Его руки были зелены, как листва. Мы сидели на дачной лестнице. Через дырочки в листьях проникали спицы солнца. Хотелось зажмуриться и думать о вечных темах – об искусстве, о преходящем в нём, о смерти… Его зеленые руки внушали благоговейные мысли о постоянстве творческого поиска. Он вытер вспотевшие ладони о штаны, и они позеленели еще больше. «Кооперативные – окраска линяет» — объяснил он. Так «искусство или смерть»? Можно и об этом.
Галина Пилипенко: Итак, до Ростова вместе с буклетом-каталогом дошли слухи о том, что выставку ростовских художников товарищества «Искусство или смерть» в Москве прикрыли довольно быстро. Сергей Тимофеев: Дело было в фойе гостиницы «Юность» и длилось дело два дня… Галина Пилипенко: А при гостинице «Юность» — ресторан «Юность» и пьяные повара шлялись по выставке и выказывали большое понимание в развитии авангардной живописи конца 80-ых. А художник Авдей Тер-Оганьян заявил, что в такой стране как у нас пьяные повара и гениальные художники всегда оказываются вместе… Кого-то это заявление покоробило и выставку свинтили.
Но это – разговоры, которыми живет Ростов-на-Дону. А как было на самом деле? Сергей Тимофеев: Один из основателей клуба поэзии Леня Жуков, в который входили Иртеньев, Пригов и другие, решил нам помочь с выставкой в «Юности», но деятельность Лени вошла в конфронтацию с дирекцией «Юности» и выставку закрыли.
Мы остались без выставки и нам ничего не оставалось, как поучаствовать в «Авангард-шоу» в парке культуры и отдыха имени Горького.
Это было крайне удручающее зрелище.
По замыслу Авдея Тер-Оганьяна и Славы Немирова мы заклеили картинками из журналов где-то шесть квадратных километров — так называемая инсталляция – соединение различных художественных структур в одно пластичное целое.
Если в хэппенинге беспредельничает толпа, то в инсталяции может действовать и один человек — важна форма.
После некоторых мытарств мы связались с галереей Шекспирыча. Называется она «Арт-модерн». С ним мы благополучно и наладили отношения. Творческие. И несколько работ Аведея и других поедут в Майами на русский аукцион.
А Авдей… Между прочим, пять картин Авдея продано Майами! «Дама с маргаритками» и копии картин старых мастеров в жанре «опять не получилось».
Мне нравится тип сознания, подобный Авдеевскому — капитан Лебядкин эпохи пост-модернизма. Тип с развитой романтической сигнальной системой. (Этот фрагментик добавлен мной уже в 2013 году — нашла у родителей моих черновик — прим. Галины Пилипенко)
Галина Пилипенко: Как ты относишься к соц-арту? Сергей Тимофеев:Та мифология, которая вырабатывалась в нашем государстве в течение 70-ти лет, воплотилась в художественной форме соц-арта. Это и профиль Ленина на этикетке «кока-кола» художника Косолапова и работы Комара и Меламида. Но мне это все не нравится, потому что все это не живопись, а хохма, напоминает «политический анекдот». Художественная система соц-арта не жизнеспособна. Это искусство момента.
Ну возьми «Тройку» Перова – дети, надрываясь, везут бочку с водой на салазках – обвинительный документ своего времени. А система изменится, жизнь станет лучше – и что тогда?
Мне безразлична система — станет она лучше или нет.
Мне интересно только пластическое искусство – живопись как живопись.
Время листовок скоро закончится. Я всегда был за «чистое искусство», как Ленин говорил – прежде чем объединяться, надо размежеваться.
Я искусство понимаю метафизически, это, скорее всего, идет от субъективного, от моего характера. Искусство должно быть иллюзией, а не злободневностью. Чем иллюзорней оно будет, тем лучше для людей. Но я бы не сказал, что соц-арт влияет на умы. Вот такие художники, как Филатов, Звездочетов, Кабаков и определяют художественную жизнь столицы.
Если у них и есть элементы соц-арта, то они очень размытые. они работают не с конкретными знаками, этикетками, а с более абстрактными вещами.
Сильны художники группы «Чемпионы мира», но они мне не очень нравятся…
Вообще же все основались коммуной в Фурмановском переулке, занятии несколько пустующих домов под мастерские, получился как бы квартал Сохо в Лондоне, только более убого, по-московски и с русским отвязом.
И, я, как ни парадоксально, но понравились мне художники, тяготеющие именно к соц-арту — Саша Токарев и Коля Филатов из объединения «Новые дикие». Но они социальность решают пластически.
А вообще же, существуют как бы три художника. Впрочем, два из них умерло уже, но они определяли живопись 80-ых.
Бойс из западной Германии и два американца – Боб Раушенберг, недавно в Москве была его выставка, и Энди Уорхолл – художник, работавший с РОКСИ-МЬЮЗИК И Дэвидом Бирном.
Это были три звёздные величины, завершающие все тенденции современного искусства авангарда.
Искусство не может быть авангардистским вообще – это все миф.
Искусство должно быть просто искусством. Глупый парадокс, но это так. Неестественная ситуация, когда возникает деление на искусство и авангардное искусство. Может быть только искусство личностей.
Пикассо никакого направления не создал. Но он – личность.
Явление «пост» — пост структурализм, пост-панк, пост-модернизм и прочее – не случайно. И интересно существование в нём личности пост-человека.
С феноменом «пост» очень интересно работать.
Мы с Гошей изобрели термин «пост-человек». Как в «Бесах» Ставрогин, который прошел через всё отчаяние и не повесился, а живет дальше, живет в невыносимой лёгкости бытия – так и наш пост-человек. Знаешь, это целая философия, но, учти, что это не ницшеанский человек, который находится по ту сторону добра и зла.
Наш пост-человек, скорее по ту сторону… неважно чего.
Пост-модернизм – это уже приближение к искусству иллюзии и это хорошо. Галина Пилипенко: Изменился ли состав товарищества «Искусство или смерть» со времён выставки в кооперативном туалете на Газетном и со времен выставки «Италия имеет форму сапога»?
Сергей Тимофеев: В принципе – нет. Гоша входит как поэт. Немиров – как поэт и провокатор, Авдей Тер-Оганьян,Коля Константинов, Вася Слепченко, Шабельников, Кошляков, Гоша Буренин, Максим Белозор.
Между нами нет творческой близости – мы настолько разные, мы – хищники, которые едят разную живность и только из-за этого не происходит никаких конфликтов. Но движемся мы к одному и тому же. И терпим друг друга из-за взаимной гениальности. (Тут Тимофей засмеялся. Смех сглаживал серьезность сказанного – ну не принято у нас говорить о собственной гениальности, но приходится! И тут уж ничего не поделаешь – прим. Галины Пилипенко).
Галина Пилипенко: Какие картины ты выставлял в Москве?
Сергей Тимофеев: «Смерть провокатора Немирова» выставлял…
Нет, давай лучше отвлечённо поговорим – у меня происходит некое переосмысление всего. В принципе, я знаю, что делать, но как — пока нет. Я как бы застыл на цыпочках в неведении и уже три месяца не работаю — не делаю для себя никаких открытий – это плохо.
Это как открываешь закон Ома для участка цепи и знаешь наперёд все последствия. И это ужасно неинтересно!
Галина Пилипенко: Но у андеграунда наметилось же понятное стремление, как у чеховских трех сестриц: «В Москву! В Москву!»
Можно жить в глухой деревне, быть прекрасным художником, опережать свой век, при этом все время чувствуя, что совершаешь какой-то подвиг. Конечно, можно сидеть в мастерских в терновых венцах и выдавать лажу… Это очень занимает меня – провинциализм. Его можно возвести в ранг эстетики, но только соприкоснувшись совсем передовым.
Как чукча, отучившись где-нибудь на романо-германском факультете университета, возвращается в стойбище и становится шаманом со знанием Канта и Гегеля.
И на этом зиждется все явление «пост» — возвращение к себе через трансцендентные бездны.
А Москва – Москва даёт среду. Важно ведь не только умение рисовать, но и умение размышлять, общаться и еще куча других умений. мне близко, как у Мандельштама – красота – это хищный прищур простого столяра.
Кажется, так, точно не помню.
Еще в Москве есть интересное объединение – «Медгерменевтика». Это художники-пост-концептуалисты». их теория сложна и умозрительна. А сами художники мне понравились – ходят по выставки – ставят отметки – письменно. получается что-то вроде хит-парада художников. Акция такая у них.
Да, Москва перекормлена, но пресыщенность-то не означает качества. (добавлено ГП. в 2013 году)
Галина Пилипенко: Сейчас картины хорошо продаются. Что это – способ вкладывать деньги или у нас возрождают традиции меценатства?
Сергей Тимофеев: Меценатства у нас нет уже лет 70. Сейчас картины покупают, в основном, барышники, чтобы потом перепродать их на Запад.
Но мода на советское, на всю эту молоткасто-серпастую атрибутику проходит, как и всё проходит.
В предпринимательских кругах сейчас действует «Галерея», которой руководит Бажанов — он искусствовед. Что это такое — сказать трудно, но мне такая профессия у нас представляется нонсенсом…
На этом месте нас прерывает зычный глас , разносящийся по даче и окрестностям её. Глас приглашаетТимофея «Познать кубизм». То есть искупаться в железном параллелепипеде, со сварными швами, заполненном водой.
В чёрной, непрозрачной воде плавает жёлтая алыча и изумрудные виноградные листья. Галина Пилипенко записала интервью на даче Миши Марочкина в Ростове-на- Дону. 19 августа 1989 года. Но у этого разговора было продолжение и его следует читать по этой ссылке. Опубликовано в 4 номере журнала «Ура Бум Бум» в 1990 году
