Петля Нестерова

Устилавшие гостиничные коридоры ковровые дорожки обычно вызывают представление чего-то бордельного: пыльно, пышно, красно.

Открылась дверь в ряду других, на мягкость красного ступили босые неженские ноги. Молодой мужчина в черном ажуре женского белья шёл по кромке красной дорожки (прямо петрово-водкинское) и мослы его коленок целомудренно цепляли друг друга. Полиэстер трусиков, на вытянутом вверх и вдоль тела парниковом огурце члена, фотогенично лоснился.

Мы предложили — «Пофотографируемся?».

Он хихикнул, и, вроде бы, смущаясь, отказался. 

Костяшки коленок ещё раз целомудренно стукнулись — бас-гитарист ленинградской группы ПЕТЛЯ НЕСТЕРОВА срочно отправился продолжать свое путешествие вдоль кромки дорожки.

Поэтому для вас мы воспроизвели интервью с лидером группы Эдуардом Нестеренко, а со снимком бас-гитариста придется повременить.

 — Эдик, доволен ли ты звуком вашего альбома «Кто здесь?»? — Звук получился каким-то кукольным… Альбом мы писали у Леши Вишни — хозяин-барин — студия его и звук его. И потом, насколько я знаю, вся продукция, которая производится на самодельных студиях, продается через какие-то каналы, через Москву как-то еще.

И я понимаю Вишню, которому надо, чтобы наш альбом купили, это естественно. Он же тратил свое время. Я никогда не интересовался, сколько он продал и что получил и получил ли вообще, потому что мы, в общем-то группа не популярная. Мы, конечно, пробуем расширить свою аудиторию: ритмически стараемся и пытаемся делать вещи в темпе, доступном всем, аранжировки…

Но за две минуты мир не переделаешь, за полчаса тоже. Уровень музыкальной культуры и публики очень низкий. И если смотреть хотя бы на этот «богемный» фестиваль, то и здесь — те же лозунги, те же ревущие гитары и все похожи друг на друга и все это уже 20 лет назад было. И ясно, что в музыкальном море планеты Земля аналогов — миллион.

Другое дело, когда пытаешься сделать что-то такое, чему аналогов не миллион, ну сотня таких, как мы в мире — я имею в виду по концепции, тебе уже становится тяжело. И нужно балансировать очень точно, либо вообще без аудитории останешься, либо идти на какие-то компромиссы.

— Ты идешь на какие-то компромиссы?

— Собственно говоря, пока что компромиссов нет. Не знаю, может быть, я как-то адаптировался в среде и это плохо… Ты же понимаешь, что песня просто так не пишется. Возникает какое-то настроение — написал, сделал. Показываешь ребятам — смотришь — так… кислые рожи… В другой же раз бывает иная совершенно реакция — послушают — бах! Почему бы и «нет», собственно? — все говорят. И появляется азарт и тогда все делаешь по-другому.

— Но здесь, в Днепродзержинске, вас воспринимали, кажется, как поп-группу, может быть, это давал стык с Ю-ТУ… А вот в КОШКИН ДОМ не втыкались абсолютно — как если бы на сцену Лайбах вышел.

— Понимают те, которые знают. Абсолютно камерная нестадионная музыка. Может, и у нас она была бы более камерная… Но здесь уже работа над звуком… Я бы оставил ритмику и немного изменил бы аранжировки.

— То есть где-то приходится форсировать и надрываться, чтобы лабать лишний кич?

— Я ненавижу, когда отрывается уровень вокала от уровня инструмента. А у нас почему-то привыкли слушать текст. Боже мой, да пора давно уж привыкнуть, что сказано всё. По крайней мере, если ты хочешь слушать тексты — купи себе кассету и слушай дома, а не на стадионе.

А операторы — представители той же самой публики, которой всё ещё интересен текст. Операторы в своём «поэтическом творчестве» что-то делают погромче — слушают слова. Ну надо же — эта строчка хорошая, а эта плохая…

— Тут ещё другая сторона — для тех групп, которые хотят что-то делать в музыке, фестивали порочны настолько, что становятся бессмысленными. Вот и компромисс…

— Я помню, как мы отстраивали звук в Горьком. Там мы играли с АУКЦЫОНОМ, они как раз вернулись из зарубежной поездки какой-то и педалей на гитару было — зажрись. Я слюну пустил и выстроил звук, который мне нравился.

Заиграл… человек с пульта… кричит мне: «Не понимаю — что с гитарой?»?

Ну не понимаешь — это твои проблемы. Так нужно, такую музыку мы играем, а я с комбиков слышу прекрасно и мне не нужны какие-то особые усилия, но ограниченный человек не понимает, что мы делаем.

— Что ты слушаешь сейчас?

— Недавно записал себе несколько групп с женским вокалом. Нравится ФОРИН МЬЮЗИК — одна из как бы новых американских групп, которая пишется в Англии — видимо, тоже свои проблемы… Пишется на независимой студии. Там же пишутся ДЭД КЭН ДЭНС, КОКТО ТВИНЗ, которые тоже мне нравятся.

Сейчас я прикалываюсь на девчонках, не знаю, может быть, это временно и скоро пройдет.

— А попцу слушаешь?

— Смотря что называть попцой. Если поп-музыку, то я до сих пор люблю ДЮРАН ДЮРАН и бесконечно доверяю всему, что они ни сделают — здорово. К ним, конечно, изменилось отношение людей за последние пять лет, но вот я как-то…

— У нас, наверное, дурацкое отношение к понятию поп-музыки…

— Да, оно извращено.

Я люблю просто хорошую музыку — БРАЙАН ФЭРРИ, ДЭВИД БОУИ — естественно. Честно говоря, музыки не хватает — я уверен, что её гораздо больше и с удовольствием слушал бы гораздо больше. Хотя, конечно, постоянно слушать музыку нельзя и где-то раз в неделю бывает состояние, когда не хочется слушать ничего.

Еще Джа Дивижн люблю.

Вообще мы играем сейчас совершенно по-другому: захотелось, чтобы развеселилась публика. Захотелось сработать наверняка. То есть, если бы они знали нас, понимали нас — тогда другое дело. А так… своеобразный компромисс — ведь когда даешь и им хорошо, то и тебе становится хорошо от этого. Сегодня захотелось сработать наверняка. Сегодня мы выбрали самые ломовые, просто разгуляйские вещи, хотя, конечно, мы — мрачная группа.

— То есть, если продолжить разговоры о жизни и смерти, ты выбрал бы тему смерти?

— В нашей новой программе, например, одна песня называется «Я смерть», вторая «Остров мертвых» (Эдик немного смеется — прим. Галины Пилипенко), то есть, по большому счёту, человека же мало что волнует. Страх, любовь… Даже в последнее время не любовь, а то, что связано с сексуальной стороной.

Сложно рассуждать о том, что хочется петь, что не хочется. Я хочу в новой программе петь весёлые вещи о природе. Ну не совсем веселые (усмехается — прим. Г.П.). Скорее созерцательные, с мягкой музыкой. И когда у Вишни будет отличная студия…

— То есть, вы опираетесь на изначальные, неистребимые чувства — прастрах, пранадежда?

— Да, хотя вариться в собственном соку долго тоже нельзя — надоедаешь сам себе. Хочется разных открытий самого себя. Вот есть наши две программы, следующую хочется делать радостной. Но я говорю «хочется», а ведь нас всего трое.

Ну глупо звучит, когда один человек говорит «мы», как Николай II, правильно?

Глобальных и вселенских планов мы не строим, только пытаемся передать ощущение, ведь все наши песни, прежде всего, созерцательные. Они не несут в себе никакого призыва «пойдёшь со мной» — нет.

— Кто тебе интересен вне рок-музыки?

— Из писателей — любимый английский Алан Силитоу, Кортасара люблю, Борхеса люблю особенно.

А из русских — не знаю, не читал я как-то в последнее время русских. Набокова разве что, ещё, конечно же, Сартр.

Нравится английское кино.

— Если заняться арифметикой, то на сколько процентов твой лирический герой — это ты? Вот, например, «Шанс», который ты посвящаешь всем «неудавшимся» самоубийцам?

— Надуманности никакой не было. Может быть, я сегодня не показал в ней всё , что, как мне кажется, я показал.

«Шанс» — может быть ведь что угодно, — о неудавшемся футболисте, киноактёре, тема неудачника вообще. И то, что я сегодня посвятил её неудачникам-самоубийцам, то это просто вылетело само и всё.

По-моему, мы чересчур серьёзны (смеётся — прим. Г.П.) в общении с прессой и вообще — кредо.

— Тебе не кажется, что это идёт от традиции холодной волны?

— Наверное. А если сравнивать, то по текстам мы скорее не холодная волна, а готическая.

— Название некоторых вещей — «Замок», например, прямо наводит на архитектурные образы. В общем ты верно сказал — кредо. И образ жизни.

— Я сказал, мой герой — я на 60 процентов, а не на сто. Если бы мой герой в песнях попивал водочку и отплясывал с девицами — тогда бы я сказал, что на все сто.

Глупо погружаться с головой во всё это, тем более — в рок. Честно говоря, рок-музыка, как вид творчества, мне не очень нравится. То есть ничем другим я заниматься не пробовал, но думаю, что художник из меня вряд ли бы получился. Кино снимать — слишком отдаленная перспектива, а рок-музыка — подходящий выход для наших условий.

— Если бы ты снимал клип группы ПЕТЛЯ НЕСТЕРОВА, что бы в нём было?

— Сюжетной линии наверняка не было бы. Натурой, скорее всего, была бы студия с инструментами и зима и, наверное, меня все-таки задушили бы…

— Иначе, если по Гелдофу, твоё занятие роком вроде оттяжки?

— Да, хотя оттяжка подразумевает и вторую сторону, не только веселье и застолье, но и последующее похмелье. Так что не совсем по Гелдофу.

— Тогда наркотическая тяга?

— Да нет, объяснение «музыка — наркотик» — для дураков. Потому что нормальный человек развивается гармонично и ему естественно пробовать себя в разных равных областях, если у него есть энергия самоутверждаться.

А есть люди, которые… ну как у Селинджера — человек, который ловит детишек. Такой профессии нет, но ему хочется и он придумал ее себе. Я не могу придумать себе даже… Как-то отвязываюсь на сцене…

— Ты говоришь «для дураков». Но когда музыка — самоутверждение, это очень часто толкает к пафосу, а тогда отношение к делу наркоманическое — «ну так я живу и хавайте меня таким, как есть…». 

То есть там, где человек самоутверждается, он начинает чаше всего тыкать пальчиком на сцене, поэтому я и говорю — наркомания здесь не в смысле того, что ломка начинается…

— Пожалуй, я припёрт к стенке.

— Эдик, значит, жизнь заведомо, в основе своей трагична? Рождаемся, чтобы умереть?

— Да уж никак не радостна…

— Тогда откуда «Шанс» взялся? Шанс выжить, что ли?

— Почему? Можно так: человеку даётся ещё один шанс — попрощаться.

Ты имеешь в виду, как я отношусь к сильному началу в искусстве? К хиппейным делам с большой осторожностью, но я знаю, что Леннон — классный был…

— Дурацкий вопрос — какие группы нравятся тебе в текстовом плане?

— Из советских — во-первых, НИКОЛАЙ КОПЕРНИК, потом — КИНО и ДУРНОЕ ВЛИЯНИЕ. Больше я, пожалуй, и не назову — плохо знаю советскую музыку.

Из зарубежных нравится КОКТО ТВИН, но не по текстам — они рыбу чаще всего поют, потому что шотландцы и языка не знают. Наверное, по текстам — КЬЮ.

— Близка ли тебе некроэстетика, например, то, что делает Юфит?

— Я видел почти все его фильмы. Больше того — Игорь Мосин — барабанщик ДУРНОГО ВЛИЯНИЯ занимается подобной деятельностью. Хотя у Игоря все выглядит гораздо веселее и только, может быть, концовка заставляет думать о смерти.

У Юфита, конечно, — другое дело — мрачнее…

— На чем вы сошлись с ВЛИЯНИЕМ?

— Мы мягче ВЛИЯНИЯ, вообще-то. Если мы ещё допускаем какой-то отход в гармонию, и количество нот у нас больше, то у ВЛИЯНИЯ соответствие текста и музыки жёстче и конкретнее…

* **

Вот так мы поговорили, а когда стало уже поздно, вдруг спохватились — сакраментальный-то вопрос и не задали! Почему ПЕТЛЯ НЕСТЕРОВА? Впрочем, наверняка акцент был бы не на фигуре высшего пилотажа, а на мертвости петли, на удавке.

«Петля Нестерова»