Кирилл Шаманов: «Неплохие новости — мы все умрём. Аллё, гламур! Слышите — мы умрём»

Художественный провокатор Кирилл Шаманов, знаменит выпуском монеты в ноль рублей и низложением святынь современного искусства. В его проекте «Такжик-арт» (Tajiks-Art) работы Энди Уорхола, Марка Ротко, Джексона Поллока и Жана-Мишеля Баския воспроизвела бригада среднеазиатских гастарбайтеров.
 Эпатажный Шаманов!

Галина Пилипенко: Кирилл, «Гоп-арт», что вы делали в Перми, а можно повторить на ростовской почве?
Кирилл Шаманов: Так «Гоп-арт» был в Ростове! В 2008 году, под кураторством Серёжи Сапожникова всё происходило в кинотеатре «Буревестник»: показывали фотографии первого «Гоп-арт», проходившего в Москве и работы местных авторов. После этого — случившегося — мы все и познакомились: Алик Устинов и ещё какие-то люди.

Г.П.: То есть это и был первый приезд в наш город?
К.Ш.: Нет, первый раз я приезжал в Ростов в 2002 году — я был куратором фестиваля социального видео-арта. Сначала показывали социальное видео, а на второй день — «дискотека». И вот я по дискотеке спец был, а она состояла из видео-арта известных и не очень художников.
Организовала действо Маша Сигутина — дочь Александра Сигутина.

Г. П: Я как раз и хотела спросить: группировка «Искусство или смерть» — вас что-нибудь связывает? Какие отношения?
К. Ш: Я участвовал в какой-то выставке. Называлась работа «Автор умри». Это такая черно-белая картина, разделенная по горизонтали плашкой формата А4.
Вверху на белой части написано «Автор», а с низу на черной белым — «Умри». Она посвящалась, кстати, какому-то местному художнику.
А с группировкой «Искусство или смерть» меня ничего не связывало.

Но вот творчество Шабельникова местами мне очень нравится — его перфомансы с попсовыми песенками или когда он пародировал Жванецкого и «Ты моя зайка», и вообще самого себя и попсу. У него очень точные проекты. Вне конкуренции.
Сама группировка — нет. Они какие-то местные, нервные. Это не мое поколение. Я толком и не понимаю, чего они хотят: чья смерть? Зачем?

Г.П.: А вот Алик Устинов и ростовское товарищество «Жаба и Чорт» — какую нишу занимают? Нравятся ли они вам?

К.Ш.: «Жаба и Чорт» и их живописные проекты выставлялись у нас. Это мейнстрим «Гоп-арта». Это такая ростовская часть его.
И гениален продюсерский проект — Александр Залупин, который, к сожалению, превосходит потенциал проекта «Жаба и Чорт». И он принят и признан в Москве, просто это не очень видно. Послушивают его, и, так сказать, им угощают. Музыка из серии угощений.

Кирилл Шаманов, Галина Пилипенко

Это на самом-то деле интеллектуальная музыка и очень невероятна ирония Залупина и обаяние его какого-то разлагающегося трагического имиджа. Оно, конечно, очень-очень симпатично и я представил его звездам, и мы делали презентацию на этой вселенской выставке в Перми на «Гоп-арте».
Пользовалось большой популярностью большое изображение петуха. В зале был огорожен унитаз, и мы туда определили Залупина. Типа его место у параши.
Алик собственной рукой нарисовал огромный портрет петуха и предложил из стопки яиц брать яйца кидать в изображение.
Сложная конструкция: что было первее яйцо или петух? Или просто яйца?
И мне, в общем-то, в гоп-арте нравится хулиганство и неуправляемость: художники так вообще на хрен никому не нужны. И не было никакого объединяющего тренда! Т.е. гоп-арт стал там всем. Разные проекты и многие эстетские попадают по формальным признакам под гоп-арт.
Это не только искусство гопников, которые делали работы, но и идеи художников, которые в прошлом, быть может, были гопниками, а может, и сейчас являются гопниками, а возможно никогда и не были, но думают что-то о гопниках.
Но в целом-то мы дружим. Я тебе говорю, что это сложная этимология, и для России это сложное явление, потому что это по сути дела является прямым наследником многих трендов современного искусства, но не в таком симулятивном виде как у нас в России, а вторичное. Идущие не по методу вторичности, идущие как раз по методу свой идентичности. Своего русского Бэнкси, своего русского Уорхола, своего русского Херста, не «под Херста», а «своего русского».
Он не может не рисовать на улицах, не материться, он вообще не очень приятный. Такой Бэнкси для галерееистов — тоже не очень приятный: наркоман, какой-то неуправляемый тип.
Вот у нас такие многие ребята. Они очень обаятельные, хитрые, умные, продуманные, зашифрованные — и это тоже гоп-арт.
Это Уорхол, например. Хитрый, продуманный пацанчик. Где-то, в каком-то месте шарит — платите ваши денежки.

Гоп-арт бывает двух видов: прямой, поллаковский — типа чернильница об стену, разбрызгивать краску пьяному, а бывает хитрый, умный уорхоловский: целая фабрика на него работает, а он только все подписывает. Тоже гоп-арт.
Из поп-арта появился наш такжик-арт. Современная культура уже ничего нового не производит, а меняет «м » на «б» и «д» на «б». То ли то, то ли это.
Сначала рекламщики воруют у художников идеи для рекламы, после чего китайцы воруют у брендов эти бренды, после чего уже художники воруют у китайцев обратно эти бренды, переделывают их чуть-чуть и продают как произведения искусства. Т.е. в третьем контре.
Мы обворовываем капитализм. Вообще гоп-арт — это попытка обворовать капитализм.
Таджик-арт — это попытка заставить капитализм, чтобы он сам себя эксплуатировал. То есть художники-таджики не особо сильно напрягались и получали какие-то деньги, к примеру, на лечение детей. Это такая хитрая схема.
Мне интересны проекты которые каким-то образом работают с капитализмом, но не тупо его критикуя, как левые, дурацкие, пошлые группировки, как модное французское сопротивленчество «меня выгнали из школы», а на русской почве — после этой революции, после этих чиновничьих совковых свар.
Я еще в детстве отлюбил этот совок. Меня выгнали из школы и пионеров я очень резко отрицательно настроен к этому хипстеровскому комсомолу. Т.е. я считаю, что это ничем не отличается от мажориков, которые и себя распродали и Советский союз, в котором жили.
Вот я люблю такие проекты, которые обманывают их, капиталистов и мажориков, и чтобы они потом еще прыгали под эту музыку. Такие хитрые формулы, которые начинают работать и включают их в себя как материал. Т.е. они по сути дела не рефлексивны, биомасса.
А вот художник этой биомассе хоть какой-то смысл дает.

Но сейчас биомасса в России побеждает, поэтому она задаёт тон во многом: «А — это говно»!
А могут побить, могут унизить, могут изгнать из страны. Наша задача не тупо провоцировать, а обмануть: мы умные, талантливые, интеллектуальные художники, у нас есть нестандартные ходы, мышление. Ребята, идите к нам мы все сделаем! И это получается.
Если это делать действительно искренне, смешно, остроумно — это работает. А неудачники пускай делают искусство для друзей — как я смеялся.
А если друзья не поймут такое искусство, то нужны ли такие друзья? А нужны ли такие друзья, перед которыми ты готов отказаться от своего мнения. А друзья ли это?
Не надо художнику работать с такими друзьями. Стоит работать со зрителем, а зритель часто не друг. Поэтому художник — это очень серьезная, умная работа со зрителем, а не умилительные посиделки с друзьями, и вышивание крестиком или намалевывание каких-то картиночек, которые друзья одобрят и слава Богу! И я на день рождения другу подарю! Это какое-то ДПИ! В лучшем случае Декоративно Прикладное что-то.
А искусство — это серьезная работа, так же как и фешн. Фешн — это не делать трусики, расшивая их бисером, фешн — это производство, это большие деньги, это, как говорила Маша Бергельсон на пресс-конференции SUNDAY UP MARKET в Ростове, это бизнес, и частично — искусство. Это не умилительный мир.
Существует мнение, в особенности у молодых аффторов: мы сели, взялись за руки и че-то там сотворили. Это не имеет отношение ни к искусству, ни к фешн. Это — для сломавшихся, абсолютно грубых, ограниченных эстетически, духовно, ментально и интеллектуально людей. Они делают умилительные пиздюльки!
И вот ходит группочка из 10 человек с каким-то невнятным лидером, которого они все слушают. Говорят нам о какой-то свободе! Да они рабы у шестерки какой-то!

Да я их лидера могу по носу щелкнуть и они будут терпеть. А на самом деле это все для друзей, как бы! Как бы ты плохой, а они хорошие — друзья.
Я говорю об искусстве, о хорошем, о чем оно — и другу и недругу, и дураку и умному, и чиновнику и рабочему, и гопнику, и интеллектуалу и студенту. Делать это и учить искусству очень важно. А когда человек мотивируется друзьями, которые и так тебя любят.
Да больно выходить на зрителя. Да страшно, когда ты что-то сделал, когда ты не уверен. Больно получить от Шаманова оценку о «фигня какая-то», или от сотен шамановых. Больно и страшно.
А когда он делает друзьям…Он показывает, что ему не нужен успех, вроде бы, отказывается от денег.
Он ни от чего не отказывается, он просто боится. Я не люблю ни таких людей, ни таких художников. Я их ни художниками, ни людьми, в общем-то, не считаю. Клочки какие-то с набором комплексов, которые почему возомнили, что способны руководить самым хрупким культурным инструментом.
Когда они туда лезут со своим невнятными вторичными копированными у кого-то — и даже не знают у кого — это просто безобразно.

Кирилл Шаманов, Таня Тайсон, Светлана Горбачева, Олег Устинов. И обратите внимание на маечки

Ярких личностей ни людьми, ни художниками не считают. Я ценю людей, которые выдерживают свою позицию. Ну, вот как в «Искусстве или смерть». У них же Шабельников! Он очень спорный, он очень злой, желчный. Но как он талантлив в этом. Какие он умудряется находить вещи — это очень важно. Гораздо важнее, чем он сидел бы с пердунами, неудачниками, в какой-то там мастерской, обсуждали бы, и все были бы не злы.
Но он реально пошел, поехал и реально сделал. Да было сложно. И мне было сложно в разные периоды. Это получается сделать искренне.
Для успешного проекта важно найти фишку, с помощью которой ты заманиваешь зрителя. После чего ты можешь все свои сложные вещи продвигать — когда он повелся на «0 рублей», на таджиков. Ты можешь объяснять: почему таджики, почему из таджикских кровей водку сделал, что это символизирует, но его внимание уже сфокусировано, уже остановлено.

Кирилл Шаманов

А когда человека пытаются пластикой завлечь, это уже не работает. Это другое время, это поза-поза-прошлое. Это прошлый век, я не говорю про десятилетия. А люди до сих пор готовы копировать Пикассо, все что угодно. Копировать и выдавать это за искусство для каких-то там друзей. Я немножко нервный, истеричный, потому что это меня бесит.
Вот это глупость, лень: он не отправится на лекцию, не будет учиться, а поедет и сядет на пляже и будет жрать, а не пойдет в музей. И вернётся сюда и будет говорить, как он там мимо проходил чего-то там!
В России, к сожалению, ситуация, как в Африке, т.е. у нас ни одного современного музея за последние 20 лет, не открылось. В Китае тысячи открылось. Где мы живем? Огненная земля, Антарктида. Поэтому я здесь довольно активно борюсь за провокационные проекты, чтобы биомассу скучную и однообразную каким-то образом расшевелить.
Поэтому биомасса и чувствует, что она и есть эти таджики. Они копируют. Я не копирую.
Таджики несчастные готовы за тысячу рублей плясать гопака сутки. Ну, как и большинство, так называемых художников, которые за тысячу рублей удавятся. И картины их стоят ничего и готовы заниматься они фигней: росписью для «новых русских», терпя их оскорбления и помыкания. Художник не может такого позволить. Художник — это все-таки утверждение своей идеи, нового тренда. Вот это такой тренд.
Г.П.: Вы говорили, что готовы делать акции под заказ?
К.Ш.: Да, это наш проект «Такжик-арт».
Г.П.: Если б вы писали биографию своего творчества: тема эксплуатации была бы главной?
К.Ш.: Сейчас меня занимает, волнует смерть и тема смерти. Главная тема в современном искусстве — это то, что мы все погибнем. Неплохие новости: мы все умрём. Аллё, гламур! Слышите — мы умрём. И вот это мне хочется донести: я невероятно люблю жизнь! При том, что она трудная, грязная… Но она очень маленькая!
Мы с Кириллом Серебренниковым ставим сейчас спектакль «Около нуля» написанному главным идеологом страны Владиславом Сурковым.. Что такое жизнь? Она сжалась в каком-то градусе, в микроскопическом зазоре Вселенной. Это какие-то микробелки несчастные. На какой-то несчастный десяток лет сюда заглянули и потом что — никто не знает.
Это невероятно трагическая история. И вот это меня невероятно сильно волнует, тема смерти, что мы обдолбались этим телевизором и забыли о главном и делаем какие-то вещи, не помня об этих фундаментальных вещах. Мы придумали какую-то религию себе, бредовую.
Есть тысячи людей, которые отобрали у своих предшественников все и сейчас требуют музеи. Давайте тогда староверов, если вы такие умные. А вот этой совести, которая возможна только перед лицом Бога, не Бога того от начала смерти, а не Бога, пред лицом смерти, когда ты ее видишь и понимаешь что это единственный поступок и все что осталось, и тогда это становится яснее и честнее и внятнее. А так это все … Я не верю, тем, кто не обеспокоен этой проблемой. А с обеспокоенными я нахожу мгновенное взаимопонимание. И мои проекты тоже часто очень сильно прорубают.

Г.П.: А что делать со страхом смерти?
К.Ш.: Что? Бояться.
Ничего с ним не надо делать. Впускать. Тут важный момент: когда ты воочию готов смело смотреть, ты понимаешь смерть смертью, а страх тут не причем. Смерть она все равно придет. Бояться ее не имеет смысла. Надо работать с ней, как с старостью: с ней надо работать, отложить, если ты её хочешь отдалить — надо делать какие-то действия.

К примеру, не прыгать с окна 10-го этажа. Уже полезно. Дольше проживешь. Ну, очевидные какие-то вещи.
Это когда ты честно смотришь на себя, как на песчинку, которую кружится в этом биологическом обмене. Очень много становится ясно и про себя, и про свой эгоизм, и какие-то представления как должно быть, и об искусстве, и о политике. Вот этот пафос микроскопической молекулы очень умилителен. Как сделать это чем-то большим? Как сделать, чтобы это передавалось поколениям? Это будет интереснее. И это все — проблематика смерти. Проблематика смерти и вечности — это синонимы.
Г.П.: А в спектакле Серебренникова вы работаете как художник?
К.Ш.: Как художник, и мы делаем серию мероприятий с таджик-артом.
Г.П.: Какое визуальное решение смерти вы нашли в спектакле «Около ноля»?
К.Ш.: Не хотелось бы раскрывать тайну, ну, приоткрою: таджики будут мучиться. Как и все мы. Жизнь вообще это сплошное страдание и боль.
Они на сцене будут неприятные вещи делать.
Г.П.: Иголки под ногти?
К.Ш.: Не иголки, никто не пострадает. Визуальное решение смерти — пустота. Ну, «0 рублей» — это тоже о смерти, это тоже сжимается.
Г.П.: Получается два Кирилла — вы и Серебренников сделали одновременно два акта искусства с участием ноля?
К.Ш.: Моя работа «0 рублей» 2005 года.
Г.П.: А куда делся Симонов?
К.Ш.: Это кто? Художник?
Г.П.: Николай Симонов –экс-ростовчанин, театральный художник, постоянно работающий с Кириллом.
К.Ш.: Я дело в том, что не профессиональный художник, а во-вторых, у меня роль сделать серию перфомансов «Таджик-арт». Именно эта таджикская тема, тема о литературных рабах, и том как они продают свой талант за деньги. У нас тема рабов непосредственных.
Таджики вкрапляются, помогая актерам добиваться нужного эффекта. Разбивка между сценами, перфомансы, в фойе что-то, коммуникация со зрителем. Всего не рассказать. Но спектакль тяжелый: черное на черном, как Кирилл его называет, то есть, трудный для восприятия.
Г.П.(показываю Шаманову работу ростовских «Трэш-перевижников» — портрет Серебренникова «Земляк- серебряк», продолжающий серию «Земляк-маньяк» (Чикатилло), «Земляк-умняк» (Солженицын), «Земляк-ништяк» (Дибров)). Серия создавалась пару лет назад и уже тогда в планах трэшевца Вовы Овечкина было сотворить портрет Кирилла, но рифма никак не подбиралась. Идею пришлось отложить и вот теперь она реализована. Что скажете?
К.Ш.: Правда ли они похожи? Написано по известной фотографии Кирилла. Мне вообще не очень нравится! Не по чину художникам славным ростовским гениям так … «серебряк». Я как увидел работу, так сразу представил, как бы Кирилл к этому отнесся. Он бы просто бы ушел!
Г.П.: А вот ваши Бивес и Батхед — в чем концепция?
К.Ш.: Из трагедийного мусора вытаскиваются аспекты интересные. Это их артикуляция. Мне интересная эстетика медийного мусора.
Таджики ведь тоже социальный мусор. Гопники — социальный мусор, а это визуальный мусор, медийный, электронный, телевизионный.
Это у нас серия — Бивес и Батхед были первыми, сейчас идет серия «Ну, погоди!». Попытка вытянуть их всех на какой-то уровень.
Г.П.: Медийный мусор — это внутренне противостояние вашей жене, Тине Канделаки, которая работает на ТВ?

К.Ш.: Вы что мы с Тиной дружим! Она не жена. Она поклонница. Это просто на обложке журнала «Собака» мы появились. Это всё пресса! Это как раз мусор, который образовался. Моя жена Таня Тайсон.
Тина Канделаки невероятно любит «Таджик-арт», любит Кирилла. Кирилл уникальный персонаж заворожил там всю Москву. Как его видят — у всех я вижу, как расширяются зрачки.
Г.П.: Я обязана Кириллу — он привел меня на телевидение.
К.Ш.: Он меня в театр привел.
Г.П.: Кирилл, у вас уже образовалась группировка «Семья таджиков» или вы все время разных ищите?
К.Ш.: Да уже по-разному бывает: у нас есть таланты — Руслан и Эдик, два главных звездных парня. В основном, это не важно. У нас уже порядка семи таджиков участвовало и плюс у нас была гигантская массовка из 300 человек, где таджиков было меньше 10% — там и индусы, и студенты присутствовали.
Студенты — самый дешевый товар, за дешево готовы на все. Мы очень долго воевали, перестройка, боролись за право того чтобы что-то делать, но новое поколение, по мнению многих экспертов, готово поменять это за iPhone, за iPad всю эту гласность. Им надо жрать, им надо штанишки помоднее, и главное, чтоб Visу не запрещали и чтобы свалить отсюда успели.
Они все как один прославятся хотят и сразу разбогатеть. А потом все равно свалят. А дальше Рашка задвинет их на хрен.
Вот это наше новое поколение, поколение Пепси, воспитанное в 90-х. С паническим, постперестроечным потреблением, запихиванием в себя всего подряд, винтиков-швинтиков.
Мы — поколение 30-ти летних — проторчались, а чуть постарше — комсомольские лидеры — насосались они, конечно, нарожали детишек с пастой перламутровой в голове, с айфончиком и мигалачками. Это биомасса. Это очень трагично.
Смерть души меня волнует. Смерть «я». Эти люди так называемые «хипстеры», комсомольские вожаки, они продали свое «я», продали самое главное. Пустые, мертвые души. Ротожопие как говорит Пелевин. Променять свое я, свое видение, свою любовь на бутерброд и новый компьютер. Ура! И по барабану Путин, не Путин.
Я не критикую Путина, но упоминаю, потому что многие сейчас, большой кусок товарищей за Путина, большой кусок за дизайн: говорят «Я — за Путина», а «Я — за дизайн», а «Я — за современную диджейскую музыку».
Путин и дизайн — два главных комсомольских хита. Наш дизайн абсолютно аполитичен. Путин, кстати, любит, поддерживает.
И люди, продают свою душу, убеждая себя, что они передовые. В авангарде. Хотя это не поделки, а подделки. Это и есть наш авангард. Ну, куда он придет?
Я в этом смысле отношусь, может быть, лучше к трагической разрушенной личности, в 25 лет от наркотиков, чем к ухоженным благообразным ребятам, которые больше всего озабочены тем, где они сегодня будут ужинать. Могу пожелать им смерти, потому что они, в общем-то, уже умерли. Просто это уже физическая констатация. Потому душа и мозг там уже не работают никак. Размышляют только на уровне обсасывания новых марок, новых гаджетов, жрачки и штанов ну и перебирания тысяч. Ну и отлично. Жизнь состоялась. А ну еще путешествия. Это мертвая биомасса!

Таня Тайсон

Да у них есть какие-то элементы индивидуальности, но не более того. Только элементы. Но не так чтобы человек вставал на это как на позицию, начал дело делать. Это трудно. Это ломает все твои предыдущие нормы. А желающих очень мало ломать себя. Себя любят: поливать, ухаживать, кормить хорошим, но не думать. Потому что думать это сложно: зачем ты жрешь это, зачем я переплатил тут, что это мне дало, а что это реально? Тусоваться любят, а думать — нет.
Потому что когда ты думаешь, понты смешны. И можно их на голову переворачивать десять раз на минуту.
Потому сейчас это штаны, а потом что то другое. Могу любого дизайнера расколоть за две минуты и обосрать, и тут же его поднять, а потом снова опустить: ты это украл у того-то, а это видел там-то, а это начинали делать в двадцатых годах, но никто этого не знает.
«Да я герой» — он скажет, потому что в 20-х годах это делал, тот-то. Я знаю, что на это сказать: таких, которые узнали, что делалось в 20-х годах человек 500, и ты один из этих 500-х, и они косят под 499-го. И все. Эта биомасса нас всех влечет к отупению. И к смерти в конечном итоге.
Сегодня мы вроде живые, но зомбированные. И самое неприятное, когда живой, открытый человек сталкивается с поучительным тоном жлобья.

Г.П.: Термин «Интеллектуальное потребление». Как вы его представляете? В одной руке кошелек, а в другой?
К.Ш.: Представляю как шопинг по книжному магазину. Интеллектуальный шопинг.
Г.П.: Все равно это вывод на другой уровень потребления? Дизайнерская одежда дороже промышленного производства стоит.
К.Ш.: Здесь важный момент: децентрацизация Москвы. Создание прецедентов в регионах таких, как SUNDAY UP MARKET в Ростове, как Гельман в Перми. Или какие-то активности в Екатеринбурге, Краснодаре, Питер. Это важнейшее в смысле культуры, искусства и фешн. Это дает надежду и какой-то выход для местных.
Второе что бы я сказал: SUNDAY — это большая практика для менеджеров Ростова, большое количество, которые потом разбредутся по разным проектам, но, получив этот опыт, они уже не будут бояться брать деньги у спонсоров, и будут знать, сколько им надо и на что. Они знают, как окучивать здесь прессу, много уже отработано. Потому что они будут не только SUNDAY UP производить, но и отдельные лекции. Просто отдельные выставки, просто отдельные подкасты, могут работать в каких-то фирмах. Важный момент — это кадровая прокачка региона. Причем на месте.
Г.П.: Вот одна из девушек-организаторов SUNDAY UP MARKET — Анастасия Евдокимова — выпускает журнал «Искусство потребления». Сочетание красивое?
К.Ш.: Может быть, это потребление не элементарных вещей. Это скорее название каких-то трендов, потому что искусство мыслит трендами. Кому нравится Maкс Мара, кому-то что-то другое.
Это умение соединить не одежду, еду, а тренды. Это не потребление гамбургера сидя в метро на корточках, а поиск чего-то еще и постоянное «чего-то еще».
Хотя более расхожая фраза — культура потребления. Искусство потребления — более спорный термин — грязный дочерний.
Искусство потребления бывает панковское, какое-то еще. Но когда оно осмысленное т.е. в тренде это круто. Те же панки были грязными когда-то, а сейчас Вивьен Вествуд более гламурна, чем в 78 году, когда она встречала «Секс Пистолс» на концертах.
«Искусство потребления» — забавное название, хотя по смыслу непонятно что.

Г.П.: Должен ли художник, делать из своей жизнь промо-акт? Как Кулик, как Дали?
К.Ш.: Это сейчас в медийном мире уже неизбежно. Без своего мифа ты не сможешь ничего продать. Почему картинка или объект стоят 100 рублей, а какие-то мои проекты стоят 1000 долларов?
Это и есть миф, который намаливается и накачивается, и человек покупает разницу, причастность к мифу. У меня в Москве есть богатые люди, которые собирают не мои картины, а журналы где про меня есть публикации, и показывают их олигархам, рассчитывая, что те восхитятся.
Я задаю вопрос «А почему вы не купите картину у меня, и не покажите ее олигархам? Они не так дорого стоят, я хочу процент!»
Я вижу желание юзать контент. Я очень критично к себе отношусь и сразу от таких людей отдаляюсь.
Я считаю что человек — не должен, а художник в принципе должен идти от творчества. У нас много живописцев, рисовальщиков, художников и артистов, все подряд!
Но это разные сферы. Живописец – тот, кто рисует живопись. Рисовальщик – тот, кто рисунки рисует, художник — который создает свой мир, свой миф — он может и живопись и рисунки, но коли он художник — он работает с мифом. И покупая вот эти картинки, покупают не просто графику, а того «самого который».
Т.е. которого с Тинной Канделаки на обложке видели, или еще где-то там, а теперь он у меня дома. И есть круто. Это и есть переплата. И вот она растет в цене, а не печатная рамка, подрамничек, тряпочка, не материалы растут в цене, а миф растет в цене. Поэтому может быть это и возможно, но я не уверен, что это разумно, ориентироваться на то чтобы у тебя не было имени. Хотя прятаться — это один из возможных каких-то ходов.
Г.П.: А почему «Питерские ахуели» на майках?
К.Ш.: По разным причинам. В 2008 году когда Кубок УЕФА, когда Путин и без того уже о…й в русской ситуации, выбрал себе приемника питерского!
Но поскольку пишется через «а», то имеется два контекста: с оной стороны, питерские ахуели — что они всех достали, обидели, а с другой — они охуенные, они молодцы, выиграли этот УЕФА с «Зенитом», а не ростовский «Ростсельмаш».
Г.П.: Кирилл Серебренников когда жил в Ростове собирал живопись, у вас он купил работы?
К.Ш.: Он купил у меня футболку. А сейчас выбирает какую-то картину. Пока не может выбрать. Ждем. Он помогал покупать одному нашему другу. Но Кирилл не олигарх, у него нет 10 000 долларов.
Над вопросами шаманила Галина Пилипенко

2010 г.

P/S/ Cегодня у Тани Тайсон — день рожденья. Не знаю, может ли считаться подарком интервью мужа (да еще прошлого года!), но тем не менее, именно в день варенья Тани я вспомнила о нем! Счастья вам, Таня! Полные штаны, юбку, чемодан, рюкзак (нужное подчеркнуть), здоровья!