|
|
Это было и есть. Я Просто собрала маленькие записи разных лет. Ничего не правила. Как было — так и было))
Слева — Катя Котикова. Дмитрий Котиков, Роман Белиенко, Алексей Зименков, Лидия Николаевна Фокина, Влад Волков, Женя Мешалкина, Петр Вахрушев, Дмитрий Вольваченко, Николай Антонченко, Владимир Бурдуковский.
Середина 90-х. Пресс-служба мэра г. Ростова-на-Дону. Фото из архива Романа Белиенко
У нас была груша. Ей было, наверное, лет двести. По крайней мере, так говорила моя бабушка. Она еще говорила, что когда прабабушка была маленькой, эта груша была уже большой. Груша до сих пор дает урожай. Маленькие такие грушки величиной с кулачек ребенка. Вкусные до неимоверности. Сладкие, сочные.
Детьми мы их собирали и ели. А взрослые собирали и раскладывали сушить. Потом из этих сухих груш делался «узвар». Компот такой.
Его нужно было брать с собою в банке, когда носили кутью. Под рождество. Бабушка говорила нам к кому нужно сходить. И мы с моим братом шли. Вечер был, а мы не боялись.
Мы ничего не боялись в Каяле. Правда однажды, когда я ехала мимо больницы, пьяный стукнул по колесу моего велосипеда и я упала. А так бояться было некого. И никто не заставлял идти домой. А звезды были с ладошку.
А еще соседский Колька как-то бросил зажженную спичку и она упала мне на ногу. До сих пор знаю по белой метке — куда.
Однажды, колядуя, мы с Алешкой насобирали кучу денег. Не помню, куда мы их дели, наверное, отдали бабушке.
Когда мы ловили на речке рыбу, то воображали, что в одном месте у рыб — кинотеатр, в другом – гостиница и т.д. И по времени отслеживали, куда в данный момент стоит забрасывать удочки.
Я очень любила сидеть на кладке, когда тишь. И только рыба плещется.
Я очень любила сидеть на кладке, когда «калмык». Такой южный теплый ветер.
Еще мы с Алешкой любили делать халабуды. И в них жить. И нам все позволяли. И мы были счастливы.
Однажды Алешка бросил с кладки кораблик. Я слезла на лестницу и потянулась, чтобы его достать, и оторвалась от перекладины. И стала тонуть. Какую красоту я видела! И пузыри воздуха тоже. Потом забарахтала ногами и руками, как учили, и всплыла. И дотянулась до перекладины. Так я научилась плавать.
А еще однажды дед получил пенсию и повел нас с моей сестрой, Иркой, в магазин, и купил нам часы. И ей, и мне. Мои — до сих пор у меня. Правда, не идут.
А еще меня любила прабабабушка, Саша. И когда я пряталась под круглый стол, она говорила: «Ой, лиса-лиса».
Мы с Лешкой любили играть с скорую помощь и спасать бабушку Сашу. Несколько раз мы залетали, вместо шприцев – карандаши – бабушка все терпела. Несколько раз мы врывались – она молилась. Она нас не гнала. Мы сами как-то убирались.
А еще, когда появились новые внуки, мы устраивали спектакли. Я была режиссером. Родители рыдали до слез. Приходили соседи. Тоже рыдали. И все от смеха. Потому что у нас были смешные спектакли. И сами мы были смешными.
А Валечка, мой любимый дядечка, тогда еще был моложе и не ленивым, делал фото. И не ленился. И какие черно-белые фото!!!!!
Я была самой старшей. Алешка – на три года младше. Потом Ирка. Или Андрюшка – я не помню. Потом Вовка. Потом Любка. Или наоборот. Я не помню.
Нас кормили очень вкусным борщем с галушкой. Ах, как вкусно! Мы ругались за куски галушки. И всегда – за вилку, которая называлась «Красная Москва». На ней был изображен какой-то университет, наверное. Но мы ее назвали «Красная Москва» Убивались, кто будет ею есть.
Потом мы с Лешкой без спросу влезли в лодку, а там, на дне была вода. А лодка была соседская, Вовкина, хоть мы и были родственниками. И я замочила ноги, и просила Алешку не жаловаться, а он все равно нажаловался.
А потом я порезала камышом палец и бабушка сказала, что если я не буду себя хорошо вести, то вся кровь вытечет и я умру. И все мы, дети, притихли, и вели себя очень хорошо.
А у Лешки постоянно были чирии. И я помню, как бабушка ему выдавливала, а мне так хотелось!!
А еще мы с Лешкой ножницами порезали занавеску. Она была зеленая, салатовыми цветами и висела прямо у входа.
А железная ручка двери в дом в мороз зимой?!!!!! Магически притягивающая язык?!!!
А еще бабушка Саша пекла в духовке – в настоящей! — настоящие печеные яблоки! А сама становилась спиной, греть кости. У Бабушки Саши не было седых волос. Только потом, перед смертью.
Она пыталась кормить меня кабашной кашей и говорила, что это каша королей. Поэтому я думала, что бабушка в молодости принцесса — как минимум.
А бабушка Клава вылечила мне импетигу. Мама привезла меня с моря с огромными язвами. Бабушка поила меня коровьим молоком и, по, моему его же прикладывала к язвам. И они отлеплялись и оставались на бумаге.
А дед показывал мне ордена, или медали, не знаю. Я восхищалась.
А бабушка рассказывала, что он в детстве тоже рисовал. И я так старалась. Наверное поэтому, дед говорил, что я Его внучка. До Любаши.
Дед был классный. Я его любила. Он выходил во двор Активно вдыхал ноздрями и говорил: «Дышите, дышите – это здоровье».
Он всегда ругал маму за то, что она в Каяле постоянно спала. В саду. На железной кровати. На огромном, истомном матрасе в редкую полоску. Я его обожала.
Как-то, когда я была уже большая, гадала под какой-то праздник. Наверное, это было Крещение. Потому как, когда до гадания пошла в туалет, что-то там отвалилось типа льдинки. Но с глазами. Ну, мне так увиделось. Потом меня положили на раскладушку. А рядом – Вера – на красном диванчике с мутаками. Он еще раскладывался. У Веры случился приступ аппендицита. Вызвали скорую. Ну я проснулась резко. Раскладушка сложилась. И я всей жопой – в свое блюдце со спичками. На жениха. Ну какой жених может быть после этого?! А Вере сказали, что от ее худобы аппендикс прирос к позвоночнику.
За домом, под шифером жили ежики. Мы, конечно, не знали, где конкретно они жили. Но потом методом проб и ошибок – выяснили. И обнаружили там потомство ежей. Не знаю, выжило ли оно после того, как мы потаскали маленькие круглые комочки с совсем не жесткими иголками… Но был такой опыт.
Потом я хотела, чтобы Надя была моей мамой.
Из того, что я не помню, но мне рассказывали. Когда я маленькая просыпалась в Каяле, то орала девочкам – Наде и Вере: «Дусята, в школу!».
Веру я хуже помню, и знаю хуже, но она на гитаре зато играла.
Андрей возил меня на тот берег речки. Катал. Он был в меня влюблен.
И еще мы с ним ходили воровать вишни. Ну, компанией, естественно. Это было классно. И, главное, во сколько бы я ни вернулась, меня бабушка не ругала, и я шляндралась.
Первый сексуальный контакт.
Я в халатике. Моя бабушка шила такие. Беечка продергивается где-то в районе начала бедра. Этой беечкой и завязываешься с помощью другой, более короткой беечки на другой стороне бедра. Холодно было. Поэтому Андрей, который вышел в фуфайке, дал мне вдеть один рукав. И типа обнял. Как мне было тепло!
И тут же потянуло на приятные эротически-забавные воспоминания… За мной ухаживал мальчик. Литвинов Миша. Очень ухаживал. И мы в нашем любимом сквере, возле кинотеатра. Там, где была гипсовая девушка с мячом. Где потом гипсовой девочке нарисовали голубые трусы, а мяч тоже выкрасили в красный цвет. Так вот там Миша спросил, можно ли меня поцеловать. Я сказала – да. И он меня поцеловал. После этого поцелуя, я , такая легкая вакханка, тоже не имеющая никакого опыта поцелуев пришла к выводу, что.. ну не так. На том и расстались. А! Он поступил уже в летное, а я сказала, что-то типа, что мне боязно будет ждать его из полетов. Вот дура. А, может, нет.
Еще один за мною ухаживал. Генчик. Матрос. Дебил редкий.
Еще были пришельцы из Москвы. В кино ходила. И он своей лапой на мое плечо влезал. Андрей, который сидел рядом, очень переживал. Но потом помирились.
Из хороших воспоминаний. Родители купили мне краски. И мы с Костей в Москве рисовали. И делали выставку. И куча людей приходило. Куча обреченных, наверное, людей.
А однажды ко мне в палату ввалился… Морда какая-то круглая. И рот открывался. Глаза черные были. И брови торчком. Папа куклу приволок, чтобы я не скучала.
А потом в Москве. Я знала точно, сколько тромбоцитов требуется. И радовалась с мамой, если кровь, которую берут на анализ – хорошего, насыщенно-красного цвета.
Однажды анализы были хорошие, а смерили температуру – и привет. Оказываетя, моя мама помыла градусник под кипятком.
А еще мы в мамой ходили собирать грибы в больнице и набрали груздей. Мама их пожарила. И сметаны бухнула. А они – горькие! Она еще не знала, что грузди надо замачивать. Теперь она знает.
Теперь – период Лемболово.
Трогательная история о поселении в Лемболово, о деде Феде, о Люсеньке, не вмещается в рамки жанра. Может она пойдет приложением?
В Лемболово приятно все. Одуряющий запах болот. Грибы… Сердце екает… А если семейка?!
Однажды на достаточно крутых склонах возле Сапожка, где все так прозрачно, что просто звенит, я увидела большой белый. Я к нему долезла. Чистый был, без червей.
|
