Валерий Посиделов. Заметки про Тимофеева

Валерий Посиделов — музыкант ростовской группы «Там! Нет Ничего». Портрет рисовал Сергей Тимофеев (ПЕКИН РОУ РОУ)

Сергей Тимофеев не был музыкантом, хотя и оставил после себя два замечательных альбома, их знает вся страна. А ещё и кучу стихов,  дневников, рассказов, рисунков. Тима был великим художником — скоморохом. Он не ростовский по духу и говору человек.

Родился в Сибири. По одной из легенд,  мама его в тюрьме родила, а может быть это истинная правда, хотя мне кажется это просто слова из его песенки.

Мне всегда везло на загадочных друзей. Вот и Сережка был таким. Он, что называется, приплёлся, мистически нежданно. Как — то к нам на репетицию его привели: гитарист Яша Петерсон, и художник Сергей Махонько. Обо мне ему рассказывал сослуживец, что вот, мол играет там на Шиферном заводе неплохая группа. Это был Серёжа Радченко, он тоже музыкой страдал в школе.
Позже, прогуливая университетские «партийные дисциплины» я садился на трамвай «десятый номер»и ехал к Тиме в мастерскую.

Работал  он в»свечке» автовокзала, на самом последнем этаже. Туда сбегалась всякая богема. Серый умел рисовать, что называется, не отходя от стакана.

Похоже, его руки жили своей независимой жизнью. Удивительная способность одновременно общаться, смеяться, пить и малевать кайфовые штучки. А еще про себя он говорил: » Я очень начитанный по диагонали человек».

И  жутко смеялся.

Ну, когда нам было читать? Жить надо было!

Однажды в пивной, я, Серый и какой-то непризнанный прозаик, и поэт, а так же школьный учитель литературы по совместительству, сцепились, обсуждая Достоевского. Учитель был большим знатоком Федора Михайловича Достоевского, а мы с Тимой — читатели- проходимцы и диагоналисты.

Я- то учился на филфаке, и мне положено было знать хотя бы все названия книжек. При этом я прочел 0,25 «Преступления и наказания», а так же путал Митю с Алешей Карамазовым.

Потом Серый мне признался, что он прочитал в армии только «Дневник писателя». И всего этого было достаточно, чтобы двум трепачам удалось положить честного, но шибко пьяного учителя, на лопатки.

Сережка все хватал налету. Он мог послушать две песни «Толкен Хедз» и этого хватало ему, для того чтобы понять всего Дэвида Бирна до глубины костного мозга.

Иногда мне казалось, что Серый — инопланетянин.

Он мог уснуть в драбодан пьяный в мастерской, а утром позвонить и сказать: — Старичок! Я тут повесть написал.

— Когда?

— Ну, ночью, когда вы ушли. Я нашёл заначку — бутылку красного, ну и написал…

То есть он проспался, написал повесть и это не блеф. Потом он её по пьянке, в Питере подарил Митькам. Когда я сказал, что могу это издать в нашем журнале «Ура Бум Бум», Тима обрадовался и говорит: — Ты же в Питере часто бываешь, вот и забери её у Вити Тихомирова.

— Но они меня не знают – парировал я.

– Ну, скажешь, что ты от Тимофея!

Вот такая святая простота.

Картины он рисовал так же:  пару раз мазнет по холсту, а чаще картону. Все! Готово!

Как-то мы перевозили с ним югославскую мебель к нам домой. И там была такая заморская упаковочная бумага, с интересной фактурой, что-то вроде резины. Тогда это было диво, а сейчас в нее запаковывают всю бытовую аппаратуру.

Мы сели пить пиво и под рыбу положили эту бумагу, для объедков. Тимофеев попросил синий карандаш и за две минуты нарисовал какое-то мокрое, летящее чудовище.

— Это спидовый комар, искупавшийся в чернильнице — пояснил он, и расхохотался.

Смеялся Тима жутко-красиво, как проносящийся, скоростной поезд.

Эта картина долгие годы висела на стене, но однажды самоустранилась в минуту, просто рассыпалась.

Я подумал,что это дурной знак.

Он рисовал на картонках, коробках, редко на холсте, денег не было на холст. Для него важен был процесс творчества. Плевать ему было на создание нетленок для музеев.

Однажды после какой -то выставки картины  Тимы валялись во дворе. Их просто забыли. По ним лил ливень. Хороший знак для художника.

За все он брался с легкостью и так же легко бросал. Он мог неожиданно затеять концерт на улице или переходе. Сразу же собиралась огромная и радостная публика.

У Тимы, как мне казалось, напрочь отсутствовал страх перед чем — либо. Лишь легкое чувство тревоги посещало его на секунды. Теперь я точно уверен в том, что он чувствовал каким — то космическим нутром свою судьбу и предназначение. Каждому человеку есть чего бояться. Похоже, Тиме просто некогда было бояться, тратить драгоценное время на ерунду.

Я поражался, как он с легкостью элегантного хама знакомился с неприступными красотками, дорогими и надменными, как Снежная Королева, и тут же уводил их в манящую даль.

Тимофеев был высоким и красивым парнем. Многие голливудские красавцы рядом с ним смотрелись бы как тузики у ног дога. При этом вечно пьяный, но всегда опрятно одетый. Но на нем любой лабсюрдук из сундука или сэконд хэнда смотрелся, как вещь из бутика.

Уже после гибели Сережки, мы сидели у Димки Диброва дома, доедали какую — то дорогую бутылку виски и он рассказывал, как Тима пришел на Центральное телевидение оформляться на работу — главным художником канала, а у него туфли обуты на босу ногу. Босяк — одним словом.

В один из моих дней рождений случилось урловое побоище.

Мой друг и звукооператор группы «Там!Нет Ничего!», Саша Котлов пошел провожать домой мою маму. Когда он возвращался, местная молодая урла прицепилась к его длинным волосам и избила его. Сашка еле дополз до квартиры. Мы тут же рванулись в бой. Кого — то нашли, в легкую отмутузили, вернулись, и тут же в нашей квартире на втором этаже вылетели все стекла.

И тут — то и началась настоящая война не на шутку. Наши маленькие дети забились по углам, жены стали вызывать милицию. Мы, естественно, рванули на улицу биться, вооружившись, кто чем. Кто-то даже ножи схватил. Тима тут же стал командиром партизанского отряда и первым делом приказал выбросить ножи.

Он в миг организовал всю нашу пьяную армию, разбив ее на «полки» и развед — отряды. Я тогда заметил, что для него это какая-то игра в войнушку. Он сам, преобразился в какого — то Чапаева.

Тимофеев, похоже, был абсолютно уверен в нашей победе. Со смехом мы гонялись за стаями юных баньдюганов. Двоих поймали и сдали в подъехавшую «мусорную» машину. Когда стали возвращаться домой, нас уже ждала целая армия уродов. Стая человек 50, в спортивных костюмах, в руках палки и нунчаки. Приехавшие менты заняли наблюдательный пост. Они попросту струсили, хотя в пору было вызывать ОМОН. Тимофей с еще одним товарищем, каким — то образом встретился с престарелым блатным вожаком. Как и где он его нашел в этой ночной смуте? Остается загадкой.

Вожак разводил руками, мол, уже ничего не могу, стая неуправляемая. Они хотят крови.

Вперед, на линию фронта повыскакивали наши жёны. Они хотели уговорить врага угомониться,но их грубо оттолкнули, и это было сигналом для нас, более взрослых и отмороженных, не смотря на социальный статус добродушных маргинальных художников, готовых биться не по — пацанячьи, а на смерть, так как среди нашего отряда были и бывшие зэки, и солдаты из горячих точек.

Пьянка пьянкой, но дело запахло формалином. Их было очень много, и они были молодыми и дерзкими. Для них это была возня в «маленьком Шанхае».

Когда меня перетянули»нунчакой», я стал неумело выставлять блоки защиты, моментально вспоминая забытые навыки. Память стала на бешеной скорости перематывать все джекичановские боевики. Однако,  моя кисть вдруг стала на глазах набухать, как  воздушный синий шарик. И тут и я, вдруг забыв про героический пафос, вспомнил про газовый баллончик. Газ у меня был хороший, какой — то там очень запрещенный. Я нажал на клапан и держал до тех пор, пока весь ни выпустил.

И тут армия врага пустилась наутек.

На меня накатил истерический смех, хотя у всех моих гостей были перекошенные лица. Со мною смеялся только Серега. Похоже, он заведомо знал, чем все закончится.

В этом было что — то демоническое. Утром приползла сестра двух пойманных бандитов и что – клянчала — просила заяву забрать.

Да не писали мы ни каких заяв!  И, опохмелившийся Серёжка,  прочитал этой дуре лекцию. Это походило на наставление священника.

– Понимаешь, —  говорил он. — Ведь сейчас они играют в юных героев. А потом их на зоне будут ломать и насиловать. Будет расплата за их же юношеское зло.

Я помню его всяким, не только веселым инопланетянином, но и человеческим существом. Мы-то жили по соседству. Он прибегал ко мне, поругавшись, то ли с тещей, то ли с женой. Он держался за сердце, был весь зеленый.

— Старик! У тебя есть валерьянка?

— А может рюмашку водки?

— Нет, только валерьянку или валидол!

Через пару минут, не опускаясь в бытовые подробности, он уже смеялся и рассказывал какие-то сногсшибательные проекты и кричал: «Чего сидишь, наливай!»

Он чувствовал себявсегда бездомным, бродягой, даже когдабыл женат. Я уже не помню, кто там когодостал, но семейная жизнь его очень скоро закончилась.

Он безумно любил свою дочку Алису. Как — то оба вернувшись из очередных бродяжничеств по стране, мы встретились и слонялись по городу. Тогда мы оба были очень бедными, и ему мучительно хотелось выпить вина, но он держался, потому, что на последние деньги хотел купить детский рюкзак для Алиски. Она шла в первый класс, и он хотел разрисовать её рюкзачок какими — то необыкновенными знаками.

Как — то, без доли иронии, с грустью ему не присущей, он признался, что ему хочется иметь свой угол, и чтобы новая жена Вика не таскалась с ним по богемным помойкам, а сидела дома, рожала детей и варила борщ. Ему борща не хватало. Он ведь всю жизнь, питался какими — то деревянными пирожками.

Повторяю, музыкантом Тима себя ни когда, ни считал. Его детище, группа «Пекин Роу Роу» произошла как — то шутя. Впрочем, так и должно быть у всех музыкальных бандформирований, никакого пафоса и продуманной спец подготовки.

У него были прежде задумки. Он брал мою гитару и на двух аккордах выдавал свои шедевры. В«Пекине» Тима был генератором идей, певцом, поэтом, а музыку делал Дима Келешьян и другие товарищи.

Однажды к нам на репетицию пришли веселые и пьяные Тимофеев и Макс Василенко, ныне известный режиссер на ЦТ. Мы в это время решали какую — то бытовую проблему и громко ругались.

Тимофей говорит: — Мы тутс Максом песни сочинили, давайте у вас их запишем.

Они думали, что у нас есть студия и все в порядке, а у нас на самом деле — бардак на грани катастрофы и распада группы. Естественно,  мы им отказали. Кажется, Серега тогда не понял нас и обиделся.

Тима привык все делать легко, и всякие трудоёмкости казались ему ерундой. Он отмахивался от них,  как от озверевших пчел.

Поэтому «Пекин Роу Роу» и получился таким легким и «сиюминутным». Они даже не распадались, как положено настоящим монстрам рок – н – ролла, потому что и небыли группой в общепринятом смысле. Это была просто веселая, беспонтовая компания кайфовых людей.

Почти все песни «Пекина» были веселыми, кроме «Ангела», но это я понял только тогда, когда выбрал ее для исполнения на концерте его памяти.

Я долго мучался с аранжировкой и «насиловал» своих парней — музыкантов.

Песня оказалась на самом деле не по-тимофеевски глубокой и грустной.

У Пекина она звучит как — то медленно, по-аквариумистски. Я спел в этой же манере первый куплет, а потом меня почему — то потянуло на «секспистолетовый» отвяз.

Ангел.

Засыхает, засыхает кабачковая икра

Замирает, замирает моя светлая душа

Ковыряет пальцем глину на стене Иисус Христос.

Кто-то темный и тяжелыйнам по две 0,7 принес.

Так наливай,  дрожащий раб,

Наливай в стакан проклятый

Ждет нас где-то летний сад

Тыщи белоснежных статуй.

В едких сумерках квартир

Девы жаркие как печи

И горят у них в глазах

И плывут над ними свечи.

Ах, родные мои лица

Ах, родные черепа

Вижу, время нас не лечит

Всюду голь да шантрапа.

Так наливай скорее, варвар!

Вижу, близится гроза!

И висит над нами ангел

Чистый, сука, как слеза.

И тут на сцену вырвался известный поэт, бард Генка Жуков. Как и почти все, изрядно датый, Генка орал, не попадая в тональность, выл волком. Клянусь, искренней этого у меня бэк — вокала не было в жизни никогда.

Как — то я и мой друг, и соратник по группе Дима Христианов приехали в Москву. Вызвонили Тиму. Он уже был главным художником на НТВ. Тима обрадовался, кричит в трубку: — Приезжайте ко мне на съемку!

Мы приехали куда — то к чёрту на кулички.

В какой — то школе или институте они снимали рекламный ролик. Серый был с жуткого бодуна. Он давал распоряжения, а глазки были уже в стране гулек.

Потом поехали в Останкино.Тима влетел в комнату, схватил ножницы, лист бумаги, и стал вырезать то ли зайчика, то ли еще какую — то хрень.

Потом сует её девочке-администратору и говорит: — На! Прифигачь это на задник!

Девочка еще и рта закрытьне успела, а Тима ураганом унесся вместе с нами.

«Главное — успеть получить зарплату»  — кричал он, сбивая с ног каких- то останкинских теле звезд.

Зарплату он не получил, неуспел или не начислили.

— У вас есть деньги?

— Ну, есть.

— Тогда пойдем в ресторацию!

По мере приближения  кОстанкинскому кабаку, где собираются прихлебатели звезд, наша шайка-лейка обрастала людьми с масляными глазками, и с явным намерением откушать за чей — то счет. Мы уже с Димкой обдумывали как заначить деньги на обратную дорогу.

У входа в кабак, на Тимофеева набросилась девушка с внешностью топ — модели. Она готова была его разорвать. Этой «Клавке Шифер» он назначил свиданье на 16 часов, а уже было 19. То есть барышня терпела 3 часа. Потом пришлось отпаивать её шампанским.

Мы порывались поговорить с Тимой по делу, но, похоже, это уже пахло голяком.

Я предложил поехать к нам. Наши друзья дали нам ключи от хорошей квартиры в районе метро «Ботанический сад». Но мы хотели взять с собой только Серого, а он, похоже, хотел всю армию, вместе с этой барышней, которая хотела, понятное дело, его одного.

По дороге в метро Тима совсем распоясался, а у входа в метро просто стал прилюдно писать. Увидев это «Шифер» убежала, Тима вернулся и, застёгивая штаны,  он сказал мне: «Дай денег! Я куплю этой дуре шоколадку!»

Искал он ее недолго.

Вернулся Сергей один, жуя шоколадку и смеясь.

— Угощайтесь ребята! Ушла любов!

Мы поехали всем кагалом к Тимофееву, так как ехать к нам уже не было смысла. Тима был почти, уже невменяем. Он играл в Гришку Распутина. Кричал что-то про кровавую баню и безумные народные волнения.

Мы остановились на уличном базарчике, и стали покупать вино. Тимофеев стащил бутылку и пустился на утек. Ситуация дурацкая. Разъярённые торговцы собираются его догонять, а мы объясняем, что это наш друг так пошутил, и что мы все заплатим.

Приходим к нему домой, а он сидит, и что- то прямо из кастрюли уплетает. И пол бутылки вина уже съел.

— Я вам тут супчика оставил.

Он жил, в какой — то жуткой, огромной коммуналке, с пятиметровыми потолками. Она больше походила на музей. По коридорам слонялись люди похожие на привидения. Я так понял, что во всей этой многоквартирной коммуне жили художники. К нам в комнату постоянно заходили какие — то загадочные люди, дамы в пеньюарах с томным и презрительным взглядом. У всех были очень странные глаза. Они смотрели, будто сквозь нас, видимо зрели нечто большое и важное. Молча, выпивая наше вино, художники и их подхудожницы так же таинственно растворялись.

Я целый день ходил по Москве в тяжеленных «казаках». Очень устали ноги, а тапочек у Сереги не было. Он дал мне поносить свои супер стильные, замшевые туфли с очень острыми носками.

— Это я на барахолке купил, за 60 баксов. – Классные, да? В них и на выставки можно ходить и на похороны, свои.

Сказав это, он как — то демонически расхохотался.

Потом Тимофеев просто мгновенно вырубился. Мы понимали, что пора убираться отсюда. Уже в такси Димка сказал: «Ну, блин, вооще! Так жить может и можно, только что-то делать —  нельзя».

Москва съела Тимофеева. С ней надо было осторожно и постепенно, а он сразу полез в пасть. И уже тогда,когда он писал у метро, а потом проходил бесплатно, показывая контролёрше фантик от жвачки, в качестве удостоверения и смеясь в лицо.

Уже тогда из точки 0 вышли те звери с заряженным стволом. И они пришли в точку С, к ночному винному ларьку, ровно за неделю перед праздником великой Троицы. А Тимофеев из точки О вышел еще раньше.

Однажды летом, на даче Миши Марочкина, я сказал ему: «Серый!Пойдём, я покажу тебе настоящий кубизм!»

На даче стоял огромный бак с водой. Он был размещен на двухметровых сваях и вокруг него, и над ним разросся виноград. Мы влезли в этот кубический бассейн с теплой, ржавой водой и плавали там как два белых медведя в зоопарке. А в отверстие над нашими головами свисали кисти винограда и смеющиеся головы наших жен и друзей. И золотой шар солнца пытался протиснуться между людьми и виноградом, чтобы занырнуть вместе с нами.

-Вот это и есть настоящееискусство — орал Тима.

И никакое кино не способно этого передать. Никакая живопись, музыка и поэзия.

ГЛАВА 105 из книги «Сердцамышей» «ТИМОФЕЙ», опубликованная в сокращении в книге «Магия рок – музыки». Валерий Посиделов. Издательство«Феникс» 2001 г.

Р.S. От Галины Пилипенко — «спидовый комар» не рассыпался, а растаял —  ваза с цветами упала и вода затопила рисунок, снятый на время ремонта со стены. Растаял и комар и сама бумага…