«Кинотавр» сказал: «Я тебя не люблю»

Павел Костомаров: «Ненавижу обслуживать ничтожества и кретинов» В Сочи борются с пожаром — сгорел популярный клуб «Плотформа» (к счастью, без жертв), стоявший на сваях у берега в паре десятков метров от пляжа «Кинотавра». Обсуждают новые инициативы Фонда кино, который увеличил список мейджеров до десяти (к семи уже имеющимся добавилась студия «РОК» Алексея Учителя, «Реал-Дакота» Рената Давлетьярова и «Нон-стоп продакшн» Александра Роднянского). В ожидании звездной семейной пары Смирновой-Чубайс фотографируют не менее звездную чету Михалковой-Гигинеишвили. А самые стойкие продолжают смотреть конкурсные фильмы.

Здесь даже произошло небольшое локальное потепление — показали продолжение нашумевшего проекта Александра Расторгуева и Павла Костомарова «Я тебя не люблю». Первая часть этого проекта, «Я тебя люблю» представляла собой наполовину художественную, наполовину документальную историю людей, снятую самими героями фильма.

Режиссеры около четырех лет назад провели в Ростове-на-Дону кастинг, куда пришло больше 1600 человек. Всем им были предложены правила игры: мы вам раздаем видеокамеры, на которые вы сами снимаете все, что с вами происходит. Кто-то согласился, и постепенно у Костомарова и Расторгуева накопилось достаточно материала, чтобы выпустить первый фильм, который хоть и не получил прокатного удостоверения в России, но с успехом прокатился по фестивалям по всему миру. «Я тебя не люблю» — вторая часть.

Круг главных героев здесь сужен до вполне традиционного любовного треугольника: Вика разлюбила Артема, безработного творческого лентяя, и ушла к Жене — ритейлеру на белом автомобиле ВАЗ 99-ой модели, реализующему продукцию местного колбасного завода.

— Фильмы растут с разной скоростью, — поясняет Павел Костомаров. — Один получился быстрый — «Я тебя люблю». Тот, с которым мы приехали на «Кинотавр» в этом году, вышел более долгим. Сейчас растет третий.

— «Я тебя ненавижу»?

— Не знаю пока. Это как тараньи бега: старт всем был дан одновременно, а кто из них быстрее добежит до финиша, мы пока не знаем.

— В фильме есть момент, когда Женя, который сначала стеснялся камеры, сам взял ее в руки и начал снимать. Насколько быстро эти герои привыкают к камере, перестают ее замечать?

— Эти моменты привыкания или не привыкания к камере совершенно непредсказуемые. Это вопрос, на который у меня нет ответа. У нас есть один герой, который снимает практически все уже лет пять. Художник, он с этой камерой живет.

— Как главный герой фильма Бэнкси «Выход через сувенирную лавку».

— Прекрасное кино, я его очень люблю. Один из ярчайших примеров фейк-провокативного кино. Мне оно здорово нравится — именно то, как оно убедительно придумано.

— В первом фильме была заранее принятая условность: герои находят камеру в багажнике, изъятую до этого милиционерами. Во второй части же все полностью происходит без вашего вмешательства?

— Нет, почему, наше вмешательство огромно. Эта история нереальная. На самом деле все было не так. Когда мы делали первый фильм, он был буквально на острие заявления этого метода. Мы горели этой идеей — как-то обозначить, сформулировать, что мы придумали этот переход камеры. А в этой истории мы уже не заморачивались на объяснения. Верите вы, что они сами себя снимают — хорошо. Не верите — ради бога. Важен сам этот способ — возникание кино из самосъемки людей.

— Может так случиться, что форма перевесит содержание?

— Мы не формалисты. Не занимаемся видеоартом. Я убежден, что кино должно быть психологично и драматургично. Как оно снимается — с кран-стрелки, под водой, немым — это не важно. В нашем случае оно снимается самими героями. И нам это доставляет огромное удовольствие — видеть насколько велика сила этого проникновения и достоверности. Небывалая, на мой взгляд. Мы увлечены этим методом. Но я так же люблю фильм «Летят журавли», где все снято Урусевским, абсолютно классически.

— Первая история была драйвовая, а эта какая-то лиричная. Тональности вы тоже закладываете заранее?

— Этот метод ничего не закладывает изначально. Он просто дает человеку раскрыться. Просто те ребята были такими. Как в песне Шнура «А мне все пох.. й, я сделан из мяса». А эти ребята — вот такие. Более акварельные, более внятные. Меньше адреналина и спермотоксикоза и такого безумства истового. Второй фильм — как женская половина общей сферы. Если бы в главной роли была оторва-девка, то и история была бы другая.

— Получилось, что мужская половина «Я тебя люблю», а женская «Я тебя не люблю». Как так? Мы их да, они нас нет?

— Нет-нет. Просто когда мы думали над прошлым фильмом, родилось вот такое название. Нам оно казалось очень точным, настигающим героев каждого по-своему ближе к финалу. А название второго фильма возникло в голове у Саши больше не из истории, а из желания подчеркнуть, что мы сняли две половинки одним методом.

— Как вы уживаетесь вместе с Расторгуевым? Почему вы вдвоем сильнее в этой истории, чем по одиночке?

— Для меня Расторгуев — это старший брат, который для меня является стержнем и опорой. Я без него вряд ли бы вообще занимался кино. У меня есть еще прекрасные примеры, но менее ярко выраженные. Я так же работал с Антуаном Каттиным. Он тоже мой друг, просто сейчас мы стали меньше пересекаться. И такой же прекрасный совместный опыт, только не такой интенсивности и глубины, у меня произошел с Борей Хлебниковым. Ты идешь в поход: там могут быть пожары, провалы, медведь, может кончится сахар или пойдет дождь. И тебе нужен человек, с которым все эти лишения будут ни по чем. И когда ты такого человека встречаешь, главное его не упустить. Это такая нежная дружба и любовь, которая цементируется работой.

— А как это чисто технически выглядит?

— Саша работает, а я хожу и ною: давай поспим, давай поедим. Когда мы на площадке, я как оператор что-то умею быстрее, в чем-то лучше разбираюсь. Но в целом Саша все тянет, а ты его за руку держишь, за ним плетешься. Так же я себя чувствую и в работе с Антуаном. А с Хлебниковым нет. Там скорее симбиоз. Но это что касается работы, а в жизни он все равно мудрее, старше, больше меня. Мне безумно нравится работать с людьми, которые больше тебя. И невыносимо с теми, кто меньше, глупее. Обслуживать ничтожество — это самое страшное. Не дай бог на такую картину попасть как оператору. Я ненавижу эту профессию, потому что она обслуживательная. Ты часто обслуживаешь ничтожества и кретинов. Но когда ты видишь режиссера, который для тебя является нравственным и человеческим ориентиром, это счастье.

Никита Карцев   Московский Комсомолец № 25960 от 9 июня 2012 г.