Евгений Данильчук. Транспортная жизнь
|
Предисловие. Лично я провожу в дороге по четыре часа в день. Два часа до работы, два обратно. При пятидневной рабочей неделе (бывает, что и по шесть дней работаю, но пускай будет в среднем) получается двадцать часов в неделю. Почти сутки. В год – больше месяца! Так что перемещения в различных видах транспорта – это значительная часть жизни. Как и другие сферы бытия, существование в состоянии дороги таит в себе целый мир. Есть здесь свои привычки, тенденции и, естественно, впечатления. Мне никогда не приходило в голову сетовать на зря потраченное время. В автобусах, трамваях, маршрутках, такси, попутках я – наблюдатель.
Алексеевич. Живу в одном городе, работаю в другом. Новочеркасск всё чаще называют спутником областного центра – города Ростова. Таких как я – целый легион. В захолустном Новочеркасске нормально оплачиваемую работу найти очень трудно. Безбедно живут те, кто занимается каким-нибудь бизнесом. Торгуют на рынках или лучше владеют несколькими торговыми точками с наёмными продавцами, варианты – ларьки с курами гриль, залы игровых автоматов, продуктовые магазины, парикмахерские ну так далее. Другой способ жить зажиточно – служить в административных учреждениях. Выше всего котируется городская мэрия. Здесь сохранились лучшие традиции прикрытого бюрократическими ширмами безделья, мздоимства и воровства бюджетных средств. Работать здесь считается верхом жизненных устремлений. Рангом пониже – всяческие собесы, ЖЭУ, пенсионные фонды и ещё с полсотни организаций с весьма туманными функциями, но пухлыми бюджетами. БОльшая, но отнюдь не самая благополучная в финансовом отношении часть населения Новочеркасска работает на заводах. Их тут десятки. Когда то процветали Электровозостроительный, Электродный, Железобетонных изделий, Синтетических продуктов. Целый район города, где они сосредоточены, так и называется – Промышленный. Естественно заводы начали бедствовать (не будут же они противопоставлять себя всеобщей российской тенденции). Рабочих поубавилось, но не намного. Всё равно каждое утро толпы страждущих получить задерживаемые зарплаты устремлялись к проходным. То ли привычка у людей осталась, то ли им было всё равно, сколько они зарабатывают. Криминал, всяческую шпану и других несознательных элементов я в расчёт не беру. Думаю, что они не очень сильно влияют на общую статистику. Так что остальные работают в Ростове. Город-миллионник щедр на вакансии. Просто потому, что он большой. Каждое утро битком набитые автобусы «Новочеркасск- Ростов» отвозят гастарбайтеров в областной центр. Кроме этого не желающих душиться в автобусах подбирают «попутки». Разница в цене не велика. Билет в автобусе стоит двадцать рублей, а у водителей попуток такса – тридцать рублей. Эти водители – сами работники ростовских фирм и организаций. Оправдывают бензин. По утрам можно наблюдать весьма красноречивую картину. В определённых местах выстраиваются целые очереди из автомобилей. Привередливые попутчики на гостеприимное «Поехали!» спрашивают: «А вы как по Ростову, а до Западного едете, а по Варфоломеева?». За тридцать рублей можно не только отмахать три десятка километров от одного города до другого, но и весь Ростов пересечь. Таксисты просто теряют сознание, когда слышат о таких грошовых расценках. Из Промышленного района, где я и проживаю, уехать в Ростов более проблематично, чем из центра Новочеркасска. Автовокзал – в другом районе. «Прибитые» места попуток – кинотеатр «Космос» и «Круг» тоже в центре. Приходиться добираться сначала туда. Несколько лет назад одному очень умному работнику автотранспортного предприятия (весьма редкое для этой категории людей качество, я потом объясню почему) пришла в голову замечательная идея. Он решил пустить междугородный автобус «Персияновка — Ростов» через Промышленный район Новочеркасска. Персияновка – это небольшой посёлок в трёх километрах от границы Промышленного района. Эдакая Сарбона – там находится сельскохозяйственный университет. Раньше автобусы оттуда шли прямиком на Ростов, по трассе на самом краешке Промышленного района. Пользовалось его услугами ограниченное количество новочеркассцев – те, кто жил в непосредственной близости от трассы. И вот сенсация! Жители посёлков Октябрьский, Соцгород, Жилучасток (административные единицы Промышленного района) могут добраться до Ростова без пересадок! И график подходящий. В семь утра этот автобус проходит мимо моего дома, в восемь я в Ростове, около девяти на работе (еду на маршрутке от автовокзала ростовского, через полгорода). Экономия времени по сравнению с тем, что было раньше – минимум полчаса. По началу я садился в полупустой автобус, и это было счастьем. Моя остановка всего третья или четвёртая по счёту после Персияновки. Постепенно всё больше народу узнавало про этот чудесный маршрут, и месяц от месяца количество желающих с удобствами съездить в Ростов увеличивалось. Я подозреваю, что для некоторых этот маршрут стал толчком к поиску места работы в Ростове и соответственно улучшения материального благосостояния. Может быть, даже какая-то молодая семья, зажив побогаче, решила завести второго или третьего ребёнка. Я бы на их месте в крёстные отцы пригласил умного руководителя автотранспортного предприятия. Алексеевич появился как-то незаметно. До него все водители автобусов «Персияновка — Ростов» были безликими и ничем не выделяющимися. Просто дополнение к машине, как коробка передач или радиатор. По началу и на Алексеевича внимания никто не обращал. «Поселковые» заскакивали в автобус, рассаживались по креслам и засыпали до самого Ростова. Потом многие стали замечать, что с Алексеевичем до Ростова можно было доехать быстрее, чем на других автобусах – минут на десять — пятнадцать. Машина у него была по сравнению с выработавшими свой ресурс где-нибудь в Германии или Австрии убитыми «Мерседесами» и «Сканиями», более комфортабельной, вместительной и скоростной. Как это не удивительно у Алексеевича в безликой среде пассажиров быстро начали появляться знакомые. Удивляться было чему. Алексеевич обладал, казалось бы, абсолютно не располагающей к общению внешностью. Это был пожилой, довольно грузный, медлительный и замкнутый человек. Лысая голова плавно переходила в крепкую складчатую шею. Всегда плотно сжатые губы не давали возможности представить этого человека улыбающимся. Очки в тонкой оправе придавали лицу высокомерное, и даже снобистское выражение. Разговаривал он редко, отрывистыми фразами, как будто нехотя изрекая слова низким хриплым голосом. Общался в основном с группой «блатных». Я думаю, что это были его коллеги – водители, а так же их родственники. Они ехали бесплатно, кучковались возле шофёрского кресла, о чём-то щебетали, непрерывно шутили. Из этих разговоров пытливые пассажиры узнали, как зовут Алексеевича, а так же смогли окунуться в приятную атмосферу этого «междусобойчика». Постоянные «клиенты» скоро начали здороваться с группой близких к Алексеевичу людей, а потом неизменно и торжественно произносили приветствие в адрес царственного вида водителя: «Доброе утро, Николай Алексеевич!». Через какое то время Алексеевич начал снисходительно кивать в ответ. Это считалось знаком высочайшей милости. Причём никаких преимуществ по сравнению с «залётными» пассажирами эти «полусвои» не получали. Но всё равно было приятно выделяться из общей массы, быть отмеченным знаком внимания Алексеевича. Я полагаю, что всё дело в энергетике. Людям почему-то было приятно оттого, что вёз их именно этот человек. А может быть всё дело в генетической памяти – испокон века русские люди привыкли раболепствовать перед теми, от кого хотя бы в малой степени зависит их жизнь. Особенно было хорошо на душе у «примкнувших», когда к Алексеевичу кто-то из посторонних попадал в немилость. В таких ситуациях они считали своим долгом поддакнуть ему или, что называется «подтявкнуть». Так, например, водительского гнева удостаивались те, кто пытался проехать по Новочеркасску – Алексеевич принципиально брал только «ростовчан». Пытавшихся вломиться и уехать до Круга или Космоса он грозно осаживал: «Куда прёшь! Только до Ростова беру! Нет, ну я что непонятно сказал? Тут до Ростова люди не помещаются. Вон «двойка» сзади идёт! Выходи!». «Свои» вякали из салона: «Ездите на городских автобусах! Чего сюда лезть!». Исключением были работники Новочеркасского Электровозостроительного завода. Им почему-то Алексеевич благоволил. НЭВЗовцев всегда ехало много. Когда маршрут «Персияновка — Ростов» достиг пика популярности, о свободных местах даже на моей остановке можно было и не мечтать. На «Больнице» (моя остановка) людей в автобусе уже было под завязку. Нужно было действовать грамотно. Протискиваясь в салон, я пытался по внешнему виду и по разговорам вычислить НЭВЗовцев. Если кандидатуры казались подходящими, нужно было останавливаться возле их кресел и пытаться удержаться на месте, противостоя людскому потоку. Через одну остановку после моей – НЭВЗ. Рабочие вставали с кресел и двигались на выход. Если всё рассчитал правильно, то появлялся шанс занять освободившееся место и ехать до Ростова с комфортом. Были также исключения в лице двух женщин. Скорее всего, они «взяли» Алексеевича своим упорством. Садились они на нашем посёлке, а выходить им нужно было на Космосе. Алексеевич на Космосе принципиально не останавливался. Эти матроны имели наглость кричать и ругаться: «Остановите, куда вы!». Алексеевич тихо цедил сквозь сжатые губы: «А я вам, блядь, говорил. Вы у меня до Космоса через Ростов будете ездить». Заполошных бунтарок он милосердно высаживал на посту ДПС при выезде из Новочеркасска. Те, чертыхаясь, плелись на остановку городской «единицы» и ехали обратно, до своего вожделенного Космоса. Совместная воля двух хабалок долгое время противостояла железным принципам Алексеевича. Тётки, видать, тоже шли на принцип. В конце концов, был найден компромисс. Алексеевич притормаживал на Галинке – остановка всего в пяти минутах ходьбы от Космоса – брал каких-то своих. Две нарушительницы устоев Алексеевича приноровились в это время выскакивать из автобуса – всё ж ближе, чем от поста ГАИ потом добираться. Алексеевич к таким манёврам привык и стал пускать тёток даже через передние двери (раньше те хитрили и заскакивали через задние, пытались платить деньги при выходе, но Алексеевич их горделиво игнорировал). Женщины были довольны. Они считали себя победительницами в этой затяжной борьбе и чуть ли не единственными, за исключением работников НЭВЗа, жителями Новочеркасска, которые ездили с Алексеевичем в черте города. Победив, они успокоились, больше не ругались и, заходя в автобус, всегда говорили хором: «Доброе утро, Николай Алексеевич». Насколько я помню, Алексеевич с ними так не разу и не поздоровался. Какое то время спустя контингент ездоков окончательно сформировались. Почти все пассажиры знали друг друга в лицо, мило беседовали. Причём темы разговоров вертелись вокруг объединяющего их фактора:
Подробности жизнеописания Алексеевича передавались из уст уста, приобретая формы настоящего фольклора. Недоступным моему пониманию образом люди узнавали о том, когда у внучки Алексеевича день рождения, куда он поедет летом отдыхать, какие лекарства от артрита прописал ему знахарь из Бессергеньевки и так далее. При этом Алексеевич оставался таким же замкнутым и неразговорчивым. Изменения в его поведении стали появляться где-то через год его шофёрского бытия на маршруте «Персиановка — Ростов». Он начал отвечать на народную любовь. У знакомых кассирш на ростовском автовокзале покупал билеты – до посёлков или до самой Персиановки. Если запаздывающий пассажир, относящийся к категории «своих», прибегал перед самым отправлением, Алексеевич в обмен на наличные деньги подсовывал билет с местом. Набитые в проходе «чужие» дико завидовали счастливчику. Это было мощнейшим стимулом стать «своим» для Алексеевича. В конце концов, количество «приближённых» стало превышать критическую отметку. Люди приходили и усаживались в автобус за час-полтора до отправления, когда машина стояла в отстойнике. У непривычных новичков, случайным образом решивших ехать на этом автобусе, глаза на лоб лезли, когда к посадочной платформе подкатывал Алексеевич уже до отказа заполненный пассажирами. Я сам неоднократно удостаивался милости – получал билет с местом, когда в кассе их уже и в помине не было. Кроме того, пару раз Алексеевич возил меня бесплатно. Я к нему с пятисоткой, ему, видимо, лень отсчитывать сдачу. Машет рукой «Проходи в салон». Я говорю: «Николай Алексеевич, сейчас сбегаю, разменяю», а он: «Не надо, потом отдашь». Я потом всегда отдавал – честное слово. К точному как часы, милостивому и почти уже великому Алексеевичу настолько привыкли, что его поломки или больничные воспринимали как личные трагедии. И вот однажды в среде «своих» пролетел слух о том, что Алексеевича снимают с маршрута. По какой причине – неизвестно. Версии выдвигались разные, самой реальной из которых считалась та, по которой начальство, жалея немолодого Алексеевича, перекинуло его на щадящий и несложный маршрут «Новочеркасск — Ростов». Как это обычно бывает, неприятные слухи вскоре подтвердились. Вместо Алексеевича стал приезжать неудобный, тесный, старенький «Мерседес». Водитель — приветливый и улыбчивый – вызывал настоящую ненависть у поклонников Алексеевича. Люди по утрам стали ездить хмурыми и неприветливыми. Распалось «братство», постепенно те, кто раньше беспечно болтали друг с другом, перестали даже здороваться. Всё чаще стали возникать скандалы. Орали друг на друга за толкание в тесноте, орали на водителя за то, что он брал всех подряд, останавливаясь возле каждого столба. Орали даже на двух скромных негров, которые всегда садились на НЭВЗе и вызывали раньше неизменную симпатию. Ездить на этом автобусе стало настоящим мучением. Именно в нём я как-то сочинил следующее стихотворение. На Ростов автобус. Раннее утро. Хочется спать. И все, кто сидят, Поступают мудро. Спят. Остальные в проходе. Их очень много. Прижались друг к другу как рыбы в бочке. Вон кому-то там отдавили почки. И слышится шепот, едва разобрать: «Ёб твою мать!».
И точно как рыбы раскрыли рты. Затхлый воздух кислородом беден. Вон какой-то мужик как мел бледен. В обморок, бедный, упал. Да так и не встал.
И все, кто стоит, ненавидит сидящих. Вот этот мужик, переполнившись злом, Парня с билетом назвал козлом. А от парня и правда пОтом воняет Он сам это знает.
А этот, похоже, совсем сбесился. Давит сидящей коленом в бок. Он вроде бы это нечаянно, Но давит, сука, отчаянно. Девушке больно, но она молчит. Потому что в кресле сидит. Спит.
Наконец-то конечная. Все на выход. Только вот облегчения что-то мало. Это утро психику всем сломало. В нервах до вечера будут жить. И каждому встречному Мстить.
А назавтра им снова в душный автобус. Снова рано вставать и начать страдать. И кому-то захочется мир взорвать. А кто-то просто начнёт убивать. С тем же шепотом сквозь сжатые губы: «Ёб твою мать!» Всё так и было. Ну, по крайней мере, у меня возникали именно такие ощущения. Теперь я редко пользовался этим маршрутом. Предпочитал ехать на городском автобусе до центра и там уже садиться на попутку. В два раза дороже, дольше, но что делать… Часто я видел Алексеевича на его автобусе с милым сердцу госномером, буквенная составляющая которого складывалась в аббревиатуру «НКО». Я расшифровывал её как «Не Коммерческая Организация». На лобовом стекле маячила убивающая надежду табличка «Новочеркасск — Ростов». Услугами «организации» теперь пользовались неспособные проникнуться духом «братства» мелочные и суетливые пользователи этого маршрута. График у Алексеевича был составлен таким образом, что я неизменно встречался с его автобусом, сидя в попутке, как раз между двумя городами. Он в это время уже ехал из Ростова. Я видел его лицо, и мне казалось, что его выражение ещё более тоскливое и угрюмое, чем обычно. Уж не знаю, страдал ли Алексеевич так же как брошенные «поселковцы». Мне приятно думать, что он тоже тосковал по «братству». И вот, как говориться, в один прекрасный день, а вернее утро Алексеевич вернулся. Как сейчас помню, было это в субботу. Я решил сэкономить и сесть на персиановский автобус. Был выходной день, и в салоне должны были оставаться свободные места. Я не поверил своему счастью, когда из-за поворота вырулил до боли знакомый синий силуэт. Да! Номер – НКО! Алексеевич! Я буквально взлетел на подножку автобуса. Будь я менее сдержанным, с удовольствием обнял бы старика! В понедельник все «свои» уже знали о радостном событии. В салоне царила атмосфера великой радости и умиротворения. Алексеевича не было чуть больше месяца, но «братство» сумело возродиться за одну поездку. Я готов поклясться, что узнал двух женщин, скандаливших в чужом автобусе двумя неделями раньше. Теперь они общались как лучшие подруги. Со мной поочерёдно поздоровались те, кто игнорировал в течение всего этого трудного месяца. В этот день я впервые увидел улыбку Алексеевича. Он не смог сдержаться, когда на НЭВЗе в салон вошли два наших негра и, сверкнув белоснежными зубами, выговорили хором и почти без акцента: «Здравствуйте, Николай Алексеевич!». Жёлтые кораблики. Маршрутные такси – самый многочисленный и самый популярный транспорт в Ростове. Впрочем, как, наверное, и в десятках других русских городов. «Газель» — это эликсир жизни, живая вода для российского автопрома. Это ж сколько нужно штамповать их, что бы покрыть растущий спрос! Горьковский автозавод, наверное, празднует успех каждый день – напиваются в зюзьку. Если приезжаешь в Ростов регулярно, нельзя не заметить, что количество микроавтобусов с шашечками на борту стремительно увеличивается. На проезжей части желтый цвет превалирует. Не Нью-Йорк, конечно, с бесконечным потоком такси, но что-то очень похожее. (Ну, я не имею в виду уровень жизни, небоскрёбы и всё прочее — только жёлтый цвет на городских авеню). При этом маршруток всё равно не хватает. Особенно это ощущается в утренний час пик. Раньше я спокойно доезжал до старого ростовского автовокзала. Когда-то он находился на самой окраине Ростова, и отсюда можно было уехать в любую точку города. Сейчас здесь пересекается ещё больше маршрутов, но вокзал уже отнюдь не на окраине. Ростов разросся настолько, что по городу нужно ехать уже минут пятнадцать, не меньше, что бы сюда попасть. Соответственно это уже отнюдь не конечная остановка, где, как известно проще всего сесть в любой транспорт. «Конечка» моей Газельки с врезавшимся навсегда в память номером маршрута пятьдесят два находится на оптовом рынке «Алмаз». Эта граница города, дальше только поля и автомобильные заправки. Теперь нечего и помышлять о том, что бы сесть в неё утром на том же старом автовокзале. Она набивается людьми ещё на «конечке». Мало того, сейчас даже на «Алмазе» сесть в неё проблематично. Повторюсь, таких гастарбайтеров как я – тысячи и тысячи. Рано утром приехавшие из Новочеркасска устремляются к отстойнику пятьдесят вторых маршруток. Образуется толпа в полсотни человек. По графику Газели должны отчаливать от «Алмаза» каждые две минуты. Но жаждущих уехать это не спасает. Уедет порция из пятнадцати человек, на её месте, как у мифической Гидры, появляется тридцать! Это не только новочеркассцы. Живущие поблизости ростовчане, которым надоело тоскливо смотреть вслед пролетающим мимо переполненным маршруткам, приходят на конечку. Огромно количество гостей Ростова из Аксая. Это уже даже не город-спутник, а практически сросшийся со старшим братом район Ростова. Безумную толпу постоянно подпитывают аксайцы. Ненавистные мне автобусы «Аксай — Ростов», номер маршрута – сто двадцать четыре, высаживают их на «Алмазе» пачками. Всё было бы не столь трагично, если бы на конечке царил здравый смысл и порядок. Например, в центре города цивилизованные ростовчане выстраиваются в очередь на дефицитный маршрут. На улице Большой Садовой в районе проспекта Будёновского собирается множество людей, желающих уехать в Александровку. Длина очереди достигает нескольких десятков метров. Но она очень быстро движется. Интервал – те же две минуты. Подлетает восьмидесятая газелька – раз, и пятнадцать человек уселось, потом – два – ещё пятнадцать человек спокойно заняли места. Никто не лезет вперёд – тишь, гладь, да Божья благодать! На диком «Алмазе» всё по-другому. Врывается в маршрутку тот, кто победил в сражении. Представьте себе нервную, вибрирующую, опаздывающую на работу толпу. Вот появляется маршрутка. Водитель опасливо останавливается метрах в тридцати – ему нужно высадить пассажиров, приехавших на «Алмаз». И вот толпа, сопя и грохоча каблуками, срывается с места и устремляется к сразу кажущейся маленькой и хрупкой «Газельке». Люди берут её штурмом. Они по-настоящему дерутся у входа – я бы не поверил, если бы не наблюдал эту картину каждое утро. Энергично работая локтями и коленями каждый стремится опередить ближнего и занять вожделенное место. «Газель» при этом угрожающе раскачивается. Пока я не видел, что бы машины переворачивали, но, судя по тенденции, до этого дело всё-таки дойдёт. Меня всегда удивляло поведение некоторых потенциальных пассажиров. Видя настоящую битву возле маршрутки, в которой участвуют как минимум человек сорок, эти некоторые всё равно бегут к месту сражения, что бы принять участие во всеобщей свалке. Их шансы равны нулю, это понятно даже идиоту, но они бегут. Я заглядывал в их глаза во время такого броска. Там я неизменно видел пустоту и безумие. Очень незначительная часть желающих уехать на пятьдесят втором номере в этих битвах не участвует. Я, кстати, в их числе. Мы просто наблюдаем за этой вакханалией, усмехаемся или презрительно отворачиваемся. Чувство собственного достоинства во мне и моих собратьях всегда превалирует над стремлением вовремя попасть на работу любой ценой. Откровенно веселятся, наблюдая бои без правил, молодые люди, которые работают на пункте пропуска, на въезде в рынок (ну, которые деньги сбивают с въезжающих машин). Они хохотали, хлопали друг друга по плечам, показывая пальцем на взбесившуюся толпу. Потом их реакция стала более упорядоченной, оставаясь такой же эмоциональной. Они уже что-то записывали на бумажке, напряжённо и внимательно вглядывались в происходящее После того как дверь маршрутки захлопывалась за последним победителем, или сокрушённо качали головами или радостно аплодировали. Как-то я подобрался к этим парням поближе и понял, что происходит. Они делали ставки! Выбирали из толпы какого-то одного человека, чаще всего это была молодая девушка в коротком платье и на шпильках. Её участие в сражении выглядело наиболее забавным. Потом они, как в настоящем тотализаторе, ставили деньги на «влезет — не влезет». В азарте убивали время, а самые везучие ещё и деньги на этом шоу зарабатывали. Не знаю как в других городах, но в Ростове водители «маршруток» — это в подавляющем большинстве выходцы из кавказских народов. Очень редко встретишь за рулём славянское лицо. Национальность, скорее всего не влияет на мастерство вождения. Армяне, так армяне, азербайджанцы, турки-месхитинцы – какая разница. Лишь бы быстро и без происшествий довезли куда надо. Но дело в том, что водителю маршрутного такси время от времени приходится общаться с пассажирами. Тут бывают казусы. — На четырнадцатой линии остановите, пожалуйста! — Слышишь, скока тут линий! Два года ездию, никак не разбэрусь. Как подъэдим, скажешь – тут остановись! Многие к приборному щитку прикрепляют бумажечки со странными списками. Я не сразу понял, что означают названия остановок, а напротив – цифры. «Лесная – 2, Аэропорт – 4, старый автовокзал – 9…», ну и так далее. Дошло быстро – это график движения. То есть, до аэропорта от конечки нужно доехать за четыре минуты, до старого автовокзала за девять. Я специально засекал – никто этих интервалов не придерживается. Если утром едешь — маршрутки мчаться со скоростью урагана, как минимум раза в два опережая график. Днём, вечером – пробки. Передвигаешься со скоростью черепахи. При этом, как я понимаю, такая умная организация движения призвана сдерживать конкуренцию между водителями одного и того же маршрута. На деле же, садясь в «жёлтый кораблик», нужно быть готовым к настоящей экстремальной гонке. Как они подрезают! Как стараются обогнать друг друга в этой неистребимой борьбе за пассажиров! Как виртуозно и громко они матерятся (по-русски, естественно), если машины их поравнялись на светофоре! Один раз я видел молниеносную драку двух водителей – пока не загорелся зелёный, они успели выскочить, настучать друг другу по физиономиям, заскочить обратно в кабины и стартовать, когда жёлтый только включился. Другие виртуозы ухитряются во время движения, сворачивать соперникам зеркала заднего вида. Если они ведут себя так на маршрутах, то на конечных остановках во время отдыха, наверное, дело доходит до поножовщины. Впрочем, с той же долей вероятности можно предположить, что они в такие минуты мирно пьют киндзмараули и вспоминают, как погуляли на свадьбе общих родственников. А вот примирение между маршруточниками и водителями других транспортных средств представить себе невозможно. «Газельщиков» ненавидят все – таксисты, водители трамваев, троллейбусов и, конечно, автобусники. На старом автовокзале наблюдал недавно такую сцену. Каждый водитель автобуса считает за правило зажать на остановке маршрутку. Делают это с каким-то садистским удовольствием. Так вот, перекрыл дорогу Газельке огромный «Ман». Уж и так юлил маршруточник, миллиметражируя между людским потоком и боком автобуса, и эдак. Сигналил беспрерывно. Его «старший собрат» только усмехался, поглядывая в зеркало заднего вида. Наконец Газель вырвалась из плена. Остаётся только удивляться, как им удаётся так виртуозно управлять машиной. Кавказская кровь маршруточника кипела от праведного гнева. Он обогнул автобус обидчика, резко затормозил, отъехав метров на пятнадцать. Потом врубил заднюю передачу, погазовал и, отпустив сцепление, помчался кормой вперёд на таран. Надо было видеть глаза автобусника, ещё минуту назад сияющие злорадным блеском. Газель, полная пассажиров, набирая скорость, неслась прямо на него. Столкновения избежать было невозможно. Но каким то чудом (всё-таки это был виртуозный водитель), маршрутка остановилась в миллиметрах от переднего бампера автобуса. Я видел перекошенное ужасом лицо водителя автобуса, белых от страха пассажиров маршрутки и то, что в зазор между двумя машинами не пролезла бы ладонь. И ещё о списке с названиями остановок. Предположим, что русская грамматика – непостижимая наука для горцев. Пусть они пишут «Пирихадной мост», «Днипровский», «Зорги» (Это революционер такой по фамилии Зорге). Такое и русские не все правильно напишут. Но как можно было обозначить остановку так, что я догадался об её истинном названии только благодаря предыдущей и последующей остановке. Неужели солидного вида пожилой кавказец ничего не слышал об основоположнике теории коммунизма, неужели советская идеология не проникла в то горное село, откуда он приехал, не уж то он не знал, как выглядит человек, памятник которому высился в центре площади, неподалёку от которого и была эта остановка! В его списке значилось: «Халам Акса». Он так и спрашивал у пассажиров на подъезде к площади имени Карла Маркса: «На Халам Акса никто нэ выходит?». Маршрутные Газели – уникальный транспорт. В автобусе, троллейбусе или трамвае из-за больших размеров салона внутреннее пространство делится на зоны. Впереди стайка бабулек обсуждает неудержимый рост цен на лекарства, в середине салона хмурые дядьки едут молча, поглядывая в окна или читая криминальную беллетристику в мягких обложках, сзади гомонит молодёжь. Салон маршрутки при всём желании на зоны не разделится. Уж если что-то происходит, то участниками или свидетелями событий становятся все пассажиры. Один подвыпивший интеллектуал как-то, с умилением вглядываясь в лица попутчиков, громко декламировал басни Сергея Михалкова. Читал на удивление хорошо – с выражением, великолепно интонируя реплики персонажей. Все пассажиры были в восхищении, никто не проявил никакой раздражительности. Я, так вообще, слушал, раскрыв рот. Для меня было откровением то, что автор двух гимнов одного государства писал басни, причём такие интересные. Сама аура в маршрутках всегда пропитана положительной энергетикой. Я был свидетелем бесчисленных скандалов в автобусах, разгоравшихся из-за не уступленного места или нежелания толпы продвинуться вглубь салона, где, как уверены все входящие всегда свободно и пусто. Но никогда я не видел, что бы пассажиры ругались в Газелях. Наоборот, люди уступчиво сдвигаются, сажая на краешек сидений не поместившихся пассажиров. Хотя, как известно, инспекторы ГАИ требуют, что бы при аварии количество трупов не превышало число сидячих мест в транспортном средстве. Часто весь временный состав этого интимного вида транспорта принимает участие в обсуждении маршрута, каким должен ехать запутавшийся и взывающий о помощи гость донской столицы. Я сам не так давно был инициатором краткосрочной дружеской связи всех пассажиров. Ехали мы изрядно подвыпившие с работы. Со мной были коллега Вера Горбатова и гость нашей телестудии историк Александр Кожин. Алкоголь благотворно воздействовал на раскрепощённые умы – мой и Горбатовой. Вера с присущей ей проникновенностью интересовалась судьбой каждого пассажира: «Молодые люди, а что надулись, друг на друга не смотрите? Поссорились что ли? Эй, ты, ну-ка проси у девушки прощения! ». Парочка улыбалась, поглядывая друг на друга. Тут же Вера рядом сидящему мужчине с костылями: «Мальчик мой! А что с ножкой то? Болит? Бедный, давай я тебя поцелую!». Другой мужик вслух признавался рядом сидящей незнакомке: «Никогда ещё я в таких весёлых маршрутках не ездил!». За десять минут я полюбил всех, и, перебивая Веру, кричал: «А поедемте все ко мне в гости. Я серьёзно! Вы все такие хорошие». Люди смеялись по-доброму. Никто, конечно в гости ко мне не поехал, но моё предложение действительно было серьёзным. В атмосфере общего единения выделялся только наш приятель Кожин. Он молча смотрел в окно, делая вид, что нас с Верой не знает. Добрые взаимоотношения, скорее всего, обусловлены теснотой салона, где действует принцип «В тесноте, да не в обиде». Люди просто вынуждены касаться друг друга. В старых Газелях расположение мест было более продуманным, чем в новых. Сидения в основном размещались вдоль. Было больше свободного пространства. В современных машинах, конструкторы явно поиздевались над анатомией человеческого тела. Ноги упорно не помещаются в зазоры между креслами, спинка впередистоящего сидения находится в пяти сантиметрах от твоего носа. Ранее вошедшие благоразумно занимают передние места – здесь меньше трясёт. Входящим позже приходится буквально продираться сквозь частокол коленок и локтей. Плюс к этому все водители имеют дурную привычку – резко трогаться с места. Пассажиры, заскочив внутрь, стараются занять место молниеносно, пока машину не дёрнуло. Но часто не успевают и пулей летят назад, хватаясь за спинки кресел, головы и руки сидящих, пока не впечатываются в заднюю дверь запасного выхода. Говорят, что в маршрутках есть два самых неудобных места – это впереди рядом с водителем, который рычагом переключения передач постоянно тревожит ваше левое колено, и сзади, сразу за креслом водителя – через этого неудачника проходит весь финансовый поток – оплата за проезд туда и сдача – обратно. В ростовских маршрутках невыгодное место всего одно – то, которое впереди. В донской столице принято платить за проезд при выходе. Так что деньги не курсируют по салону, а передаются водителю самим плательщиком. Во всех других городах, в том числе и Новочеркасске, где я имею честь проживать, платят сразу. Мол, не заплатишь – не поедешь. Тебе не доверяют, а вдруг нет у тебя денег – чего тогда тебя везти бесплатно! В Ростове, оплачивая уже предоставленную услугу, чувствуешь широту души южного человека: «Я тебя довезу, а потом сочтёмся, дорогой!». Антон. В предисловии я писал, что провожу в пути по четыре часа в день. Я имел в виду только дорогу на работу и обратно. Но на производстве я тоже езжу немало. Работаю корреспондентом новостей на телевидении. Постоянные командировки, выезды на сюжеты. Иногда разъезды в служебных машинах занимают сорок минут в день, а иногда и часов пять – шесть. Так что это тоже немаловажная, а может быть и самая интересная составляющая моей «транспортной жизни». К нашим водителям питаю чувство глубокого уважения. Для меня, как гуманитария по складу ума, недоступной остаётся такая наука как механика. Они же знают о принципах движения автомобилей буквально всё. Я восхищаюсь людьми, которые профессионально разбираются, в чём бы то ни было. Каждый из них, естественно, наделённая индивидуальными чертами личность. Но есть в их облике и поведении нечто общее. Им всем присуща эдакая смесь, казалось бы, противоположных эмоций – они уважают человека умственного труда (скромный я) и в то же время ощущается в них чувство превосходства, которое всегда испытывает практичный человек в обществе живущего непонятными идеалами интеллектуала. Самая яркая, по моему разумению, личность в телевизионном гараже это Виталик Владимиров. Повадками и внешним обликом он напоминает наевшегося красной рыбой медведя. Это огромного роста, вальяжный и степенный человек с большой лысой головой. Ощущение уверенности, которое он излучает, кажется осязаемым. Я уважаю его за то, что у него всегда, по любому поводу есть своё оригинальное мнение, подтверждённое, между прочим, жизненным опытом. Например, он утверждает, что грузовик марки «КАМАЗ» — самый мерзкий автомобиль из всех существующих в мире. «Камазы» его неизменно раздражают. Скорее всего, это связано с одним презираемым Виталиком человеком. Рассказывает: «Работал я на КЭЧ района. У меня ГАЗон, а Славику, значит, Камаз дали. Славик вечно хуй во рту пережёвывает, ну, гундосый был. Подхожу к нему, спрашиваю: «Ну че, ты, говорят, машину новую получил?», а он мне: «Угу, угу! Габотаю на Хамасе, на Хамасе габотаю, на Хамасе…». Виталик неизменно называет Камазы «Хамасами». На перекрёстке: «У, блядь, на Хамасе он поехал, на Хамасе поехал! Как же заебали уже эти Хамасы!». В то же время другой грузовик – «МАЗ», по моему мнению, мало чем отличающийся от Камаза, вызывает у него уважение, чуть ли не трепет. Он всегда, завидев эту машину, говорит: «МАЗ – это человек!». Со временем я научился отличать один грузовик от другого и с удивлением обнаружил, что теперь и у меня Камазы вызывают антипатию. До сих пор не могу отделаться от этого исподволь навязанного мне Вталиком ощущения. Его триады всегда пропитаны необыкновенной уверенностью. Он обладает колоссальным даром убеждения. Работай Виталик агитатором или торговым агентом, цены бы ему не было. Впрочем, он, как и водитель очень неплох. Часто он настольгирует по советскому строю. Едем на съёмки, он, наблюдая массовые шатания людей в центре города в разгар рабочего дня, выражается: «Андропова, блядь, на вас нету! Сейчас бы не одна падла не лазила, все б работали. Эх, проссали обком партии!». Я читал таких антисоветчиков как Солженицин, Довлатов, Бродский, годами воспитывал в себе мнение по поводу советского прошлого на основе прочитанного. А тут, после Виталиковой фразы мне и возразить нечего. В голове, где раньше бродили свободолюбивые мысли, навязчиво мечется только одно: «Действительно проссали обком партии!». Потом от этого наваждения с трудом избавляешься, долго не выветривается. Есть много мрачных и ворчливых людей среднего возраста с такими же, как у Виталика рассуждениями о социализме. Но Виталика мрачным назвать никак нельзя. Почему-то его самые пессимистические высказывания поднимают настроение. Я не знаю, как это объяснить. Вот, например, едем по городу. Пробки. Полным полно нетерпеливых водителей, мечущихся с одной полосы движения на другую. Они всё больше раздражают Виталика, и, наконец, он выплёскивает накопившуюся отрицательную энергию. Орёт так, что уши закладывает: «Гандон хуев! Куда ты, мразь, лезешь! Выехал он, пидарас, здрасте, жопа – новый год! Иди на хуй, падлюга!», и тут же, без паузы, запрокидывает голову и начинает громко от души смеяться – любуется реакцией пассажиров, а больше всего – собой. Потом поворачивается и говорит будничным, даже сонным голосом: «Ну, я просто… Надо ж разрядку устроить…». С Виталиком ездить мне всегда интересно. Если настроение у него хорошее, он очень много рассказывает. Даже если истории повторяются, каждый раз он повествует по-новому, украшает рассказ подробностями. За свою жизнь он успел поработать в десятках мест, причём везде водителем. Многое я узнал об его работодателе армянине – торговце мебелью, который называл его «Витья», о «папе» — каком-то большом начальнике, широкой, судя по рассказам души человеке, забулдыгах, работавших на элеваторе, куда Виталик возил зерно, водителях и завгарах автотранспортных предприятий Ростова – он когда-то работал на троллейбусах и городских автобусах. Попытаюсь воспроизвести историю, пользуясь его терминологией. Вон, видишь, забор зелёный справа. Щас там склады, а лет пятнадцать назад была свалка. Привожу, значит, мусоровоз, выгружаюсь. До другого рейса часа полтора. Ну, сидим с мужиками, выпиваем. «Агдам» по рубь сорок пять – вот вещь была! Ну, мы на рыло по четыре взяли – работать же ещё. Тока сели – вот он, блядь – Семёныч. Ну, начальник. Начал пиздеть: «Хули вы, блядь, бухаете! Вы заебали! Вечно напьётесь в жопу, а кругом бардак невъебенный! Забор не крашенный, мусор кругом, собак развелось – хуй пройдёшь по территории. И все псы какие-то облезлые, от одного вида блевать тянет. Так, я к вечеру вернусь, что б замечания мои все исправили, а не то поувольняю к ёбаной матери!». И уехал. Ну, хули делать, допили и пошли мы на свалку. А Серёга пару дней назад полный самосвал с краской вываливал – бракованная или засохшая. Мы, значит, набрали этих банок с краской, и прям на железные штыри на заборе повтыкали. Она стекает и сама забор красит. Правда, цвета разные получились, но красиво, сука – как радуга. А территорию, хули убирать, свалка как никак. Я, значит, взял розы – из ботанического сада на днях привезли засохшие – и в мусор повтыкал. Красота! А вот с собаками – хуй его знает что делать! Не прогонишь, они тут прописаны. Ласковые, падлы, гонять их жалко. Ходил я, ходил. Вижу — мешки какие-то валяются. Открываю, а там галстуки. Наверно со складов каких-то вывезли, потому что им лет по сто, не меньше. Такие широкие и уёбищные. И галстуков этих связками навалено – тыщи! Набрал я их, значит, и собак подзываю. Они идут все, хули им не идти – я их кормил то хлебушком, то колбаской плесневой. Ну, и я каждой псине повязал на шею галстук. А они, ничего – терпят. Приезжает вечером Семёныч. Злой как чёрт, наверное, забор издалека увидал. В ворота влетает, видать орать щас будет. И тут видит — между конторой и полигоном в розах сидят собаки – с полсотни. Кушают. Каждая в галстуке, интеллигентные такие. Я к Семёнычу подхожу, как самый трезвый, и отчитываюсь: «Территория облагорожена, собаки приведены в надлежащий вид!». Махнул Семёныч рукой и пошёл – ни слова не сказал. Виталик – настоящий кладезь афоризмов. Причём собственного сочинения. С его лёгкой руки уже давно вся редакция называет Камазы «Хамасами», на вопросы, не имеющие ответа, говорят: «Ну, я просто…». Есть ещё у Виталика любимое выражение. Как-то работавший у нас журналист Андрей Сапегин перед отправкой на нежеланную съёмку его процитировал: «Как говорит один классик: «Я б, конечно, мог, но НА ХУЙ ОНО МНЕ НАДО!». Это именно он окрестил маршрутные «Газельки» «жёлтыми корабликами». Был популярен в то время ремикс на старую детскую песенку – «Белые кораблики, белые кораблики по небу плывут…». Едем с Виталиком, на перекрёстке останавливаемся в окружении маршруток. Виталик: «Вот они, бляди, пособрались – «жёлтые кораблики». Грузовики с крытыми кузовами всегда почему-то веселили Виталика. Он называл их «будочниками». Едем, впереди «Бычок» с тентом. Виталик хохочет, тыча пальцем в лобовое стекло: «Выехал, будочник, мразина, блядь!», и тут же цитирует какое-то древнее стихотворение: «И каждое утро, каждый восход, в руки будочник дудку берёт!». Видать, поэтические образы не были ему чужды. На выезде с Виталиком. Я с оператором обсуждаю какие-то компьютерные дела. Постоянно в разговоре, недоступного для Виталикова понимания содержания, мелькает термин «USB». «… через Ю-Эс-Би подключаю картридер, он для всех флэшек универсален…» , «… Блю-тус-адаптер прямо в Ю-Эс-Би-разъём втыкаешь…». Виталик глубокомысленно и с чувством: «Блядь, проЮЭСБИчили Россию!». И ещё. Подъезжаем к месту съёмок. Надо сходить по малой нужде перед большим делом. Виталик спрашивает: «Ну, чё, останавливаться будем – полувялого на ладонь вываливать?». Самое знаменитое его высказывание имеет отношение к одной рассказанной им истории. Опять воспроизвожу как можно ближе к оригиналу. Я первый день на базе работаю – тока устроился. Ну, не знаю пока чё к чему. Подхожу к завгару. А звали его Михаил Антонович. Спрашиваю:
Виталик при каждом удобном случае вспоминает достопамятного Антона. Говорю о плане предстоящих съёмок: «Подъезжаем к заводоуправлению, потом я должен позвонить и выйдет…». Тихим таким голосом перебивает с растерянным видом: «Кто, Антон?», и уже громко: «Да пошёл он на хуй!». Или во время поездки говорю о впереди идущей машине, стараясь попасть в тон своему водителю: «О, выворачивает, мудила, хоть бы поворот включил!». Виталик уточняет: «Кто, Антон? Да пошёл он…». С кем-то разговариваю во дворе, не помню о чём, но такой отрывок из контекста: «Представляешь, я никогда не думал, что он может так поступить…». Неподалёку Виталик моет свою «Волгу», навострил уши, высовывает улыбающуюся лысую голову из-за машины и интересуется громогласно: «Кто не может, Антон?». Со временем «Антон» стал настоящим хитом в нашей редакции. Нельзя было говорить о каком-либо человеке, предварительно не назвав его имени. Иначе последует молниеносный вопрос: «Кто, Антон?». Потом я в разговоре с самим автором высказывания стал употреблять «Антона». Виталик рассказывает что-то: «… приходит, дверь открывает…», я, смотрю ему в глаза невинным взглядом, спрашиваю серьёзно: «Кто, Антон?». Виталик, как отзыв на пароль: «Да пошёл он на хуй!». Антон стал именем нарицательным. Едем по Батайску, Виталик толкает меня в плечо и показывает что-то за окном, говорит: «Прочитай, как магазин называется». Читаю полуметровые буквы: «У Антона». Оба разражаемся хохотом. Виталик рассказывает, что дочка попросила купить собаку: «Возьму, наверное, кавказскую овчарку. Кобелька. Назову его Антон. Дочка скажет: «Пап, собака опять в коридоре нассала!», а я скажу: «Кто, Антон? Да пошёл он на хуй!», и ногой его по морде!». При кажущейся грубости высказывания, оно, по моему глубокому убеждению, обладает несомненной положительной энергетикой. Сколько смеху вызывала эта глупая в отрыве от контекста фраза! Она пропиталась целебной аурой насквозь. Знаю, о чём говорю. Виталик рассказывал, что в своей семье «Антона» употребляет при каждом удобном случае. Все привыкли. Лежит в своей комнате его тёща, которую он уважительно называет «бабушкой». Сильно болеет старушка. Лежачая больная настолько ослабела, что и не разговаривает уже давно. Виталик в соседней комнате выясняет отношения с женой: «… и ты мне предъявляешь, что я на работе пропадаю. А кто ремонт в хате сделал? Кто кредит в банке взял, а кто зарабатывает на проценты?». Бабушка дрожащим, но подающим надежду на выздоровление голосом, от которого уже отвыкнуть успели, из своего закутка: «Ну, кто… Антон, наверное…». Расписные гробы. Новочеркасское Производственное Объединение Пассажирского АвтоТранспорта сокращённо именуется «НПОПАТ». Я думаю, если в этой аббревиатуре убрать первую и последнюю буквы, то получится слово, мягко характеризующее тот бардак, который творится в этой организации. Сколько кровушки попили наши автотранспортники у меня и вместе со мною у целой половины населения Новочеркасска! Я говорю о стрессе, который испытываю на городских остановках практически ежедневно. В городе два района – Первомайский и Промышленной. Отделены они друг от друга не какой-то условной границей, а рекой Тузловкой. Заканчивается один район, потом эта речка, затем её пойма, следом – поля заросшие осокой. Пешком идти далеко, да ещё и пешеходной дорожки на узком мосту не предусмотрено. Есть место только для машин и двух полосок трамвайных рельсов. В общем надо перемещаться из одного района в другой только на городском транспорте (я не имею в виду счастливых обладателей личных автомобилей). Ну, или на такси, в крайнем случае. В этой сложной топографической ситуации, казалось бы, транспортное сообщение между двумя половинками города должно быть идеально налажено. Ведь тысячи людей курсируют ежедневно туда и обратно! Но всё происходит с точностью до наоборот. Днём – нормально. Автобусы в наш Промышленный район ходят более или менее регулярно. По крайней мере, максимальное количество времени, которое я проводил на остановке в ожидании своего автобуса в середине дня – сорок минут. Если не успел уехать из центра города до семи часов вечера – нервный срыв обеспечен. Сразу вдвое сокращается количество автобусов. У наших так называемых «экспрессов», маршруты номер 26 и 14, рабочий день заканчивается между шестью и семью вечера – по совершенно непонятным мне причинам. Час пик – все стремятся уехать после работы домой. Не поддаётся описанию ненависть, с которой толпящиеся на остановке вглядываются в довольные лица водителей «экспрессов», прикрывающиеся табличками «В гараж». Я думаю, что меньше душевного протеста вызвала бы надпись типа «Идите все на хер». Так, по крайней мере, было бы честнее. Остаются только наши «двойки» и «тройки» — автобусы с соответствующими номерами маршрутов. Это настоящие фантомы. График их движения постигнуть человеческий рассудок не в силах. Время, когда они подойдут к остановке угадать невозможно. Перемещение по городу этих транспортных средств напоминает мне броуновское движение молекул – что-то абсолютно хаотическое. Отличие, правда, в том, что молекул в любом объёме вещества достаточно много, а «двоек» и «троек» ничтожно мало. Стояние на остановках — самое сложное испытание в повседневной жизни. Мой личный рекорд – два часа десять минут в ожидании автобуса! Терпение иссякает даже у такого знатного буддиста как я. Особенно это тяжко зимой, когда мороз, объединившись в коалицию с ветром, заставляет произносить самые страшные ругательства в адрес наших транспортников. Часто терпение просто лопается и приходится ехать на такси. Я подозреваю, что таксисты в сговоре с автобусниками – крутятся возле остановок и ломят жуткие цены продрогшим и издёрганным пассажирам. Как будто специально, что бы поиздеваться над несчастными жителями Промышленного района, руководители нашего пассажирского автопредприятия пускают по городу немыслимое количество «единиц». Это автобусы, курсирующие в рамках центра города. Вот где упорядоченность, пунктуальность и стабильность. К остановке «копейки» подходят с интервалом в минут семь – десять. Абсолютно пустые! Сядут пару человек и – покатили к какому-то месту, самое отдалённое из которых находится от силы в получасе пешей ходьбы. Остальное людское море, простояв часа полтора на остановке, начинает люто ненавидеть примелькавшиеся «единицы». Такая примечательная деталь – если «копейка» вся в пыли или грязи, то на её борту, после того как она отчаливает от остановки, отчётливо видны следы стекающих плевков. Есть у меня ещё одна версия с попыткой объяснить неадекватное поведение новочеркасских транспортников. Может быть, всё дело именно во мне? Вероятно, какие-то метафизические предпосылки создают такие ситуации, когда наши пути – мой и автобусов – просто не пересекаются. Дело в том, что самое удобное место уехать из города в наши посёлки – это Круг. Раньше официально это место называлось площадь Революции, теперь Троицкая площадь, но все новочеркассцы называют его просто Кругом. Это действительно большой круг, внутри которого внушительный по размерам сквер – любимое место для распития спиртных напитков у местной молодёжи. Как лучи к этому кругу сходятся четыре улицы. По трём из них автобусы стекаются из центра города, а по одной пролегает путь от Круга в Промышленный район. Так вот, на излёте всех трёх «входящих» лучей имеются свои остановки – потенциальные возможности уехать в наши посёлки. Главное, угадать на какую из них первым придет соответствующий автобус. Я никогда не угадываю – вот почему говорю об индивидуальном невезении. Придёшь на Московскую улицу, ждать «двойку», обязательно по Ермака к Кругу приплетётся «тройка». И наоборот. Увидеть издевающиеся габаритные огни альтернативного автобуса можно, добежать от одной остановки до другой – нет. Дистанция рассчитана так, что даже самый лучший в мире спринтер не успеет. Я знаю, что есть люди, которые неосознанно угадывают на какой остановке надо ждать автобус. Я, как уже сказал, к ним не отношусь. Видимо, у нас с автобусами нелюбовь взаимная. Есть ещё один маршрут – номер двадцать пять (его путь как раз по третьему лучу пролегает). Следует от въезда в Новочеркасск прямиком в наш район. Но его я в расчёт не беру. Если «двойку» или «тройку», обладая известной долей терпения, дождаться всё-таки можно, то «двадцать пятый» — это понятие абсолютно эфемерное. Это настолько редкий автобус, что, доезжая в нём до дома, испытываешь ощущение, что прокатился в космическом корабле пришельцев. Если чего-то очень сильно хотеть, то это непременно сбудется. Так, в конце концов, как в финале русской сказки, приходит вожделенный автобус, набивается до отказа «поселковыми» и отправляется в путь. Удивительное дело, но людской гнев, накопившийся за время долгого ожидания, в тесном салоне сразу стихает. Я здесь провожу аналогии с родами. Мучается женщина нестерпимой болью, кричит, клянёт на свете всех и вся и заявляет правдиво и с полной уверенностью: «Никогда больше рожать не буду! Это он (отец ребёнка) во всём виноват – помучался бы с моё!». Но как только роженица разрешается от бремени, в её кровь железы внутренней секреции, повинуясь древней программе, выпускают какие-то эндорфины. Они химически подавляют все воспоминания о кошмарных болях и вызывают ощущение лёгкости и эйфории. Поэтому женщина может любить своего ребёнка, причинившего ей такие страдания, и рожает потом вновь и вновь. Пассажиры «двоек» и «троек» по состоянию очень похожи на таких вот разродившихся. Когда я наконец-то попадаю в долгожданный автобус, начинается моя обычная «транспортная жизнь». Интересных персонажей, «выкидонами» которых можно полюбоваться, всегда хватает. Время от времени, например, в наших автобусах катается одна городская сумасшедшая. Это маленькая сухонькая пожилая женщина. Знаменита тем, что всегда орёт дурным голосом. Её протяжные нечленораздельные крики оглашают остановку и окрестности во время ожидания автобуса. Причём она не стоит на месте, а беспрестанно перемещается, пугая то одну, то другую группу ожидающих громогласным «А-а-а-а-а-а-а-а-а-а!». Когда она садится в автобус, благоразумно перестаёт кричать. Начинает о чём-то бубнить. У окружающих её птичий язык вызывает неизменное хихикание, хотя за многие годы можно было бы и привыкнуть. Я же всегда пытаюсь вслушиваться в её обрывочные фразы. Слова произносит без сомнения по-русски, но в осмысленные предложения они не складываются. Её сентенции звучат примерно так: «… мужчину молодого, сердце прямо, собаки, издеваются, что ж он, зарезали суки, в Кулешовке, вчера юбку позорную, ну где же, тьфу, черти…». Я запятые поставил наугад, пунктуация в её речи отсутствует напрочь. Но говорит она, как мне кажется, всегда о чём-то негативном. По крайней мере, эмоциональная окраска речи легко различима. Моя фантазия давно определило эту женщину в оракулы. Я представляю, что она, уподобившись знаменитым блаженным, вещает миру о чём-то важном. Например, скорбный её рассудок, связанный с всеобщим информационным полем, получает данные о без вести пропавших людях, или убийствах, которые никто никогда не раскроет. Периодически в новочеркасских автобусах можно встретить цыганского Моцарта. Это музыкант от Бога. Ездит всегда с большим баяном и всегда не прочь поделиться с народом своим искусством. Ярко выраженная цыганская внешность и так выделяет его из толпы, а тут ещё и виртуозное исполнение. Репертуар очень разнообразный. Он играет «Битлз», Стинга, «Роллинг Стоунз», «Блестящих», «Наутилус Помпилиус», Верку Сердючку, Штрауса и даже Элтона Джона. Я больше чем уверен, что это самоучка. Но мелодии воспроизводит на слух с феноменальной точностью. Причём манера игры у него своеобразная – мелодию выводит басовыми клавишами левой рукой, а аккордами фонит на правой, сольной клавиатуре. Довольно смелые у него интерпретации популярных мелодий – искусством аранжировки владеет в совершенстве. Иногда знаменитая музыкальная тема звучит вовсе неузнаваемо, но неизменно интересно. Не менее интересна другая его способность, по моему мнению, ещё более замечательная, чем музицирование. Талантливые самородки люди редкие, но всё-таки не исключительные. А вот на экстремальное эксплуатирование музыкального инструмента способны единицы. Музыкальный цыган играет в переполненном автобусе. Я бы мог понять, как ему удаётся извлекать звуки из инструмента, если бы он играл, скажем, на губной гармошке. Но баян – штука габаритная. К тому же ещё надо растягивать меха, что требует довольно внушительного в рамках автобусного салона пространства. И всё-таки ему это удаётся. Набивается автобус под завязку – не пошевелиться, не вздохнуть. Вот и цыган втискивается. Смотрит, наверное, на кислые лица горожан, законное время отдыха которых было вероломно похищено мучительным ожиданием автобуса, и душа его бродяжья сжимается. Заиграет так, что заслушиваются все. И светлеют лица, и настроение у людей поднимается. Я полагаю, что цыган ездит зарабатывать своим талантом в Ростов. Но для «своих» в автобусе он играет бесплатно. По крайней мере, денег за доставленное удовольствие никогда не просит. Один раз я протиснулся к нему и сунул в руки измятый червонец со словами: «Спасибо, брат, за искусство». Гордый оборванец громко возмутился: «Что я нищий, что ли?!». Но деньги, всё-таки взял. Это, пожалуй, одни из самых ярких персонажей «транспортной жизни» Новочеркасска. Но и без них автобусные перемещения бывают весьма и весьма интересными. Часто радуют пьяные. В автобусах они в большинстве своём кротки и миролюбивы. Выпьет человек после тяжёлого трудового дня и буровит что-то по пути домой. Обычно в качестве свободных ушей фигурирует какая-то старушка. Рассказывает ей пьяный в сиську работяга: «Я, мать, жену и детей своих люблю. Щас спросит Люська — где аванс, а я ей, вот, мойвы копчёной везу в подарок. А дочкам, видишь, шоколадки…». Часто пьяные в автобусах спят. Качаются, как в люльке и посапывают. Тут главное не дать человеку проехать свою остановку. Наши поселковые – люди сердобольные. Обязательно поинтересуются: «Где тебе, мил человек, выходить? На Чехова? Ну спи, спи, я тебя толкну». Как-то пьяный возвращался я домой. Присел на переднее сиденье. Одиночное, на котором обычно кондукторы сидят. Ну, и прикорнул, естественно. Скорее всего, люди подумали, что я работник АТП – знакомый водителя. Место, всё-таки, блатное. И участие в моей судьбе никто не принял. Сел я в автобус на автовокзале, на тот самый, кстати, эфемерный двадцать пятый, часов в восемь вечера. Проснулся от грубого толчка в плечо. Будил водитель. Оглядываюсь – пустой автобус. А этот нехороший человек говорит: «Тебе где выходить? Сколько я тебя возить-то буду?». Я на часы – батюшки! Половина двенадцатого ночи! Оказывается, он два раза успел сделать круг со мной на борту, преспокойно приехал ставить свою машину в гараж. И не удосужился высадить на моём посёлке. Как после этого любить автобусников? Другое дело трамваи. Этот вид транспорта архаичный, неудобный, медлительный, но, зараза, симпатичный. Мил моему сердцу новочеркасский трамвай! Нет лучшего места для размышлений о вечном, чтения под мерный перестук колёс интересной книги. Умнички -трамвайщики в отличие от своих коллег автобусников пускают в наш район бОльшее количество машин, чем по центру города. Видимо, влиятельные человеконенавистники — автотранспортники пытаются на них давить – даёшь, мол, приоритет Первомайскому району, не хер умничать! В трамвайном депо дипломатично идут на компромисс. Самые лучшие вагоны отправляют кружить по центру. Недавно впервые за многие годы Новочеркасск получил абсолютно новый трамвай. Устроили праздник с катанием мэра в кабине вагоновожатого, событие осветили все местные СМИ. Ну и, естественно, сияющий вагон пустили по маршруту номер два, охватывающему только середину города. Показуха застилает глаза градоначальникам, а в это время две трети передвижного состава задействованы на крайне востребованных перевозках пассажиров в Промышленный район. Трамваи редко заполняются людьми до отказа. Большинство всё-таки предпочитает более динамичное перемещение. Поэтому почти всегда можно с комфортом устроиться на анатомически удобном пластиковом сидении. Умиление вызывает у меня заботливое обогревание этих кресел зимой. Система отопления очень хорошо продумана – в салоне в отличие от того же автобуса духоты нет. Печки, расположенные под сидениями, греют человека, а не воздух. Иной раз морозы стоят трескучие, заскочишь в промёрзший насквозь железный вагон, плюхнешься в заботливо подогретое креслице. Оттаивает не только жопа, но и душа. Бывает так, что сердобольные вагоновожатые перестараются. Раскалённый пластик припекает кожу даже сквозь толстые штаны. Как-то жаловались друг другу две девушки – пассажирки. И присесть им хочется – морозно в салоне, и не рискуют – уж больно горячо. Говорит одна: «Сегодня утром села, а колготки тонкие. Как заору, вскочила. Болты, которыми сидушка прикручена так обожгли, что до сих пор красные пятна на ляжках!». Поездка в новочеркасском трамвае – лучший способ релаксации после трудового дня. Маршруты проложены по самым живописным уголкам города. Редко где трамвайные пути идут параллельно автомобильным дорогам. Можно не спеша, в деталях рассмотреть старинные дома на тихих улочках, полюбоваться зелёными куполами церкви Константина и Елены, почитать витиеватые надписи, начертанные на триумфальной арке, воздвигнутой атаманом Платовым в честь победы русского оружия в войне 1812 года. Руководители трамвайного депо запросто могли бы пустить по маршруту специальный экскурсионный вагон. Озолотились бы – туристов и всяческих делегаций в столице Донского казачества хватает. Несомненный плюс поездок в трамвае – царящая в салоне благожелательная атмосфера. Все едут как-то по-свойски. Может потому, что группами перемещаются на работу знакомые между собой заводчане, или неспешные старушенции путешествуют целыми стаями. К тому же в наших трамваях обязательно присутствует кондуктор. Подойдёт тётенька с сумкой на перевес, обилетит. И это произойдёт сегодня, завтра, через неделю, через год. Постепенно начинаешь воспринимать кондуктора как близкого человека. Я их всех знаю в лицо, каждая работает уже не первое десятилетие. В большой трамвайной семье вагоновожатый и кондуктор как родители. Иной раз попадаются непослушные дети. Это, как правило, нетрезвые пассажиры. Кстати, пьяные хулиганят в трамваях гораздо чаще, чем в автобусах. Видимо, проникаются домашней атмосферой. В таких случаях трамвайщики проявляют родительскую строгость. Грозят ни к месту распоясавшемуся нарушителю спокойствия: «Сейчас на Беляева высадим!». Действует безотказно – на остановке Беляева находится городской медицинский вытрезвитель. Есть ещё одна группа людей, с которыми трамвайщики ведут бесконечную войну. Это дети, норовящие прокатиться на «колбасе». Иногда нацепляются мальчишки сзади целыми гроздьями. Кондуктор хватается за сердце: «А ну брысь, поганцы! Порасшибаетесь же!». Те с визгом соскакивают с прицепного шкива, хохочут, экстримальничающие мерзавцы! Зато добропорядочным пассажирам спокойно и уютно под опекой трамвайных родителей. Много раз видел я просящихся проехать бесплатно. Чаще всего это цыгане или дети.
В автобусах, кстати, такие номера не проходят. Жёсткие водители резко дают от ворот поворот. Новочеркасские трамваи сильно отличаются от аналогичных машин какого-нибудь другого города. Не только плачевным состоянием вагонов. Некоторые выработали свой ресурс уже раза по два-три. Самому младшему из них (я не беру в расчёт это сияющее чудо, в единственном экземпляре снующее по маршруту номер два) как минимум лет тридцать. Неповторимы наши трамваи эксклюзивной росписью. Картины начали появляться на красных бортах вагонов несколько лет назад. До этого трамваи ничем не отличались один от другого – близнецы-братья, вышедшие в незапамятные времена с конвейера завода имени Урицкого. Сначала это были просто надписи: «60 лет великой победы» или «Новочеркасску – 200 лет». Потом появились рисунки – ордена и медали Великой отечественной, достопримечательности города – триумфальная арка, памятник Ермаку, Вознесенский кафедральный собор. Причём нарисовано всё это было мастерски. Чувствовалась рука профессионала – ничего общего с аляповатой небрежностью произведений доморощенных специалистов. Каждый трамвай приобрёл своё собственное лицо. Например, я знал, что в вагоне с аркой на борту отсутствуют два кресла по левой стороне салона. А увидев издалека внушительный силуэт Ермака на приближающемся вагоне, знал, что надо быстренько занимать место на двух последних рядах сидений – подогревались только они. Чрезвычайно любопытно стало мне познакомиться с художником, после того как на въездных воротах трамвайного депо появился рисунок того самого единственного нового вагона. Еду как то до конечной, поворачиваем на депо, и я вижу в воротах наш новый трамвай. Только когда подъехали вплотную, я понял, что он нарисованный – так реалистично был изображён. С мастером я познакомился, воспользовавшись своим служебным положением. Предложил начальству снять софтовый репортаж о прогрессе изобразительного искусства, прошедшего путь от наскальной живописи до трамвайной росписи. Договорённость была достигнута, в трамвайном депо нашу съёмочную группу ожидали. Приезжаем, я спрашиваю – а где же художник? Да вот он, говорят, и подводят ко мне молодого парнишку. Лет двадцать на вид, не больше. Коротко стриженный, в джинсовом прикиде, жвачку нажовывает. Если честно я представлял себе автора замечательных картин эдаким седым, длинноволосым, худощавым интеллектуалом с усталым задумчивым взглядом. А тут пацан пацаном. Спрашиваю:
Познакомились – зовут его Виталик, разговорились. Выяснилось, что живопись – это так, хобби. Виталик – студент технического университета. Я так и не добился от него объяснений, почему это свой несомненный талант он не превратил в дело всей жизни. Без сомнения бы прославился. Виталик отмахивался – да так, баловство, говорит, художку закончил, хотелось как-то навык на практике применить. А тут отец – инженер в трамвайном депо, говорит – попробуй, мол, директор давно такой проект вынашивает. На роспись каждого вагона, по словам Виталика, уходила примерно неделя. Согласовал эскиз с директором, и вперёд.
Атаман платов в интерпретации Виталика действительно обладал несоразмерной величины шнобелем. Я заметил только после подсказки Виталика – издалека всё смотрелось органично.
Как не просил я Виталика показать скрытые художественные приколы, он остался неумолим. Смотри, говорит, и увидишь. С тех пор моей навязчивой идеей стало изучение трамвайной росписи. Одно проявление авторского юмора я всё-таки обнаружил. На детально прорисованном памятнике того же Платова. У атаманского коня между ног были отчётливо изображены три (!) яйца. Остальных шифровок пока увидеть не смог. С грустью думаю, что уже, наверное, и не получиться. С каждым месяцем краски тускнеют, рисунки видно всё хуже и хуже. Аналогичный заказ Виталику вряд ли поступит. Трамвайное начальство с гордостью демонстрировало мне директорское нововведение. Живые рисунки постепенно заменяются плакатами из самоклеющейся плёнки. Радуются, глупые, мол, такие изображения не утратят яркости ни от дождя, ни от снега. Не понимают, что в слове живопись определяющим является корень «ЖИВО». Люди это тонко чувствуют. Раньше безликие вагоны новочеркассцы называли гробами. Когда появились яркие живые рисунки, пассажиры неосознанно перешли на «наши трамвайчики». А тут недавно стою на остановке, показался вагон с безвкусной ядовито-яркой наклейкой на боку, и слышу слово, отсутствовавшее в обиходе три года: «Вот он, железный гроб катится!». Послесловие. У меня есть необычное увлечение. Я коллекционирую так называемые «счастливые билетики». Для тех, кто не знает – это талоны на проезд в городском транспорте, в которых сумма первых трёх цифр нОмера совпадает с суммой следующих трёх цифр. За мою долгую «транспортную» жизнь я собрал их немало. Есть у меня и автобусные и трамвайные и троллейбусные билеты. Встречаются талоны с редчайшими комбинациями цифр, например, «111111» или «900009». Когда ещё только начинал заниматься этим коллекционированием, я решил, что соберу ровно сто счастливых билетов. А потом их съем. Есть такое детское поверье – съешь счастливый билетик, и загаданное желание сбудется. Я подумал, что если один съеденный талончик может осуществить какое-то небольшое желание, то сотня, наверняка поможет сбыться мечте (если, конечно, не загнёшься от несварения желудка). Сейчас у меня уже больше восьмидесяти счастливых билетов. Осталось немножко. Я думаю, что приготовлю из них салат. Добавлю ветчину, зелёный горошек, заправлю майонезом. А насчёт мечты я уже давно определился. Я загадаю собственную машину. Хочу большой, комфортабельный внедорожник. Например, «Тойоту – Ланд Круизер», «Лексус», ну или «БМВ Х5». И вот когда я буду катиться в свой Новочеркасск, обдуваемый прохладным ветром, созданным климат-контролем, барабанить пальцами по дорогой коже рулевого чехла, наверное, буду счастлив. Но моё счастье всё равно не будет полным. Скорее всего, я буду скучать по моей утраченной «транспортной жизни». Евгений Данильчук. Фото Глеба Садова.
More from my site
|
