х-х… Дыхалка… В кастрюле слышалось какое-то движение, из-под крышки даже показалось что-то фиолетовое с зелеыми прожилками… Г.Г. благооговейно заглянул в кастрюлю, и лицо его озарилось мечтательностью и задумчивостью… А мимо подъезда дома, старого, изъеденного жучком, где Г.Г. прятался, мимо подъезда прошел старик в белой летней панаме, в пенсне, в оранжевом плохоньком шарфике и в пальто, ушитом бахромой… Он остановился в глубокой задумчивости и произнес: «Господа, скоро станут падать листья!» и, просияв, пошел дальше… Стало темнеть… Г.Г. вышел из подъезда и пошёл мимо светящихся окон первого этажа, в одном из которых не то воры, не то ГБисты листали тысячи книг, ища в них что-то, а в другом Раскольников кончал Лисавету. 10. В третьем окне была свадьба глухонемых. Глухонемыми были молодожены и гости. Г.Г. остановился, чтобы некоторое время понаблюдать за происходящим праздником, и он стоял и наблюдал. Некоторое время. За праздником бы наблюдал. Недолго бы, но… Прямо перед его глазами, вмиг, вдруг, хоп-фокус, соткалась из пространства его… ЕГО кастрюля. ПО ТУ СТОРОНУ СТЕКЛА. По ту!!! От волнения и возбуждения его чуть было не стал бить припадок. Но он но он но он но он но он но он… двери были открыты, и ему не составило труда войти в квартиру. Было тихо, т.к. глухонемые умеют общаться без звука. Он слышал, как жужжат мух, сотни мух, тысячи мух, которые летали вокруг сырой мясной туши на столе, а наевшись они, мухи, сыто бились головами о стекло. Г.Г. взял кастрюлю и вышел прочь. 11. «Харе Кришна харе Кришна Кришна Кришна Харе Харе Харе Рама Харе Рама Рама рама Харе Харе», — эту песенку, сопровождая пение ударами тарелочек, зажигательно, по-цыгански, пели лысые люди, одетые в ватники, из-под которых выглядывали пестрые юбки, многие из них были накрашены и целовались. Эти веселые парни ужасно мешали Г.Г. звонить по телефону 53-87-99, с … до … Ему нужно было, нужно… Он нервничал и матерился… Из телефона он увидел, как далеко от его будки две женщины, похоже в возрасте, таскали друг друга за волосы, пинались, молотили друг дружку руками, и видно было, что этот процесс длится долго, что обе устали, но по решительности и неослабевающему напору наблюдатель мог бы определить, что ни одна из амазонок не собирается сдавать позиций, что несмотря на растрепанные волосы, на расхристанные пальто, на взмыленные немалые телеса, на тяжелые сумки, на людей вокруг, на трудную молодость, пришедшуюся у каждой на военные годы, на мытарства по квартирам с большой семьей, на больных парализованных стариков-отцов, на сорокалетнюю очередь на телефон, квартиру, машину, на пьянство слабых мужей, на беспутность шлюх-дочерей, на неотоваренные талоны, монотонную, изнурительную работу на военном заводе, на расшширение вен на ногах и на беспросветное будущее, битва будет идти до конца. Конец не заставил себя долго ждать. Одна из дам хватила соперницу железной трубой, чем положила ее на обе лопатки. В грязь. Лицом… «Алло… Алло… Милиция? Милиция?», — это звонил не Г.Г., а кто-то другой, потный, в очках. Г.Г. не слышал ничего больше, кроме звериного крика, который издала победительница. В нем был ужас от осознания содеянного. У-жас… Другой, потный, в очках бессновался беззвучно в будке, веселые парни-певуны побежали смотреть мертвеца, а Г.Г. развернулся и пошел в переулок. Потом побежал. Побежал. Быстро. Сжимая кастрюлю. Отчего-то дрожа всем телом. Дрожа. Др… Несколько ментовских машин перекрыли переулок, менты-атлеты догнали бегущего Г.Г., скрутили и повалили наземь. В грязь. Лицом. 12. «Молчание. Молчим,» — нервно произнес человек, сидящий под Портретом в Кабинете, курящий папиросы в лицо Г.Г., который действительно молчал. На него в упор глядел другой человек через видоискатель «дживиси», этот кривил все предыдущие часы вольный глаз и скалил зубы. Слова первого он понял, как знак прекращения работы: «Я выключаюсь?» Он спросил с надеждой. «Нет» — Первый не оправдал надежду. «Нет. Пусть…» Он задумался. Г.Г. с волнением смотрел на кастрюлю, завернутую в целофан и стоящую на отдельном столике. «Я понимаю ваше молчание. Для меня оно яснее слов, за которыми всегда прячется истина. А молчание дает понять и чувствовать многое из того, что обычно, я говорю, обычно лежит в тайниках души (Он так и сказал!). И потому я просто читаю молчание. для меня это самый понятный язык, мне не нужно его расшифровывать, ключ известен и давно… Я понимаю, зачем вы это сделали. Вы, сами того не зная, все-таки рассказали этим своим молчанием… Молодой человек. Как вас зовут? Молодой человек. Какой вы? Молодой человек, Что вас тревожит? Молодой человек. Посмотрите на меня, вы видите мои глаза? Молодой человек. Ты снимаешь?..» Это уже другому, с прищуром и оскалом. «Ты снимаешь? Он снимает. Думаете вас? Думаете, ему интересны ваши бледные повести? Он снимает, как я рассказываю про вас, про то, о чем вы столько времени молчите? Он снимает меня везде. Каждую секунду моей жизни: на службе, здесь, с вами, дома, в туалете, за чтением, в постели с любовницами. Везде. Я, конечно, потом смотрю эти кассеты, а он снимает, как я их смотрю, как я проглядываю свою жизнь, убыстряя или останавливая на любом стоп-кадре, как я рассматриваю свои мгновения. А потом я смотрю, как я смотрю… Итак далее. Понимаете меня? Можно ускорять-замедлять, а можно о-ста-нав-ли-вать… Так ведь? Вы остановили? Стоп кадр?.. Ха-ха… Вы зря это сделали не спросясь их… Зря. Надо спрашивать других, тех, которые еще не знают, что вы Бог. Они же не знают. Если б они знали, то шли б к вам сами. Они про вас не знают… Ха-ха… Вы про себя знаете: а они нет… Ха-ха-ха… В этом ваша ошибка. Боль-ша-я-я-я… Слышали ли вы о том безумном человеке, который в светлый полдень зажег фонарь, выбежал на рынок и все время кричал: «Я ищу Бога! Я ищу Бога!» — Поскольку там собрались как раз многие из тех, кто не верил в Бога, вокруг него раздался хохот… все просто хохотали над ним, понимаете… Он что, пропал? — сказал один. Он заблудился, как ребенок, — сказал другой, или спрятался? Боится ли он нас? Пустился ли он в плавание? эмигрировал? — так кричали они и смеялись… Тогда, вы слушаете, безумец вбежал в толпу и пронзил их своим взглядом. Сделал страшные глаза… Ха-ха-ха… «Где Бог?» — воскликнул он. — Я хочу сказать вам это» Мы его убили — вы и я. Мы его убийцы! Но как мы сделали это? Как удалось нам выпить море? Кто дал нам губку, чтобы стереть краску со всего горизонта? Что сделали мы, оторвав эту землю от солнца? Куда движется она? Куда движемся мы? Прочь от всех солнц? Не падаем ли мы непрерывно? Назад, в сторону, вперед, во всех направлениях? Есть ли еще верх и низ? Не блуждаем ли мы, словно в бесконечном Ничто? Не дышит ли на нас пустое пространство? Не стало ли холоднее? Не наступает ли все сильнее и больше ночь? Не приходится ли средь бела дня зажигать фонарь? Разве мы не слышим еще шума могильщиков, погребающих Бога? Разве не доносится до нас запах божественного тления? — И Боги истлевают! Бог умер! Бог не воскреснет! И мы его убили! Как утешимся мы, убийцы из убийц! Самое могущественное и святое Существо, какое только было в мире, истекло кровью под нашими ножами — кто смоет с нас эту кровь? какой водой можем мы очиститься? Какие искупительные праздники, какие связанные игры нужно будет придумать? Разве величие этого дела не слишком велико для нас? Не должны ли мы сами обратиться в Богов, чтобы оказаться достойными его? Не должны ли мы сами…» Тут этот человек замолчал. Все с удивлением смотрели на него… Заметьте, с удивлением. Они не поняли его слов! Они-то подумали, что он сумасшедший, а он был Бог… Он мог ускорять-земедлять и ос-та-нав-ли-вать! «Он, Человек под Портретом сделал паузу на вдох, который не дал ему совершить другой с камерой, сказав: «Кассета кончилась». И показал свой второй, скрываемый видоискателем камеры, глаз. Совершенно малиновый с прожилками, толщиной с нитку-мулинэ. «Кассета кончилась», — и первый обмяк в кресле и замертво повалился назад, за горизонт стола… Настала пауза, по окончании которой Г.Г. вскочил, постоял, подошел к столу, взял кастрюлю и вышел… Кирилл Серебренников 1993 г. Комментарии Галина Пилипенко [quote name=»kauz»]пах вам моя пчта?всиварно вы нех не читаете !слишком занятые!и чёто коментов нешибко…[/quote] kauz пах вам моя пчта?всиварно вы нех не читаете !слишком занятые!и чёто коментов нешибко… kauz что,за гадость,ваша заливная рыба!!!! «Единица хранения» Кирилла Серебренникова Актриса Таисия Михолап стала народной. Но только в кино. «Дневник убийцы» Кирилла Серебренникова Олег Гапонов Зазеркалье: «Богатые люди не слушают эту музыку» Съёмки «Ростова-папы». Серия «Я знаю, кто ты». |
