Юрий Наумов. Интервью 25 лет спустя

Юрий Наумов. Фото: Дмитрий Посиделов
Карим Рашид меня бы поругал и даже осудил. Во время пресс-конференции в Ростове он сказал, что идеальный кабинет – это комната без всяких книжных стеллажей. Все «бумажные» знания уже умещены в компьютеры. Поэтому белая комната, стол и Apple макинтош.

И главный дизайнер вселенной прямо в упор посмотрел на меня.

Как он узнал?

Ведь я всего-то и сказала: «Можно с вами сфотографироваться?»

Дизайнер с мировой славой улыбнулся, сложился вдвое (египетская кровь задает высокий рост), наши лица оказались вровень — уместился в кадр.

Так откуда он узнал, что не выбрасываю я старые блокноты, если даже на странице есть всего одна строчка, таящая, как мне кажется, стоящую мысль?

И случайные листки с «тезисами».

И салфетки из ресторанов с мягкими буквами.

Конечно, я собираюсь весь этот «священный мусор» перенести в комп. Конечно, это надо и важно и значимо только для мены одной.

Конечно, дорогой Карим, я стараюсь не захламляться.

Но…Но у времени лучшая физическая подготовка – оно так натренировалось за века, что всегда управляется с делами быстрее меня.

Так что накапливаются мои окололитературные артефакты. И всё тут!

Я сама себе смешна – ведь иногда, спустя несколько разных месяцев, пытливо вглядываясь в почеркушки, я не могу разобрать – что за гениальное озарение они скрывают?

И вот тогда бумага, под моим красиво-грозным взглядом, съеживается в комок и отправляется в ведро.

(Надо будет узнать, Карим Рашид, сдизайнировавший все, вплоть до татуировок на собственном теле, приложил ли свой фантастический мозг к обгрейду мусорных вёдер?)

Так вот – в руках моих лист (именно про такие пишут: «пожелтевший»).

Написано разборчиво! Ура! Читаю: «Галина, я тебя прошу – будь внимательна, а то в Череповце меня отловил юноша Игорь Пылаев.

Я ему говорю: «Гитара – это как ампутированный х…й, с которым больше нет кровного родства».

А потом в «Российской музыкальной газете» читаю: «Гитара – это некий ампутированный член»… Ну понятно – газета…»

Так наставлял меня Юрий Наумов – известный блюзовый музыкант во время нашего интервью. Видимо, шёл верным путем, потому что, то интервью я так и назвала – «Не хочу работать на эту б…..ую мифологию».

Но замечание то в интервью почему-то не включила. Так и пролежало оно ….

Это была первая встреча с Наумовым. И вот, спустя тысячу, ну ладно загнула. Так если я тиснула то интервью в своём же журнале УРА-БУМ-БУМ №5 в 1989 … Ой, мама! Калькулятор сказал 25 лет прошло.

И вот… Юрий Наумов приглашает меня на концерт.

Он, что, живя поочередно в России и  Америке всех журналистов помнит?

Пойду. Решила Я Галина Пилипенко. Пойду. В субботу 26 апреля в Дунькином клубе ( в Городском Доме Творчества это в Ростове-на-Дону.

Юрий Наумов значится главным блюзовым гитаристом России (по версии крутых американских журналов. До сих пор, хотя 25 лет живет в США. Признан журналами New York Times и The New Yorker «Человеком-Оркестром» — его инструмент звучит как 3 гитары, бас, ритм и соло.

И вот он побывал в Ростове спустя четверть века. Получилось интервью совершенно «не событийное», а философское скорее — про женщин и мужчин, про Россию-тётю и Америку — пацана.

Главный блюзмен о США, одиночестве и обо мне…

ГАЛИНА ПИЛИПЕНКО: Журналист — всего лишь транслятор идей интервьюируемого. О чём тебе кажется важным говорить сейчас? Я думала об одной теме, но то, что интересно мне, может быть безразлично тебе.

ЮРИЙ НАУМОВ: Галка, смотри, получилось так, что до того как уехать в Америку, я в городе Ростове-на-Дону был дважды. Меня при возил Петя Москвичёв и, когда однажды мы пообщались с тобой, ты в моём сознании запечатлелась. Ты для меня ты явилась сердцем и душой этого города. Понимаешь?

Так получилось. Поскольку большой кусок моей жизни прошел в Сибири и потом я болтался между Питером и Москвой, я понимаю, что юг России — очень отдельное место.

Москва для меня — разухабистость, поток интенсивности, потому, что для многих людей воспринимается как хамство, для меня столица не была шоком, потому что Новосибирск очень крепко и хорошо подготавливает к столкновению с Москвой.

То есть это будет примерно тоже самое, с определёнными коррективами, чего-то будет больше, будет элемент поправок на какие-то штуки, но, в принципе, попав из Новосибирска в Москву, ты не испытываешь культурного шока.

А когда ты попадаешь в такой город как Ростов, если твоя предшествующая жизнь проходила в крупном сибирском городе, ты понимаешь насколько здесь сильно другое пространство. Здесь совершенно другая ментальность. А получилось так, что ты — великолепным образом олицетворила в себе магию вот именно этого города — Ростова-на-Дону.

Ты мне таковой запомнилась. И у меня остался в памяти момент тёплой благодарной волны, потому что ты сама по себе клёвая и к тому же получилось так, что в силу специфики, то есть того, что я приехал из таких холодных мест, ты была полномочным представителем, лицом и сердцем этого города. И в моём сознании на все эти годы, которые были потом, ты такой и осталась.

Поэтому для меня встреча с тобой была именно предвкушением сладкого маленького праздника. Понимаешь?

В тебе есть вот это. Вот эта часть страны со мной очень внятно разговаривает через тебя.

В тебе есть концентрат того, что чувствуется и носится в воздухе и атмосфере города — во взгляде твоём это есть. Ты так удивилась, что я с ходу тебя узнал, а я не мог не узнать!

Ты — сказочная!

ГАЛИНА ПИЛИПЕНКО: Спасибо. Ты меня смутил!

ЮРИЙ НАУМОВ: Поэтому я буду разговаривать с тобой, о чём угодно и буду беседовать с душой.

Я буду вести диалог с genius loci , с гением места — в твоём лице. Поэтому, как бы оно ни покатило, для меня это все равно будет сладкий резонанс.

ГАЛИНА ПИЛИПЕНКО: Твои слова так важны для меня!

(Позже, когда я расскажу об этом разговоре своей подруге Кудасе — Алене Кудаевой, она уверит меня, что Юрий Наумов был послан специально Вселенной, чтобы отзеркалить меня. То есть показать мне кто я есть на самом деле!

Люблю Алёну Кудаеву. И, скажите, как можно не любить Наумова? — личное отступление Галины Пилипенко – меня, то есть).

Твой концерт вчера — действо невероятной глубины и нотами одиночества. Тема одиночества стала тебя волновать, когда ты оказался в Нью-Йорке?

Говорят, что человек приходит в мир один и таким и уходит. Мне кажется это неправильным. Воспитание же говорит, что человек — существо парное и идеальный уход — это две сморщенные ручки — мужская и женская!

И этот пресловутый стакан воды, который некому подать… Меня волнует одиночество. Какой твой портрет одиночества?

ЮРИЙ НАУМОВ: Это не связано с Нью-Йорком. В Америке одиночество более рельефно проявлено. Момент одиночества там жёстче и честнее. Конечно, человек одинок. Конечно. И этот момент — он со мной всегда, с детства. И это — одна из глубинных причин того почему мне так созвучен гениальный русский философ Александр Александрович Зиновьев.

Его книги пронизаны этим. И самые сильные главы в его книжке «Иди на Голгофу» — они об этом. Представляешь?

Я попробую процитировать на память: «Быть одиноким — моя судьба и моё призвание. Но бороться против одиночества есть тоже моё призвание. Но не судьба, к сожалению.»

И еще он сказал: «Бог — одинок. Ужас его положения — он бессмертен».

И это знание резонирует во мне, в моих безднах. Существует определенное состояние, внутренняя духовная конституция, по отношению к которой, вот эти слова…они настолько достоверны!

Они — такая пронзительная правда! В моём внутреннем строе они протянуты в тех зонах, которые соприкасаются с самой-самой сутью. А у кого-то они протянуты в других местах, где натыкаются на пустую тупиковую стенку. Ну и что в этом такого?

Поэтому я и называл его русским Экклезиастом и общался с ним много и общался по сути.

Он ушёл в 2006 году. Обычно, когда люди общаются с крупными людьми и те потом уходят, начинают горевать: «Вот я не успел спросить его о главном!»

И чего ж ты, мудак, о самом главном его не спросил? О чём общался? У меня не было такого, я знал, что у Саши Зиновьева нужно спрашивать о главном. И я не просявкал своё время, отпущенное мне для общения с ним.

Мы с ним общались девять лет и мы их потратили хорошо, качественно.

Я знал кто передо мной. И тот момент, о котором мы с тобой заговорили — Зиновьев был проницательным, совершенно невероятным певцом этого состояния. И это не то, что был такой компанейский рубаха-парень, а потом отвалил в холодную, атомизированную Америку и вдруг что-то там в нем завибрировало. Всё это — фигня.

Ты ведь была на моём концерте, ты ведь поняла, что я не звучу как сломленный или надломленный человек.

 Америка – страна-пенис. Страна — ян.

Юрий Наумов. Фотокарточка: Дмитрий Pasya Посиделов

ГАЛИНА ПИЛИПЕНКО: Ты звучишь, как светящийся и наполненный человек.

ЮРИЙ НАУМОВ: Америка меня никак, никоим образом, ничуть не сломала. Она те акценты, которые во мне были внутренне расставлены, оголила и сделала более рельефными.

Я могу тебе сказать, что сейчас, когда прошло почти 25 лет, с тех пор как я туда отъехал, пришло время со многими вещами разобраться, сдуть пыль, потому что критические открытия ты делаешь по горячим следам.

Мне было интересно, потому что я ведь читал письма Довлатова, кого-то еще…(В первом интервью «Не хочу работать на эту блядскую мифологию» Юра говорил мне, что не очень любит получать знания в виде чёрных букв — то есть из книг — вспомнила Галина Пилипенко).

Люди из эмиграции пишут друзьям в Россию об эмоциональном состоянии, которое оформлено в виде некоей ругани, некоей фрустрации.

Самый примитивный вариант: «Все козлы и ничего не понимают».

Скулит народ. И я понимаю, что всем этим скулежом они манифестируют некое состояние, которое мне невероятно интересно! Где она — точка излома?

Уезжая в Америку, я бы мог смотаться в Испанию, Францию, Швейцарию, Португалию, Германию, но я выбрал Америку. Потому что я не мог сломаться в этой стране.

Потому что, будучи рок-н-ролльным музыкантом, я знал, что меня не может сломать родина рок-н-ролла.

Страна — сама по себе — живой источник и он придал смысл твоей жизни, когда ты был еще ребёнком. Она в себе содержит живую воду. Для тебя.

Она, как энергетическая станция, питающая тебя. По умолчанию, эта страна не может тебя сломать.

Америка может внести коррективы, модифицировать тебя в чём-то, по другому расставить акценты, но сломать не может — если ты рок-н-ролльный музыкант всем сердцем своим, если ты не косишь, если не разводка ты и не лохотрон.

Франция может сломать. Америка — нет.

Но других Америка ломает. И мне интересно — что это такое.

И я еду — ушки на макушке и я знаю, что всё — я являюсь испытательным сенсорным полигоном, который на себе будет отсматривать и отслеживать, что происходит с человеком при перемещении из российского пространства в американское. Это невероятно интересно, Галя! И это очень крутой опыт!

Первое, что происходит в первые сто дней — влага начинает из эмоций уходить, тебя подсушивает. Ты становишься суше! Вот эта юшка, русский инь подсыхает, ты видишь на поверхности под солнцем и ветерком испарения — влажная плазма становится пленкой у тебя на глазах.

Еще — в течение первого полугода происходит обострение пяти сенсорных чувств — зрения, обоняния, осязания…Это становится другим, нежели в России!

Что происходит параллельно с этим?

Начинает отмирать шестое чувство — этот механизм принятия решения, ключ здесь (показывает на сердце — прим.Гали).

Муть, болото, непонятки, византийские ходы, тайны мадридского двора — люди в этом совершенно как рыбы — средней линией тела хоп-хоп (показывает извилистую траекторию плавания рукой — видит Галина Пилипенко). Безошибочно!

Умом не видно что здесь такое! Шестым чувством выплываешь ты в России.

Приезжаешь в Америку — уровень прозрачности сразу повышается, многое прозрачно!

Ты не смотрел раньше глазами? Пора включаться, пора смотреть, чувак! И слышать ушами. А не искать какие-то смыслы. Что сказано — то и есть. Воч ю си — воч ю гет.

И параллельно ты — ага! То есть твой сенсорный аппарат, который был недовостребован в России, отныне является твоим местным навигатором. Отныне и во веки веков.

А вот эта средняя линия тела в принципе больше и не нужна. И она начинает атрофироваться, когда ты понимаешь, на какое игровое поле ты попал.

Очень важный момент — Россия — очень женская страна. И это очень-очень-очень сильно чувствуется в Америке, которая является мальчишкой.

США — это янское пространство.

Россия не знает истории суфражизма, феминизма. Ну, есть какие-то безумные лесбиянки …

Но как только Россия начинает флиртовать с американским укладом жизни, она начинает заболевать теми же самыми болезнями.

Поскольку Россия — страна женская и бабы вроде бы, отплющены, в России много женской энергетики, она прямо-таки разливается, её просто море разливанное, целый океан!

Даже отплющенная женщина, знает, что поле-то ее!

Россия – это женщина. И, соответственно, на уровне легитимном, юридическом, бороться за свои права в этом пространстве нелепо и избыточно, потому что женщина играет здесь на своём поле. То есть и так понятно – если расклад надо выкупить в свою пользу – ресурс для этого имеется.

А американским бабам – не до шуток. Нет там этой поддержки.
В воздухе этого нет, в тканевом укладе. Америка – страна-мальчишка. Страна-пенис. Страна — ян.
Поэтому надо добиваться, чтобы в конституции, в законе штата прописали, чтобы малява была подписана и проштампована! Потому что этого нет, а без этого трудненько.
И бабы американские – красавицы! Но нету влаги! Влаги – нету…
Это есть только здесь. И потому мужики, которые туда посваливали, покупают в течение первого же года авто, покупают всякие хай-фаи, стерео…Всё!
Их начинает колбасить потом…
Причём, их тут выморочили на полунищем материальном существовании.
Откомпенсировать, отбодать, Запад в целом и Америка в частности, предоставляет это на крепкой скорости: материальный кураж – тачка под окном, конкретный хай-фай, возможность легально открыть своё дело – без отката, без говна.
Рубись, чувак, встраивайся в систему, нарезай круги, побудь образцовой белкой в нашем колесе.
Все проводки мы к тебе подтянем, ты главное – лапами перебирай.
И! Всё пучком! Жизнь налаживается! Щас ещё тёлку найдём!
Not so fast, Чарли!
Но с тёлками возникает лёгкий нюанс. (Юра Наумов хохочет – прим Г.П.)

Галина Пилипенко: Ты уехал, потому что тебя ждала американская женщина?

Юрий Наумов: Нет-нет. Я уехал с жёнушкой своей. Так что гендерный вопрос был решён еще на российской территории и сильно уберёг от жёстких входных депрессий.
Но глядя как расколбашивает народ, который ломанулся в одиночное плавание… То есть, понимаешь, Америка выкатывает людям очень крутой, очень прикольный экзамен и очень интересные сюрпризы.
Какие-то вещи, которые ты, по умолчанию, принимаешь как естественные, они одновременно и глубоки и условны.
Ты привык к березовому лесу, но ты знаешь, что ты можешь сделать поправку на то, что это будут какие-то сосновые пространства, но вот смены берез на кактусы…(Юра Наумов смеётся – прим Г.П.)
То есть смена конфигураций… Принцип-то тот же – корни в земле, листвою к небу. Жизненные принципы те же, они не нарушены, но как они оформлены! Это ж просто убиться можно!
Когда это на уровне флоры и фауны – еще ладно, но когда это на уровне ментальной конституции человеческой…
Американцы – обалденные люди с ломовым чувством юмора, по другому структурированным, но, тем не менее, Америка – страна отвязанная, кайфовая, прикольная и смешная!
В отличие от зарегулированной, жёсткой Северной Европы.
У русских было по отношению к немцам представление, что у них арифмометр вместо сердца. У американцев – нет, у них – сердце.
Реальное и очень кайфовое сердце.
Это во Францию происходит эмиграция. В Америку происходит трансплантация.
С женского организма тебя пересаживают на мужской. И если ты являешься роговицей глаза или кусочком эпителия, ты приживаешься.
А если тебя из матки взяли – то кирдык тебе.
Есенин бы – певец русской матки во плоти – там бы погиб. Он бы там либо сбросился бы, либо спился. Однозначно. Причем, быстро – за месяц. Потому что вся эта огромная махина не предоставляет тебе живой ниши, в которую ты можешь строиться естественным образом.
Ты обречён на скукоживание. Ты – часть живого органа, которого там просто нет. Просто нет!
Русским людям, которые просто из матки – им там просто вилы!
Поэтому, Галь, надо смотреть, откуда тебя отщипнули!

Юрий Наумов и Галина Пилипенко. Фотокарточка: Дмитрий Pasya Посиделов
Россия, по большей части, просявкала! Но я не просявкал!

Юрий Наумов и Галина Пилипенко. Фотокарточка: Дмитрий Посиделов (2014)

Юрий Наумов: Очень много вещей, которые сейчас происходят в России, они настолько из Нью- Йорка!

Безумные, содранные поля чудес, «Вечерний Ургант», созданный с Дэвида Леттермана, а это «рекламный голос», который ты слышишь на всех радиостанциях !!! Это всё от Нью-Йорк стейшенс!
Когда ты приезжаешь из ещё не развалившегося совка, конец 90-ых, Михаил Сергеевич Горбачёв, генеральный секретарь ЦК КПСС и ты попадаешь в Нью-Йорк, ровно в ту лакуну, которая волной еще не докатила до России, но эта волна уже собирается. Еще считанные 5, 8, 12 лет и она накроет Россию целиком!
И ты будешь видеть как трансформируется голос дикторов, ты приходишь к первоисточнику, не понимая, что это уже формируется культурная волна, цунами со своими закидонами, и она захлестнёт страну откуда ты.
Невероятная совершенно вещь!
«Ты хочешь меня сфотографировать? На – это фотоаппарат!» (подражает рекламным голосам и заливается в приступе смеха – прим. Г.П.)
Вот какая плюха: у меня есть замечательный приятель, который закончил московский архитектурный институт. И он жил в столице в сталинском доме, в тех семи высотках, где одна – гостиница «Украина» , другая – МИД, третья ещё что-то, но одна из них – жилая. И он жил на Красно-пресненской на 18 этаже и у него была герла, подруга по переписке из ГДР.
И еще до того как рухнула стена – в году 86 или 87 она приехала из Восточного Берлина в Москву. Яволь! В подлокотники берлинской оперы вмонтированы микрофоны и вся богема прослушивается штази!
И вот она приезжает в цитадель, в оплот коммунизма…
И она – в ах…е! Б…дь! Да у вас тут в Москве свобода! Ты понимаешь – свобода!!!
После ГДР, которой совок навязал вот это вот, немцы построились, щелкнули каблуками, дали отмашку и стали строить…с немецкой тщательностью…
А Москва 1987 года свингует, отвязывается на подпольных рок-н-ролльных концертах и эта несчастная Эрика ох….ла и с этой точки зрения…
Эта поступь американского империализма, этот кованный сапог , эти джоники, эти тут и там военные базы… И когда ты смотришь, ты думаешь – монстр! Монстр!!!
Чтобы сделать вывод о ништяке – надо столкнуться.
Россия, даже коммунистическая, сделала Эрику.
Не социалистическая Румыния, не Сербия, не Болгария, Эрика могла охренеть от этого только в Москве, только в цитадели, только в главном городе безумной страны. Парадоксально, но наша столица 1987 года свингует!
Чтобы оттопыриться от Америки, надо попасть ровно вот туда, потому что там есть невероятный ничтяк, который не просматривается никоим образом!

Голливуд не доносит этого!

Есть момент именно американского, точнее даже частный его случай — нью-йоркский ничтяк.

Ничтях — сухой, автономизированной, техногенной страны, которая порождает свои болезни, свой юмор, свой свинг, свои противоядия против своих же токсичных раскладов.

Это — причудливый опыт! Америка — очень крутая страна!

При этом я отношусь к ней с невероятным теплом и глубокой симпатией. Точно также я, будучи сибирским мальчишом, отношусь с невероятной симпатией к Москве, которую в принципе принято ненавидеть (это считается хорошим тоном среди провинциальной интеллигенции).

Вроде того, что Европа — проекция Питера, а Москва — это Рим.

Америка — ломовая совершенно страна, но…но это очень, очень специальное место…

А с чего всё размоталось?

С твоего вопроса про одиночество.

Знаешь, что я могу тебе сказать — я не знаю как сейчас, но моё наблюдение Америки ранних 90-ых…

Словом, если взять человеческое общество и рассмотреть его по аналогии с физикой твёрдых, жидких и газообразных тел… А ты же видишь, что разница — это степень свободы и степень дистанции от молекул.

Допустим, какая-нибудь безумная, такая как тоталитарная страна — Ирак при Хуссейне — твёрдое тело, железная рука, прижатая страна.

При этом невероятное распространение информации — ударили по одному концу трубы, по молекулам, притертым друг к другу — мгновенное распространение информации!

Совок был полу-ледышкой, полу-холодной водой. На Таганке что-то запретили — вся страна знает об этом в течение 48 часов. При этом — никакого интернета!

Америка была первым газообразным обществом планеты Земля. Это газовая страна, это страна, где дистанция молекул крошечная! Это уже не вода. Это — газ.

Галина Пилипенко: Ты однажды, разово финансировал выпуск книг Александр Зиновьева или делал это постоянно?

Юрий Наумов: Случилась такая история: нашёлся один московский человек, очень богатый и очень любивший мою музыку.

И его отношение и его мера щедрости были таковы, что на то дело, в которое он верил, он готов был просто подогнать свой нехилый кошелёк.

Мы с ним познакомились в конце 96 года, а в июне 99 Александр Зиновьев вернулся из Германии в Москву.

В эмиграции он провёл 21 год. В изгнании — потому что его выкинули в августе 78 из страны. Вскоре после это его лишили гражданства и он 21 год проболтался в пригороде Мюнхена.

И в 99 они вернулись и я сразу же с ним встретился.

А познакомился я с ним в Мюнхене в 20-ых числах апреля 97 года, то есть 17 лет назад. У меня была мечта поиграть и попеть ему.

И это состоялось! (Улыбается — Г.П.)

И он воспринял. И он был в шоке. И сказал: «Боже мой! Я всегда думал, что рок-музыка — это эрзац искусства.Я представить себе не мог,что это настолько глубоко!»

Вот. И это было вкусно.

Потом, когда он уже переехал в Москву, незадолго до своего 80-ти летия, побывал на моих концертах в ЦДХ.

Прибежал ко мне в гримёрку, обнял, сказал, что «Ночь на хайвее» — это шедевр.

Это вкусно же!

По слухам, Рахманинов боготворил Льва Толстого и всеми правдами и неправдами мечтал с ним познакомиться, но не знал как подступиться.

А он был дружен с Чеховым, а Антон Павлович был вхож в толстовскую орбиту.

Рахманинов, узнав об этом, уговорил Антона, чтобы тот взял его, когда в очередной раз отправится в Ясную Поляну, чтобы познакомиться с кумиром.

И, может быть, представится случай поиграть для него!

Ну, знаешь — композитор, влюблённый в писателя… Чем богаты тем и рады.

Надо отдать должное Чехову — Рахманинова он с собой взял.

Сидят, пьют чай. Рахманинов дождался момента…А рояль в гостиной стоит, он подсаживается и начинает играть.

Насколько гласит легенда, Толстой строго сказал: «Что за х…..ню вы тут играете, молодой человек? Прекратите немедленно!»

То есть просто вспылил и заткнул. Понимаешь?

Великого Рахманинова заткнул великий Толстой.

А великий Зиновьев меня признал, почтил и обнял.

Это красиво. Красивая судьба.

Даже если это никуда не уйдёт, даже если никто об этом не узнает, во внутренней копилке это состоялось! Это вкусно, Галь!

ГАлина Пилипенко: Какая отличная фраза «внутренняя копилка»!

Юрий Наумов: Состоялось! Он же — потрясающий! Совершенно гениальный человек!

И потом, когда он ушёл… Ты же знаешь как в совке был принят ранжир — «гениальный», «великий», «выдающийся», «видный». Табель о рангах для некрологов.
Если под некрологом подписался Леонид Ильич — значит, это фигура первой величины.
Если не Брежнев — то так, мелочевка и шелупонь.

Пирамидальная, так сказать, структура.
Ранжир такой: Александр Исаевич Солженицын — великий писатель земли русской, а Александр Зиновьев — типа выдающийся!
Что ж вы такие ссыклявые засранцы? Ладно вам ! Назовите великое великим!
Конечно, Зиновьев — гений, невероятно великий писатель, фигура библейского калибра! Экклезиаст, которого Россия, по большей части просявкала!

Но я не просявкал!

Психотерапевт — это легальный платный друг

Юрий Наумов, Галина Пилипенко. Фотокарточка: Дмитрий Посиделов

Юрий Наумов: Так про одиночество. Америка — страна, где градус одиночества очень высок.

И еще на чем сильно обломалась русская интеллигенция — российская жизнь: жили на голодном материальном пайке (только последних лет 12 материальных невзгод стало меньше, а так сколько я Русь знаю — всегда было голодно).
А компенсацией было общение — полное, халявное!
При чем это работало так: ты выходишь на вменяемого человека, а через него — на гроздь людей.
То есть тебе достаточно знать одну виноградину и все джунгли будут твоими.
В миллионном городе, чтобы тебе комфортно жилось, тебе нужно три-четыре близких друга и круг до 15-20-ти человек, чтобы миллионный город был для тебя родным домом.
Больше не надо, но если будет меньше, чем эти числа — будет дискомфортно.
Вот момент размыкания -3-4 близких и до 20-ти — на уровне вытянутой руки. И попадая на одного ты с полпинка получаешь эту эко-систему, по щелчку, как в русской сказке: Емеля елозил-елозил, ворочался с боку на бок, а потом припекло — надо по воду сходить!
Бац и сразу вылавливает щуку. И по щучьему велению отваливается ему и царская дочь и сени! Сказочный халявный расклад!
В этом смысле думающий народ по щучьему велению и жил, об общении не задумываясь.
Найти кухню, где собрались родные и душевные и поскулить о том, что вот, мол, х…о живем…брови ломиком, губки бантиком…И кто тебя подгоняет? Всякие факсы, компьютеры, всякие машины.

Можно купить за 150 баксов, но она ездит! Руль с четырьмя колесами! Из точки А в точку Б, фырча и кряхтя, но он тебя довезёт!
А вот поскулить на кухне или в хорошей гостиной, с неплохим вином как бы и не с кем. И, если получилось, что ты нашел халяву с вменяемым человеком, то на нем это замыкается. Не разрастается в Америке гроздь!
Чтобы найти 20 людей для общения тебе нужно совершить 20 многотрудных ходок! Испытывать судьбу, играть в лотерею, чтобы выиграть 20 лотерейных билетов!
Галина Пилипенко: Кто для тебя в Америке стал виноградинами?
ЮРИЙ НАУМОВ: У меня же халявный расклад: я — сценический артист.
Я подгоняю магнитное поле, в орбиту которого вовлекаются люди и те их них, кому надо позарез, они могут подойти пожать лапу, либо представиться, либо оставить свою визиточку с телефоном, мол, звоните (показывает как жеманно с причмоком это делают … Друзья, послушайте подкасты — речь Юры — это аудио-спектакль — прим. Г.П.)
Но так или иначе я в привилегированном положении, а вот у человека, выключенного из этого поля, нет никого. Он шлепает где-то там на компьютере какие-то программы, пытается какую-то тёлку на какой-то дискотеке заклеить, с какими-то корефанами побухать, но…не растёт кокос! Никак! Просто фейсом об тейбл! Машину — пожалуйста! Нормальная, недорогая хата со стерео и хай-фаем — не вопрос. А пообщаться — дефицит! Сильный дефицит!
В итоге — пьющие пиво сослуживцы. И все.
Здесь — скулящие, канючащие, жалующиеся на жизнь люди, но здесь есть момент разомкнутости, которые не позволяет тебе сойти с ума.
И здесь тебе не надо в пол седьмого идти к психиатру и за 150 долларов в час, сняв улыбку в 60 зубов, сказать: «Зае…ло, сил больше нет …»
Америка ходит к вот таким ребятам. Они шизики не больше, чем русские. Психотерапевт — это легальный платный друг. Ты покупаешь его на час.
Как ты и сосед по коммуналке, поставивший на стол два граненых стакана и «Б..я, я Валя! Сука, за…ло, понимаешь, братан?»
И — отлегло!
А тут сидит доктор в галстуке и халате.
Я утрирую, я понимаю. Конечно, американцы дружат, но я к тому, что здесь какие-то вещи, по умолчанию, легки и немыслимо тяжелы там! Немыслимо тяжко! И самое главное, это застает тебя врасплох, ты себя к этому не подготовил! Знал бы где падать, соломку подстелил бы!
Но кто знал, что придётся падать? Вот на такой элементарной халяве, на дефиците общения, сильно надламываются люди. Это застаёт врасплох, Галь.
Мне это момент не был особенно надломным, потому что в отличие от писателя, драматурга, режиссера театра или кино, которому нужно отслеживать социальную жизнь, быть в курсе , потому что все перемещается потом на экран, на подмостки, в сцены книг и тебе все эти люди — персонажи и тебе нужно подпитаться ими.
А композитор — это состояние.
ЧТО БЫЛО БЫ, ЕСЛИ БЫ БАШЛАЧЕВ И МАЙК НЕ УМЕРЛИ

Юрий Наумов, Галина Пилипенко. Фотокарточка: Дмитрий Посиделов

ЮРИЙ НАУМОВ: Ты не только гений места, но и гений-слушатель…

ГАЛИНА ПИЛИПЕНКО: Боже мой, какие формулировки! Как ты это генерируешь?!
ЮРИЙ НАУМОВ: Да просто идет же волна! Ты — душа этого пространства,этого куска страны. И душа в тебе — в девчонке скорнцентрирована и через тебя со мной общается.
Причем, я ощущаю это: «Мальчишка! Классно, что ты сюда приехал! Мне это нравится!»
Ну кайф же!
ГАЛИНА ПИЛИПЕНКО: Недавно я увидела проект памятника Башлачеву и моментально вспомнила твоё видение жизни СашБаша как цепи взрывающихся коробков — ты говорил об этом в нашем первом интервью.
Видел ли ты эскиз памятника? Нужен ли он? Или в сердце лучше хранить, чем в камне?
ЮРИЙ НАУМОВ: Подобные вопрос очень остро встал — буквально полгода назад по поводу Яны Дягилевой. Размоталась крутая буча, и она началась с того, что один мальчик и одна девочка решили на деревянном домике, где жила Яна, повесить мемориальную доску типа: поэт, музыкант, Яна Дягилева, годы жизни — 1966-1991.
Но такое дело — муниципалитет Новосибирска надо спросить.
А муниципалитет в бочку полез — запретим, не дадим, она панкушка, она самоубийца, православие не позволяет…
Словом, началась какая-то ботва — ну то, что обычно власти говорят.
Народ, утрись!
Ну, народ, с одной стороны, как бы и утерся. Но с другой стороны — не до конца.
И мне милый новосибирский паренёк пишет в Нью-Йорк (типа я такой важный в таком американском городе живу, эмигрант такой рок-н-ролльный): «Рассуди нас, как быть? Безмолвствуют уста».
Я говорю: «Гриш, я живу в Нью-Йорке без малого четверть века.
В 80-м году, в декабре в этом городе убили Джона Леннона.
По прошествии 30-ти с лишним лет можно сказать: Леннону нет ни памятника, ни бюста.
Но, в Центральном парке есть выложенный мозаикой черно-белый круг, на котором написано единственное слово:
«Имэджин».
И весь мир знает, что стоит за этим словом.
Поэтому лучшим памятником Яне Дягилевой был бы ежегодный фестиваль ее имени, проводимый в Новосибирске, потому что человек оставил вибрацию.
Он оставил этот мир, а вибрация живет в сердцах людей и люди эту вибрацию несут — это самая лучшая память для творческого человека»
Он помолчал дня три. Потом показал письмо кому-то, кто воскликнул: «А я о таком фестивале второй день думаю!»
И все. И состоялся первый фестиваль Яны Дягилевой в сентябре, на ее день рожденья. Меня выдернули на него хэд-лайнером.
И в этом году намечается второй фестиваль.
По поводу Башлачёва — примерно тоже самое. Когда Саня был жив мы с ни выступали примерно на одних и тех же квартирах, в одних и тех же зальчиках и наша аудитория совпадала процентов на пятьдесят. Мы болтались в пост-советском пространстве выживая худо-бедно-бедно-как-то.
Будь Саня жив, его расклад был бы похож на мой. Уровень любви аудитории или ее отсутствие, проблемы — примерно тот же спектр.
А с Майком, возможно, было бы по-другому. Будь он жив, он не жил бы в коммуналке. Нашлись бы люди, дали бы бабла и он жил бы в нормальной-двух-трехкомнатной хате.
Бедность не порок, но есть злой рок, куда же смотрит Господь Бог.
Это про Майка, а Башлачев — с поправками на личность повторил бы мою судьбу артиста.
Очень любопытно видеть сегодняшние некрофильские шевеления в обществе по поводу Саши Башлачева. Прикольная штука!
Трупик такой — символичный! И сразу у людей возникает движуха.
Это не чисто русский феномен. Такое есть и на Западе. А на Востоке — я не знаю.
Памятник и посмертная вибрация…
Проблема еще и в том, что зачастую трудно защитить это пространство от опрощения и опошления. Потому что высоковольтные песни должны быть спеты определенным образом, чтобы первичный смысл и импульс в них вложенный, был бы достойным образом проявлен.
И когда на этой территории прыгают люди, которым не по Сеньке шапка, возникает профанация.
Света Кунина — череповецкая журналистка, раскочегарила фестиваль к 50-летию Саши Башлачева: «Вы что — 50 лет поэту! Вы что? Вы где? Вы как?»
Она пробила зал невероятной ценой. Ты б ее видела — как это далось — серое, пепельное лицо, глаза — красные склеры.
А потом власти решили — поддержим. И устроили во Дворце попсово-фанерную ботву. Под именем Башлачева.
Света была в таком возмущении!

Вы с ней ровесницы, наверное, одного разлива. Вы — девчонки, вдохнувшие воздух свободы во второй половине 80-ых годов.

Как писал Венечка Еровеев — что такое для России какая-то тысяча лет?
И вот Света ко мне подкатывается: «Юра, ты посмотри какое безобразие ! На имени Саши, суки, спекуляцию развели».
Я говорю: «Светка, я тебя видел в Череповце на 50-летнем, юбилейном фестивале Башлачева на грани нервного срыва. Ты хочешь инсульт?
Давай так: все что я могу — приехать и дать концерт. Спою пару песен Саша. Прочту несколько песен его как стихи. Это будет подъемно и приемлемо по деньгам».
Света: «Да, но хотелось бы движухи».
Я говорю: «Свет, в плохом случае не выйдет ничего, в самом офигенном случае срастется супер-фестиваль.
но наш диалог с тобой — это та синица в руках, на которую ты можешь реально рассчитывать»
И Света нашла отличных спонсоров и интегрировала меня в этот фестиваль и будет Дима Ревякин, Андрей Тропилло и его группа и другие люди.
Иными словами — такое шило в жопке в девки! Бьется за Сашу!
Потому что ее любовь сильнее остальных. Забавно, когда ты читаешь о пушкинских и баратынских временах, через толщу веков ты бултыхаешься в людском море и понимаешь насколько трудно найти человеческий акцент! Насколько инертным бывает поле!
Вот мы сидим на кухне и болтаем, оглядывая рок-н-ролльный ландшафт и я понимаю — какие мы старые люди! Ох…но!
Но я буду жить долго и буду сиять долго, потому что у меня миссия такая, Галя!
Это то, что ты и так знаешь обо мне, но это должно прозвучать наглой, дерзкой фразой: «Рок-н-ролльного артиста, такого класса и такого калибра как я, больше не было и не будет.Я знаю, что я — лучший. Я знаю, что я — самый ох…..й.
Мало этого — того, что я самый крутой!

Есть еще вторая половина истории — на мне ещё лежит конкретная миссия: я должен рок-искусство, полуубитое, полузаплеванное… я должен явить стране уровень, показывающий, что рок — это искусство калибра ренессансной живописи.
Это возможно — показать. Для этого нужно прожить долгую, красивую и убедительную жизнь.
Вариант срыгнуть из окна, спиться, оказаться в подворотне — не канает.
Жизнь должна быть красивой с точки зрения общечеловеческого достоинства и социальной состоятельности.
Это не бремя, но оно на моих плечах. Я — посланник. Как ты — посланник этой земли. Весь Ростов собран в тебе — девчонке кареглазой.
Весь мировой рок-н-ролл даже не душой, а квинтэссенцией во мне. Я это знаю, я с этим живу каждый день на протяжении многих лет.
Это измерение, эта достоверность есть в моей песне:
«Мы не умираем. Странные вещи на грани беды.
Дороги, что мы выбираем, впитают кровавые наши следы.
И мои времена станут именем падшей звезды.
Мои времена станут полночью на часах.
Но мои времена — ты услышишь — они прозвенят.
Станут серенадой».
ГАЛИНА ПИЛИПЕНКО: Как хорошо в твоём поле.
ЮРИЙ НАУМОВ: В моей бездне, бэби.

Галина Пилипенко: Встречался ли ты в Америке с Жанной Агузаровой?
Юрий Наумов: Нет, она же сейчас большей частью в Москве, но я хочу рассказать тебе историю и она будет интересна тебе, она приколет тебя, потому что ты — глубокий человек.
У меня есть замечательный приятель, живущий под Сан-Франциско — Дима Строганов.
Он из Одессы, учился в столице, откуда свалил в Индию и проболтался там шесть лет, потом пять лет болтания в Австралии, а потом переехал в Калифорнию.
И он мне рассказал историю, которая относится и к нашему разговору об одиночестве, об американском юморе и о всех ничтяках разности и сходства.
Димка, помимо того, что рисует полотна маслом на холсте, делает то, что называется «мюрлейс» — то есть роспись стен домов, мозаичные ухищрения, то есть он работает с крупными формами.
И его пригласили отдекорировать виллу, которые характеризуются как «мэнш», то есть она ценой больше 20 — ти миллионов долларов. Для севера Калифорнии это реально много.
И вот Дима говорит: «Я что-то крашу, что-то выкладываю,и закопался почти до рассвета со включенным сознанием.
И вот в 5 утра в соседнем домине, который также стоит совершенно лютых бабок, зажигается свет.
Без четверти 6 из него выходит фешенебельный джентльмен лет 60-ти в дорогом костюме и галстуке, озабоченно поглядывает на часы, садится в свой белый бентли конверт за полмиллиона долларов и уезжает.
И вот я посмотрел на это время пробуждения, на этого мужика и его авто и понял, Юра: маршируют все».
Ты понимаешь!
Мне и Зиновьев говорил — почему сейчас никто не станет читать все четыре тома «Войны и мир» Толстого: «Потому, Юра, что исчез праздный класс».
Есть умные, есть богатые люди, но праздных людей, практически, не осталось!
Квинтэссенция этого — в фразе «Маршируют все».
Ты можешь купить себе невероятно крутую жизнь, но ты не можешь купить беззаботность.
Не маршируют только сидящие на улицах нищие. И то… хрен его знает!
И еще была интересная встреча: девочка-москвичка, великолепный специалист по видео и компьютерным эффектам, мотнулась в одну замечательную американскую фирму, которая соседствует с Голливудом.
Среди прочих проектов они обсчитывали кэмеруновский «Аватар». И ряд спецэффектов в этом фильме делала эта девочка и эта лос-анжелесская компания.
Команда — 80 специалистов.
За 80 миллионов долларов владелец компанани продает ее какому-то волчку-индусу, миллионеру из Болливуда.
Новый индус, весь на понтах и в белом Ролс Ройсе, всем сразу строиться, всем разом кольца целовать.
То есть уровень креативности сразу падает многократно.
Дилема. То есть когда я убегал из совка в 90-м году в Америку, момент выбора не стоял. Все было легко и просто: вы из Москвы?

Да.
Это трудный город, но все же он не на помойке найден. В Москве есть размах и дыхание великого города.
Она уезжает в США, потом что эта страна свободы и креативного драйва. Это интересные проекты, это рост, и это всё в одном. И что? Чтобы оказаться в фирме, которую купил человек «культур-мультур», «ля-ля тополя»!
И все рокировки привели к тому, чтоб оказаться под странным индусом! Который может еще сильнее упираться рогом в землю, чем московские дельцы.
Вот момент странности и один из побочных продуктов глобализации: сбегая в Америку ты можешь оказаться под иракским, китайским, индийским «боссом» и их дурацкими проектами!
И стоила ли овчинка выделки?
Это сейчас. А для меня тогда 28 летнего такой дилемы не стояло! Однозначно да!
Просто в стране был невероятный рок-н-рольный драйв и невероятное ощущение — когда ты идёшь по Нью-Йорку 90-года — средняя школа Бруклина, на ней радиоактивный знак, три чёрных лепестка и надпись «Nuclear bomb shelter» — «Ядерное бомбоубежище».
То есть на случай ядерной войны с Советским Союзом любая школа должна стала стать бомбоубежищем.
Сюда должны были прилететь СС-20 и бомбить город, где я сейчас стою. Понятно, что эти бомбоубежища никого бы не спасли
В 97 году эти надписи исчезли. Этого ты больше не увидишь! Этого Нью-Йорка больше нет!
Но я его успел застать и увидеть своими глазами.
Конечно, мир прикольно меняется!
Можешь себе представить? Например, была творческая контора и бах-бах — подернулась сахарной пудрой предпринимательства.
Но вот я играю свои песни и вижу, что в этом измерении Россия не поменялась. Сердца остаются сердцами. На уровне глубинного теста, какими были человеческие души в 80-ых годах, такими и остались.
Живая страна. В этом смысле — всё нормально.
Юрий Наумов в Ростове на Дону 27 мая 2014