Валерий Посиделов. Краткая ТАНАИССИАДА

Чудес на свете много есть, и одно из них это Танаис.

Но мы не станем рассказывать о музее, сохранившем крохи великой истории. Не будем копаться в мифах и реальностях крупного мегаполиса Боспорского царства. На месте, где некогда был великий Греко — скифский, и ещё не понятно чей — то прекрасный град. Это место и теперь притягивает многих не стандартно мыслящих людей. Однажды здесь завелись поэты и жили прекрасно. Один из основателей «Заозёрной школы» Владимир Ершов, про почти, что современный Танаис знает почти всё.
Сидим в его доме – мастерской, на берегу того самого Танаиса (древне- греческое название реки Дон, и зачем её только переименовали?)
Над моей головой тысячи древних горшков и не весть чего антикварного. Лишь компьютер на подоконнике торчит как инородное тело.
Смешиваем великие времена.

В.Е. — Танаис – это заслуга Фёдоровой и Чеснока. Оля Фёдорова – вечный пресс – секретарь Танаиса. Музей – то появился давно, но его Чеснок подхватил, и началось.
Мы, «поэты – отщепенцы» тусовались в городе где угодно. Все без пяти минут диссиденты, советскую власть нежно не любили. Лит студии, подвальчики, квартиры, даже под трибунами стадиона «Труд», где мы читали друг другу свои стихи. Потом нас приютили в союзе писателей.

Гена Жуков жил на Журавлева у Инги, и рядом жила Фёдорова. Дед Инги Маневич был председателем союза кинематографистов. Оля Фёдорова как — то появилась в Генкиной тусовке. И вдруг, по указке с верху, организовали нам лит — студию в библиотеке Карла Маркса. Кто туда не приходил только?

Туда же к нам примкнул, принесённый солнечным ветром поэт Виталик Калашников.

Были самые яркие личности сумасшедшие по — хорошему. Был там Башуров с огромной бородой, как у ваххабита. Потом перебрались в союз писателей на Будённовском, и позже в «союз» на Пушкинскую, но там собралась уже самая разномастная толпа из области писак и графоманов, и мы уже опять оказались не при делах.

В.П.Я помню эти времена, когда там была главной поэтесса Елена Нестерова, она позже погибла, выпала из окна.

В.Е – Нам, где — то надо было, ютится, а вокруг толпа бездарных соглядатаев, тусовка, и стукачи, наверное, имелись. Они нам на фиг не нужны были. И мы собирались на улице, а за нами эта свора. Мы как революционеры постоим, и шурх в разные стороны. И все по частям, собирались у магазина, винца взяли, и ко мне в мастерскую, сюда на Седова. Ну конечно девочки просачивались, как же без них. Писаки оставались за бортом.

И вот был Пушкинский праздник в 1980 – м году, под памятником «Нашему всему» выступали члены союза. Пустили и нас пару человек. И вышел Игорь Бондаревский. Стал читать своё, а кто – то взял и выключил диссиденту Игорю микрофон.
Большевики были же доверчивы как дети. Если человек сразу сказал, что он за коммунизм, значит ему дорога в издательства, не важно, что он тупой, главное что у него в рифму «Слава труду»!

А по преданию, мимо шёл Чеснок, увидел, как обижают настоящих поэтов, и решил устроить свой праздник в Танаисе. Позже пришла Фёдорова и нас, как комиссар, позвала. Типа: — быстро взяли ложки кружки, и что бы там были! Бегом! До нас там уже ютился определённый мирок, журналисты, тот же покойный Саша Лезвин, строили там бунгало, обитали. И тут мы, на празднике «Пушкин и древности». Мы приехали, почитали стихи в вишнёвом саду, который сейчас почти вырубили, и началось. Первым там стал жить я. Все почитали, попили винца, и уехали, а я остался.

Пришёл к Чесноку, говорю: — Владимир Фёдорович, можно я здесь заночую!

Он: — да конечно, вот тебе стул, кровать ручка, спи, пиши!
Я прожил там дня три. Просто смотрел в окно, в степь, в небо. Накатило на меня смутное волнение.
У меня была мастерская на Советской, и в ней, со мной жил поэт Александр Брунько.

И вот я вернулся, а Брунёк сообщает, что нас выселяют. Я опять в Танаис, говорю Чесноку, дайте мне какую-нибудь мастерскую.

Чеснок: — А где же я тебе её возьму?

Я: — а вот у вас веранда.

• А забирай – говорит он. Это был первый ершевятник, потом там жило много народу, я сделал там вторые рамы, утеплился.

«Эльфрида на секунду оторвалась от портрета Вахотина и с изумлением и нескрываемым восторгом уставилась на таинственного всадника на рыжем коне. Конь был отлично подкован. Всадник тоже. На голове – замшевая шляпа с ковбойскими полями, на жирном торсе мужчины ладно сидел кожаный жилет со всевозможными застёжками и пряжками. Высокие (хромовые?) сапоги обтягивали крупные ляжки хозяина. Во рту красавца дымилась керамическая турецкая трубка. Конь, несмотря на свою лошадиную силу, явно прогибался под грузом всадника.

Владимир Ершов, керамист, поэт и бабник, больше всего в жизни любил покушать, а особенно за чужой счёт. Вот и сейчас, с трудом соскочив с бедного коня, он, залихватски пощёлкивая кнутом по голенищам, направился к деревянному столу под виноградным навесом. Там собрались археологи разных рангов и мастей. Володя импозантно хрюкнул аденоидным носом и решил начать умную беседу.

— Вы видели мои трубки? У меня иностранцы покупают их по 50 долларов за штуку.
И он продемонстрировал изумлённой публике простенькую глиняную трубку, скопированную с турецких, которые находят в больших количествах под славным городом Азовом. Вместо мундштука из трубки торчит камышина.
— И что самое примечательное, — важно вещал мастер, — я пользуюсь экологически чистым натуральным сырьём. Кстати, — он повернулся к профессору Академии наук – Вы случайно не знаете адрес Жоржа Сименона? Я трубку для него хочу сделать.
Профессор икнул не по профессорски, а за тем промычал, давясь от смеха, но, стараясь сохранить серьёзный вид.
— Я знаю, Володя, что Вам нужно. Пройдите за сарай. Там это лежит.
Ершов с неохотой отложил в сторону кусок колбасы и потрусил за сарай.
Через пять минут поиски его увенчались успехом. Среди хлама и непригодного тряпья, единственное, что радовало глаз, это был невесть откуда взявшийся пропеллер.
Прижимая его к животу, и пытаясь понять, в чём суть пожелания профессора, Ершов с глупым лицом предстал перед обедающими. Дружно грохнул хохот, кто-то упал на лавку, кто-то полез под стол. Стоял оживший и воплотившийся Карлсон с пропеллером на животе. До самой поздней ночи над Танаисом витали хохотунчики».

(Из повести Лены Стольной – первой жены Виталия Калашникова, ныне уже покойной).

В.Е. Я там прожил 9 месяцев, лепил, писал, просто ходил по окрестностям вбирал в себя это мистическое место. Ко мне приезжали друзья, вся поэтическая компания. Позже там стал обитать Жуков, работал электриком, писал, пел. Калашников там купил домик, а Бондаревский сделал у него в курятнике себе кабинет. Домик я себе там купил уже в 1992 году.

По теме: Немонтированное интервью Виталия Калашникова http://www.rostovnews.net/2012/02/08/poet-vitalij-kalashnikov-nemontirovannoe-intervyu/
«Заозёрной школой» нас обозвали наши идеологические абоненты. Говорят, что первым нас так окрестил поэт Аршак Тер Маркарян. По аналогии с «Озёрной школой». Когда нас обсуждали, то говорили, вот, мол, эти диссидюги слиняли и там, что — то пишут за озёрами. И нам понравилось это презрительно – шутливое название.
В доме сейчас почти ни кто не обитает, буду делать ремонт, а пока у меня на участке соседские коровы пасутся, или приезжие ставят во дворе палатки. Но сейчас там всё не то. Чеснок остался научным сотрудником, но он там уже не хозяин. Нет там мистической вольницы. На последнем празднике сидели все трезвые и скучные, пить не разрешают. Теперь это не вольная, «запорожская сечь». Там бурлила жизнь совершенно ни кем не отрежиссированная.
Это был удивительный мир, с мелкими хиппейскими моментами, индейскими, коктебельскими. Словом, донское Гоа.

В.П. В 90 – х. я туда приезжал с друзьями и Сергеем Тимофеевым, мы играли акустический концерт на лужайке, под башней.
В.Е.: Кстати, Брунько там даже прописан.

В.П -А где он сейчас?
В.Е. Кто — то сказал, что его новошатинские театралы похоронили. Жуков утверждает, что он по — прежнему прячется от милиции, он в розыске, как нарко-дилер, у него нашли в кармане коноплю.

В.П. Это всё грустные легенды, лет десять тому назад я его постоянно видел на Садовой, под «Океаном», он вечно просил на вино и был в жутком, бомжовом виде.
Брунько – великий, местный поэт, мы публиковали его в своём журнале «Ура! Бум Бум».

Известный режиссёр Саша Расторгуев снял о нём замечательный фильм, где он на тех же танаиских, железнодорожных платформах рассказывает про жизнь, и читает стихи. Он бродяжничал, жил в туб — диспансере. Сидел год в тюрьме, за нарушение паспортного режима.

Вы в Танаисе, когда нибудь, занимались археологией?
В.Е. Конечно, копали, носили, нас за это кормили борщом в столовой. Мы делали какие – то инсталляции, реставрации.
В.П. А ты встречался с Туром Хейердалом, когда он туда приезжал?
В.Г. Его я не застал, но попал с ним в один фильм «Дети Одина». Его снимал первый канал. Это была мистическая история. Пол фильма показывают Тура, пол фильма меня, как местного сказителя, человека видевшего всё воочию. Сценаристом был Ростик Лисовский, ныне на ЦТ большой человек. Он был сценаристом. Тогда случайно приехал ко мне ныне покойный Лёня Бабин попить водки и поспать. Мы с ним сидели под жердёлой, потом я его уложил спать. Вернулся я, а колбасы на столе нет. И соседский пёс нагло и ехидно улыбается, стащил гад и сожрал, нашу колбасу. Мне стало обидно, что Лёне колбасы не достанется, и я пошёл на станцию в магазин. Подхожу, а там Ростик с компанией. Я его ещё таким щенком помню, давай обниматься. Я взял колбасы, и мы пошли ко мне. Сидим в кабинете он балдеет, смотрит в окно, на дельту. Я ради этого окна дом купил, оно как телевизор, смотришь, а в нём чудеса.

И вдруг он говорит: — Мы тут кино про Хейердала снимаем. В Танаисе они снимали казачков, движения. А Тур в это время был в Азове, искал свои национальные корни, откуда их скандинавский народ пошёл, он же раскопал, что отсюда.

Ростик говорит: — давай мы тебя в кабинете поснимаем!

Я: — с какого, такого перепугу, я то кто?
Он: — не волнуйся, так надо! А у меня уже света не было, выключили за неуплату. Сосед Коля дал мне срочно переноску, видит же Центральное телевидение! И Ростик дал мне книгу «Младшую Эдду». Я взял старинный свод военно-морских сигналов – этакий фолиант – инкунабула. И вот я что – то читаю из Младшей Эдды. Он меня о чём – то спрашивает. И потом всё это попало в кино.

Жаль, известный, спортивный комментатор Марина Вангели потеряла мою копию. И с этой же кассетой потерялся и другой фильм Светы Стасенко: «Перекати поэт», где и про меня, и про Жукова и Брунько. Стасенко очень хороший, режиссёр — ведущая в некоммерческом кино России.
Так что спасибо соседской собачке. Я ей потом ещё колбасы купил, если бы не она, я бы в кино не попал.

В.П. Я общался с Хейердалом мельком, тогда ещё был жив Юрий Жданов (муж Аллилуевой, учёный), была какая то конференция. Это было не задолго до смерти.
В.Е. Тур даже не знал, с кем в кино попал! Он не знал, что тот человек с ним в кино однажды сказал: «Тур Хер ей дал!». Он эту фразу знает, потому, что Петроний Гай Аматуни – его друг, и мой старший товарищ, с ним переписывался. Я когда — то Аматуни сказал эту фразу, он шибко смеялся, и сказал: я ему напишу. Потом говорит: я отослал, он смеялся очень.

В.П. Мистики много в нашей жизни, если присмотреться. Будто кто — то расписывает наши встречи и поступки!?
В.Е. Я недавно читал рассказы Васи Бояринцева, (сейчас живёт в Ростове, бывший директор группы «ДК»). Они были в какой – то церкви и увидели икону Георгия Победоносца. Потом сели в машину и поехали. Вася уснул, и шофёр стал засыпать за рулём. И когда он понял, что сейчас уснёт, остановился и вышел отлить.

Вася проснулся, спрашивает что мол, а тот отвечает, я устал, надо поспать. И вот он стоит, отливает, и потом раз, наклоняется и поднимает какой – то комок, под колесом. Вася смотрит – монета, древняя, с Георгием Победоносцем. Его знак, парня звали Юра – это его знак, и его святой Георгий. Монета его буквально остановила от гибели. И в церкви икона, вот связь!
Я видел в небе над Танаисом летающие тарелки, и не сомневаюсь, что это ни какие не спутники, и не самолёты. Я то знаю, как летают спутники. Три звезды на огромной высоте двигались то вместе, то в разном порядке. Спутники летают с севера на юг, а эти летели с запада на восток.

+++
В мастерской поэта, художника, трубочника, антикварщика Ершова, в полу подвале сидишь как в музее.

Он вдруг говорит: «Старик, вон над тобой горшок на полке, подвинь его, а то одним гением станет меньше на земле».

Я вижу, что горшок собирается явно на мою голову. Подвигаю его. Не дождётесь!
В доме Ершова этих древних горшков и прочего антиквариата, который он сам нашёл на развалинах и городских мусорках, навалом. В этом подвале, в последнем ершевятнике были тысячи знаменитостей, пили водку и говорили за жизнь. Поэты художники, актёры… Городницкий, Косталевский, Гундарева, Ильин, по кличке Морда, вечно бандитов играет. Словом место это намоленное, как Танаис.

+++

Отрывок из книги Стольной: Съемки фильма Мастер и Маргарита.

«Опадает вишнёвый цвет. Непрестанно, один за другим, летели и кружились в воздухе нежные лепестки. Казалось, что дриады вышли из своих древесных убежищ и печально пели свою последнюю песню любви и покрывали тонким слоем лепестков всё вокруг. Возле покосившегося деревянного бунгало, притулились друг к дружке две сиротливые куклы, грустно глядящие на творившееся вокруг безобразие. Ведь стоило чуть-чуть поднять голову, и можно было увидеть причину столь прекрасного действа.

На верхушках вишнёвых деревьев сидели дети и яростно трясли ветки. В этом году не будет ни вишен, ни вишнёвого варенья, ни вишнёвой ароматной наливочки. Зато будет фильм. Фильм, который остановит время, зафиксирует всю прелесть и таинство чудного и неповторимого момента.
Все танаиты возбуждены. Все по-разному реагируют на вторжение киношников. Кто-то занят серьёзным делом, описывая ручки на амфорах, фиксируя клейма и (дипентии -?).

Кузя сердито ворчит, что у танаисских собак может развиться невроз на почве такого массового наплыва гостей. Собак срочно изолируют, не дай бог у кого из гостей бешенство. А собаки в Танаисе нежные, могут запросто заразу подхватить.

На цементированных дорожках, красиво утыканных античными черепками (это ноу-хау нашего директора), во все стороны тянутся провода от аппаратуры. Стрекочут камеры. Отцы «Заозёрной школы», которые впрочем, являются одновременно и детьми её и внуками в полном боевом составе. Это Жуков, Калашников, Бондаревский и Брунько, наши любимые в определённых кругах поэты.

Ковбои скифских ……….. , где пасутся стада прекрасных муз-вдохновительниц. И несть им числа. Ряды их с каждым годом множатся. Матерей сменяют дочери, не за горами внучки. И вот уже тень усталости лежит на вдохновенном челе вечного юноши. Слава, будь она неладна, утомляет.
Поэты на главных ролях. Они воспели Танаис в своём творчестве, здесь они черпали вдохновение и проявляли неописуемую поэтическую смелость. Каждый камень, дерево, цветок, это небо над головой слышали их зарождающиеся строки под «охи» и «ахи» многочисленны возлюбленных.
О, если б вы знали, какие бои разгорались между соперницами за право обладания любимым, или хотя бы за одну ночь с ним. Клеопатра с её «египетскими ночами» ни в какое сравнение не идёт. Под горячую руку женщин взбешённых неверностью своих возлюбленных попадали и неверные возлюбленные. Клочья вырванных волос любимого, как скальп врага индейца, демонстрировались в назидание потомкам. А одна ревнивая баба, недолго думая, подобрала на тропинке дохлую полумертвую змею, обмотала её вокруг руки и ударила ею соперницу по лицу. Моментально вздулся и проявился багровый рубец на нежной щеке. Ревнивица потом жалела о содеянном и даже просила прощения у жертвы.

Да и о чём спорить, зачем делить неделимое? Все мы принадлежим лишь Создателю. И женщины поняли, что они просто товарищи по несчастью и в последствии даже стали подругами. Большинство танаиток, пройдя крещение любовью одних и тех же сердцеедов, становились почти сёстрами и стояли друг за друга горой.
На свет вытаскиваются залежалые костюмы, используемые ранее на Пушкинских праздниках и в театральных представлениях самодеятельных коллективов. И вот уже повсюду щебечут (злато?) и чернокудрые гречанки, скифянки, танаитки, амазонки. Между ними гордо расхаживают мужи и юноши, воины и ремесленники, музыканты и менестрели. На дорожке, с огромным добрым сенбернаром «Рони» появляется Андрей в латах, шлеме и железных самодельных браслетах. Сегодня он будет изображать стражника на башне, и разжигать костры. Но это будет вечером.

А сейчас всеобщее внимание приковано к вертолёту. Съемка Танаиса с воздуха будет, производит отважный кинооператор Эдик Кечеджиян. В кадр обязательно должна попасть главная лирическая героиня бессмертного творчества поэта Виталия – корова.

«Корова стоит над раскопом, и – Му… говорит…»
Красавице бурёнке повезло, что родилась она коровой. Поэтому пламенные строки, посвящённые ей, она оставила абсолютно без внимания, жуя задумчиво травяную жвачку и не подозревая о своей славе.
Весь Танаис накрыла сплошная пелена густого удушливого дыма. Вездесущий Андрей поспешно разжигает дымовые шашки. Вертолёт поднимается и начинает кружить над городищем, плавно сужая круги и беря в кольцо растерявшуюся героиню. Эдик, привязал себя ремнём к сидению и висит в воздухе с кинокамерой в наклонившемся до упора вертолёте.

• Ниже, — кричит он, — Ниже!
  Вертолётчик показывает чудеса техники и снижается прямо над бедной коровой. Всё-таки за всё в этой жизни надо платить. И рог несчастной актрисы, как бритвой, срезает вертолётный винт.
• Не рассчитали – бормочет Эдик. Вертолёт уходит вверх. Героиня, стуча копытами, ослеплённая болью и дымом, обрывает верёвку и уносится прочь, как боевой конь.
  Об этом событии тут же разносится молва по всему заповеднику. Кто-то смеётся, кто-то громко жалеет корову. К вечеру к директору приходят хозяева коровы и предъявляют иск о нанесении морального и материального ущерба.
• – Она же никогда больше не поверит людям, молока не даст и отомстит вам всем – кричит распалившийся от гнева хозяин.
  Но безумие заразно. И уже вскоре хозяева забывают о своём горе и включаются во всеобщее театрализованное шествие через деревянный скрипучий мост. Танцуют все!

Пир
Англ. нар. баллада
«Я стою здесь тысячу лет
Меня окружает ковыль
Ветер меня иссушает
Я очень устала быть

Я – половецкий идол
А попросту – каменная баба
Была и я живою,
Как эта кричащая женщина
На стройном и злом жеребце
Когда совсем я исчезну,
Рассыплюсь на мелкие камни,
Станет она мне заменой
Камнем на тысячи лет»

На высоком холме, поросшим бессмертниками, полынью и всяческим степным разнотравьем, на пахучей от множества трав земле, у подножия, белой от времени, каменной бабы, расположилась массовка. Народ должен был старательно изображать пир. К всеобщему разочарованию вся еда была – муляж. Воду вместо вина не рискнули подсунуть актёрам, дабы не погасить творческий пыл. Поэтому появились три трёхлитровых баллона с каким-то светлым вином. Вино было налито в чаши, на закуску добросердечные местные крестьяне принесли клубнику. Она была быстро рассыпана по всему пиршественному столу. И если бы со стороны ночной степи не дул в спины сильный холодный сквозняк, а лица не слепили прожектора, ни кто бы не вспомнил, что за век сейчас на дворе. Небо и звёзды над головой, вечные спутники людей, смотрят вниз, и как бы усмехаются, — играйте мол, играйте, глядишь, доиграетесь.
Где тонкая грань между правдой и вымыслом, своих и чужих, любовью и игрой в любовь? Между смертью и игрой со смертью? Когда рушится эта тонкая стена, наступает хаос. Сплетенье ног, сплетенье рук, смешенье крови.
Все веселы и пьяны, руки мужчин обнимают хрупкие плечи женщин. Пары наметились и после спектакля, все разбредаются по углам, сарайчикам и кустам.

«Живя лишь чувством и моментом», как сказал поэт Виталий.

На всю окрестность разноситься заунывный голос поэта и акына Гены Ж. Гена похож на японские нэцкэ. Маленького роста, чуть раскосые глаза и длинные пряди редких седеющих волос, свисающих на белоснежный хитон. Всех женщин своих он мечтает поместить под одно своё крыло. И об этом он везде поёт. Токует и токует. Как говаривали моряки в далёком порту (Байия?) – Нельзя перелюбить всех женщин, но нужно к этому стремиться.
Костры ночные догорают, тлеют последние древесные угольки. Над Танаисом зависла большая летающая тарелка. Зелёные человечки сегодня обязательно навестят во сне весёлых танаитов. Потому что поутру никто из них не признается другому, что допился до зелёных чёртиков. И тайна останется тайной. Её поглотит великий космос.
Валерий Посиделов.

10 июля 2008 https://posidelov.livejournal.com/110167.html

https://posidelov.livejournal.com/110167.html