АЛЕКСАНДРА ТОКАРЕВА. ПАМЯТИ ОТЦА. Часть 13
|
Эта фотография была сделана тогда же, часа через пол, после описываемых событий. Слева направо стоят: Вадик (бойфренд Оли), Лена -2 (так мы ее называли, скромная, тихая, малоприметная девушка), отец, держит меня под руку, я уже слегка пришедшая в себя, в Ленкином джинсовом пальто, которое на мне — «платье», Ленка-«хохлушечка», как ее называл отец, за веселость, быструю речь, неиссякаемую женственность и некоторую гламурность, Гофман (все звали его по фамилии), поэтому и имя не могу вспомнить, (с остальными с точностью до наоборот — помню имена, а не фамилии), Оля, Юра Честников и Юзеир Газаев. Кто стоит за камерой и снимает нас? Может это был Рафаэль Лукьянов? Или мы просто дали отцовский ФЭД кому –то из проходивших мимо, и он нажал на кнопку? Если кто-нибудь из той далекой поездки откликнется или, хотя бы, уточнит имена и фамилии стоящих перед входом в музей Горицкого, буду бесконечно благодарна. А уж если хотя бы два слова вспомнят об отце…
В Переславле-Залесском. Это фото сделал Александр Токарев Мы купили билеты и прошли внутрь. Кроме нас, посетителей почти не было. В залах, залитых послеполуденным июльским солнцем стояла тишина, изредка нарушаемая звуками наших осторожных шагов.
Врата. Фото: Галина Лукас. Сайт- galina-lukas.ru В отделе иконописи отец много рассказывал о сюжетах, об образах, канонах письма, пришедших из Византии, уточнял какие –то детали, поясняя: — Обращайте внимание, где византийская традиция сохраняется не тронутой, а где влияние местных живописных школ прорастает сквозь нее, внося свое понимание и местный колорит.
Фото: Галина Лукас. Сайт galina-lukas.ru Мы останавливаемся почти у каждой иконы, бесконечно восхищаясь то глубиной и трагизмом образа, то тонкостью письма, то изысканностью колорита, то невероятной, летящей графикой драпировок. Отец, устав говорить, спрашивает: -Ну что, возникли у вас вопросы после увиденного? Спрашивайте, пока мы здесь… Это не зачет по истории искусств, оценки выставлять не буду… Мы, раздавленные обилием шедевров, скромно молчим. Ленка «хохлушечка», неожиданно, а может быть и из вежливости задает вопрос: —Александр Павлович, я вот была недавно в Киеве в соборе Святой Софии, и там мафорий у Богоматери голубой, а почему здесь, почти на всех иконах, он темно вишневый? -Голубой это цвет небесной чистоты и безграничной веры и, как правило, он использовался иконописцем, когда тот писал образ Богоматери Оранты или Панагии, то есть, те образы где ее фигура изображена во весь рост и она предстоит перед Спасителем, прося его за человечество. А глубокий темно вишневый — это цвет скорби и крови, здесь он в поясном изображении – Богоматери Одигитрия, — с младенцем на руках, где она еще только предчувствует всю боль и будущую трагедию своего сына. И как этот темно- вишневый до предела обостряет силуэт… «Вырезает» его, отсекая от мягко мерцающего золотого фона… А золото – на нимбах, или когда оно берется фоном, символизирует так редко достижимое в земной жизни, состояние высокой духовности, которое ничем другим, кроме него и передать невозможно…
«Одигитрия», «Троица», потом — «Федор Стратилат», затем — «Никола». Фото: Галина Лукас galina-lukas.ru
Фото: Галина Лукас galina-lukas.ru -А вот, как необычно и даже непривычно для иконописи: ветхозаветные сюжеты — сотворение Евы из ребра Адама, вкушение запретного плода и «Изгнание из рая». На одной доске их сразу три, и сколько здесь обнаженных фигур…Это же совсем не характерно и даже удивительно для нашего представления об иконописи… И тем не менее… -Какая неожиданная трактовка человеческого тела, смотрите – фигуры Адама и Евы почти везде в профиль, а там, где фронтальное изображение, – их изгнание ангелом из рая, там, где они уже утратили невинность и познали чувство стыда, там не листок фигового дерева, как в европейской живописи, а какая-то то ли драпировка зеленая, то ли веночек из листвы… -Может это веник такой из веток? — брякнул кто-то из наших мальчиков. — Все может быть, ведь это писал инок в 17- веке в России, и, скорее всего, он просто никогда не видел ни фигового дерева -инжира, то есть, ни его листьев. А как писать то, чего ты не видел? Только домысливать по-своему… -Коленные чашечки у них смешные, – больше, чем на тройку по пластической анатомии не «тянут»,- опять съязвил кто-то. Может быть, для того, чтобы немного снизить накал того пафоса и напряжения, который всегда присутствует при восприятии иконописи. Мы сдержано захихикали, действительно, коленки у Адама и Евы выглядели немного по-детски, и об анатомии речь там не шла.
Христос в темнице. Фото: Галина Лукас. Сайт- galina-lukas.ru — Зато, они «тянут», как ты выразился, на шедевр, которым мы сейчас с вами любуемся, — неторопливо и как-то грустно ответил отец. -А кто из вас даже сдавших на «пять» пластическую анатомию, способен подарить миру нечто, даже отдаленно похожее на этот уровень? То-то же…Это я вам не для назидания, говорю, а так просто — для общего развития… Хотя, впрочем, и назидание вам не помешало бы, дети мои… Отец задумчиво посмотрел на нас, словно собирался сказать что-то еще, но в последний момент передумал, развернулся и неторопливо пошел в следующий зал…
В отделе русской живописи 18-го -20- вв, он долго не мог оторваться от детских портретов семьи Темериных, кисти малоизвестного живописца Календоса. -Вот, вроде бы ничего особенного и нет здесь, делился он со мной, прилипшей к нему и ходившей за ним хвостом, а все равно, почему –то уходить не хочется… Ну, казалось бы, что можно добавить после Вешнякова, Рокотова, Боровиковского, с их знаменитыми портретами Сарры Фермор, Александры Струйской и Елизаветы Лопухиной? По большому счету, — ничего…Он внимательно приблизил лицо, чтобы рассмотреть какую –то деталь на портрете…Столько здесь, наивно — трогательного, невыразимого очарования того времени, столько хрупкой, тонкой лиричности в детских лицах, и все это буквально светится сквозь парадность заказного портрета. Может быть, потому нас так и привлекает наивность, что она почти всегда рядом с чистотою, неискушенностью? -Смотри, собачка какая очаровательная, на портрете рядом с мальчиком… -Да, и лошадка деревянная на соседнем портрете тоже добавляет флера, — поддакнула я. Мои, уже до предела перегруженные восприятием живописи мозги, способны были отметить, лишь некоторые детали. То, что на всех дворянских детях надеты белые панталоны, только на девочке — они с кружевами, то что девочку зовут Александра, как и меня, и то, что классическая римская ваза на заднем плане портрета этой Александры написана как-то наспех, чуть кривовато… Возможно, мастер заканчивал второпях, а может быть, вообще, дописывал ученик?
На обороте билета — запись, сделанная рукой Александра Павловича Токарева: «Государю моему радости, царю Петру Алексеевичу. Здравствуйте, свет мой, на множество лет! Просим милости, пожалуй, государь, буди к нам из Переславля не замешкав. А при милости матушкиной жива. Женишка твоя Дунька челом бьёт». На этом сайте www.liveinternet.ru полный текст письма. Подпись: «Поразило письмо жены Петра 1 Евдокии» . Дальше текст, который я привела выше, а внизу приписано: Мы вышли из музея. Отец, глядя на наши лица, улыбнулся и сказал: -Да, дети мои, искусством нельзя «обжираться», нельзя мешать все в одну кучу, это просто не перевариться и вместо пользы, — вред один… а мы с вами, как варвары за один «заход» сразу все, начиная от древнерусской иконописи и заканчивая Коровиным, Машковым и Бенуа. -Все равно что первое, второе и третье, свалить в одну тарелку, и пытаться это проглотить… -Вот я сам, каждый свой приезд в Переславль, обязательно прихожу сюда и каждый раз, даю себе слово, что сегодня буду смотреть только иконопись и ничего больше, чтобы не мешать, впечатления, ощущения и, конечно, за редким исключением, этот зарок самому себе не выполняю…Потому что удержаться невозможно… И после паузы добавил: -Ну что, кто совсем устал, — те свободны – кому там в город, или в общежитие, а тех, кто еще способен что – то выдержать приглашаю со мной прогуляться по монастырской стене, там с обходных галерей открывается потрясающий вид на Плещеево озеро и на город. И мы пошли. Почти все… More from my site
|
