Ольга Тиасто. “TOCTИK, ЛAHEЦКАЯ И СКОРAЯ ПОМОЩЬ CОBETCКАЯ”. Часть 2

Главы из книги. Продолжение. Начало здесь.

Часть 2

Г Л А В А 8.

О благодарности.

Один раз, правда, всё было наоборот. Мы спасли человеку жизнь, и в этот раз действительно было за что благодарить; но что-то никакого энтузиазма это не вызвало. В частности, у жены. Допёк он её, что ли?

Приехав на вызов, неожиданно застали мужчину в состоянии клинической смерти. Поспели, можно сказать, вовремя- ему повезло, так как он только-только что дышать перестал, и сердце остановилось…Да и кожа уже приобрела мраморный оттенок, тот самый, который быстро затем становится трупными пятнами… Мы бросились тут, как в «Криминальном чтиве»- адреналин внутрисердечно, хотя не очень-то были опытны в этом деле; массаж сердца, искусственное дыхание; кололи одновременно в вены с обеих сторон…Сами все покрылись красными пятнами от напряжения, и…получилось!!

Заработал мотор, задышали мы, задвигались, порозовели!Был неживой- и ожил! Как хорошо-то стало на душе! В общем, к приезду реанимационной бригады, где-то минут через сорок, больной наш пришёл в себя и уже разговаривал.

Только жена что-то не разделяла нашего восторга; она и во время процедуры оживления не очень металась по комнате, выполняя наши распоряжения, а ходила так медленно, с достоинством, словно нехотя. Может, не стоило и стараться?…

Ну, полноте! Старались-то мы не для неё, а для него. И вообще, приятная штука- профессиональное самоудовлетворение!

Когда мы, сдав больного на руки реаниматорам, покидали квартиру (наверное, в половине случаев они прибывают на вызовы, когда или некого уже реанимировать, или кто-то за них всё уже сделал — славная работка!), жена процедила сквозь зубы: «Спасибо вам, девочки», и быстро закрыла за нами дверь. Чайку предложила бы, что ли? А то от такой работы во рту всё пересохло.

Ладно; не будем её судить- кто знает, каким засранцем был спасённый нами субъект? Может, его возвращение к жизни продлит мучения окружающих ещё лет на пять?

Но такое уж у нас отношение к скорой помощи: мы должны, и всё- бесплатно.

Вот слесарь — сантехник придёт, починит вам в ванной или сортире краны там, унитаз или что — скажите ему: «Спасибо тебе, сантехник!» и посмотрите на его реакцию. Или : «спасибо тебе, мальчик!»…В голову даже не лезет такое, а?

А здесь — был человек мёртвый уже; оживили — » спасибо вам, девочки».

Нет, мне и так приятно; но всё же ждёшь какой-нибудь благодарности…

Кстати! В связи с чаем вспомнила: мало кто вообще понимал толк в гостеприимстве. Сколько раз мы приходили в квартиры больных — не тяжёлых, хронических- ночью, уставшие, голодные, замёрзшие, как собаки; по часу сидели у них, по их просьбе, ожидая, пока не снизится давление или не пройдёт какая-то боль- хотя могли бы и не сидеть; и редко кто из домашних предлагал чаю, кофе или бутерброд. Не то, чтобы мы с радостью каждый раз соглашались бы- нет, но определённо были такие моменты, когда хотелось.

Особенно когда в квартире — праздничный банкет, и тебя сажают чуть ли не за этот самый стол, но только ничего не предлагают, кроме как понюхать запах перегара от перепившего больного. Он уже выпил и закусил, а мы- нет. Вот что обидно.

Не были исключением и праздники. Сколько раз мы с Ланецкой дежурили на Восьмое марта и в новогоднюю ночь…И что вы думаете? Были какие-то подарки? Нич-че-го!

Мы просто диву давались. Восьмое марта, приходят к вам две симпатичные докторессы, лечат вас, а вы?!…Ну, шоколадку кое-кто клал в карман, десять рублей (стыдно, а нужны), кто побoгаче- банку кофе(дефицит!) Теперь, в эмиграции, мы, русские, жалуемся друг другу на скупость итальянцев. Наши-то тоже…не очень.

А врачи здесь в подачках не нуждаются. Уважаемая профессия!

Да, так вот. Как-то ночью, клацая зубами от холода, пришли мы в жилище одной очень интеллигентной семьи- любителей шахмат и поэзии. Муж не давал нам уйти, пока у жены не снизится температура. Мы куняли на стульях; во рту был пакостный вкус, кислятина, как обычно ночью.

— Вот вам, девочки, чтобы вы не скучали, — суёт мне мужчина журнал,- здесь есть шахматные задачи.

Я смотрю на него изумлённо красными глазами. Шахматные задачи! В три часа ночи! Он издевается надо мной или это такой юмор?

— Нет, извините, — говорю,- я совсем несильна в шахматах.

— Ну, тогда, — говорит он, -почитайте стихи Евтушенко. там хорошие есть стихи на десятой странице.

-Спасибо, -отказываюсь я.- У меня в это время суток как-то нет настроения читать стихи…

-Ну, тогда, -обижается он,- даже не знаю, чем вас и развлечь…- разводит руками.

«Дай чаю!» -подсказываю я (мысленно, конечно).

Ну, что это за человек? Интеллигент?!…Нет, дебил! Таково моё глубокое убеждение.

Например, есть врачи, которые не очень церемонятся. Тот же Федорня или Вик Вик, бывший доцент. Эти сразу, как только пришли к больным, могли усесьтся, потереть ручки и бодро так предложить: «Ну что, пообедаем?»…

Но это уже другая крайность.

И те больные, которые были преисполнены благодарности и обещали нашему начальству на подстанцию позвонить, написать и об этом сообщить- как-то потом забывали…Вот мы один раз и решили восстановить справедливость. Сами себе написали благодарности на подстанцию от имени двух больных (конечно, предварительно с ними договорившись: обе были подругами Ланецкой). Нас начальство потом очень хвалило и зачитывало эти благодарности на собрании при всех…там хорошие такие были слова…(я сочинила).

Было очень приятно и, главное, справедливo.

А проблему голода по ночам мы тоже решали по-своему.

Почему-то именно ночью нападал такой зверский голод…и тогда, возвратившись от больных не солона хлебавши, мы шли к холодильнику.

Был на подстанции такой холодильник, куда врачи и другой персонал ставили свои продукты, чтобы потом взять их оттуда и съесть. Многие эти продукты там забывали, и тогда они стояли по многу дней и портились; но было всегда и кое-что свежее. Например, завтраки доктора Медведева нам нравились- хорошие были котлеты и огурцы солёные.

Только он допускал ошибку, что не ел их сразу, а откладывал удовольствие до глубокой ночи; ночью появлялись мы- две вечно голодные вампирши.

Обычно я стояла на стрёме, в коридоре- у меня обоняние плохое, я могу пропавшие продукты от свежих не отличить, а Ольга нюхала все баночки и сразу определяла:

— Ммм…свеженькие! Хорошие котлетки…хлебушек…и огурчик…

А я ждала в коридоре, не идёт ли кто? чтобы если что- подать знак. И вообще, есть у меня такая черта, этакая гнильца; если можно грязную работу своими руками не делать, то я предпочитаю чужими.

B животе бурчит от нервного стресса и неправильного режима питания; и уносим добычу во тьму, и там съедаем её. На подстанции тихо: кто на вызове, а кто- спит. Но есть надо в темпе, чтоб не застали с поличным.

И вот возвращается доктор Медведев и сразу на кухню спешит. Хлопает холодильником, роется- и:

— Зарр-раза!- кричит.- Опять украли котлеты! Да что же это такое?! Уже в холодильнике оставить ничего нельзя!!!

— Ай-яй-яй!- качает головой сочувственно Ольга, — не говори! Сволочи какие. — И языком ворочает во рту недожёванную котлету. — У меня у самой на прошлой неделе вот так бутерброд с бужениной спёрли (бессовестно врёт). И смотрит хозяину котлеты невинно в глаза.

Безобразие, конечно, чужие котлеты таскать.

Теперь я и сама это понимаю.

ИЗ ГЛАВЫ 9

Странные случаи, возмутительные случаи…

О таких может поведать любой врач. Но вот вам мои случаи, некоторые из них.

Когда я услышала «Упал с пятого этажа»( вообще-то, «упала», но пока вызов пройдёт по этапу «вызывающий- диспетчер- бригада», всё меняется как в игре в «испорченный телефон»), с ужасом представила себе лужу крови и всё, что посреди этой лужи лежит…

Что-то наподобие того страшного случая, произошедшего на стройке. На моей улице, кстати. Там члены кооператива- будущие жильцы- помогали рабочим приводить в порядок готовый уже к сдаче дом. Только правила техники безопасности там не совсем выполнялись; поэтому тяжёлый рулон линолеума вместо того, чтобы снести по лестнице вниз и положить во дворе за домом, сбросили из окна третьего этажа.

К несчастью, он упал на голову стоявшего внизу будущего жильца (конечно, без каски, но ввиду веса рулона это вряд ли имело значение) и просто снёс ему, крышку черепа- ровно, как срезал бритвой.

Зрелище обнажённого мозга в черепной коробке было очень неприятным, и поэтому пришлось ему прикрыть голову газетой, и только. До приезда милиции. Не жить бедняге в новом доме…

И так, внутренне содрогаясь, я готовила себя к чему-то подобному.

Однако, есть счастливые люди. Везучие- скажем так.

Наша героиня, молодая и упитанная дама «в самом расцвете сил», выпрыгнула из окна от обиды на двух своих собутыльников- бестактные джентельмены как-то её обозвали. И вот лежит она на газоне под домом аккурат в проекции этого окна- любители геометрии могут провести перпендикуляр.

И никакой крови нет. Мало того! Вообще никаких видимых травм, переломов, даже царапин при обследовании выявить не удаётся. Вставать же она не желает потому, что «устала и хочет отдохнуть».

Конечно, отсутствие внешних повреждений ещё ничего не говорит о возможных внутренних. Поэтому вчетвером осторожно, бережно укладываем её на носилки и везём в БСМП. Чувствует себя прекрасно; просит только не снимать ценную майку- » А то сопрeтe…знаю я вас…двадцать рублей стоит»- с красными цветами и блёстками.

Изрядно пьяна. У бахусов вообще- свои ангелы-хранители. Там, где с нормальным человеком обязательно что-то случится, бахусу всё до фени; он на автопилоте все препятствия преодолеет и не почувствует.

Джентельмены же, пившие с ней, так и не поинтересовались, куда она рухнула. Даже не высунулись из окна…

А вот случай из разряда всегда меня занимавших, но в моей практике не встречавшихся; и никакой серьёзной литературы по этому вопросу я не читала. Не знаю даже, как по-научному называется это явление, которое диспетчер Рыбулько назвала почему-то «склещиванием». Может, перепутала со «скрещиванием»?

В общем, речь идёт о тех удивительно комичных случаях, когда любовная пара в результате испуга или иного нервного потрясения спаривается и не может распариться. То есть, спаривается она ещё до испуга, понятно; а уж потом срабатывает какой-то механизм- мышечный спазм, и партнёр попадает будто в мышеловку. Aга!…Тут-то и начинаются проблемы.

К сожалению, сама я не ездила на этот вызов, а послали туда одну из наших фельдшеров. Она препроводила несчастных, завёрнутых сообща в одеяло, в больницу.

Уколы но-шпы и реланиума, сделанные обоим в глютеи, не помогли.

Тут и завязалась в темноте комнаты отдыха на подстанции (ночь выдалась спокойная) оживлённая дискуссия: а как вообще в таких случаях поступать?

Какие такие методы неотложной помощи вы можете предложить?…

После глупых и довольно-таки пошлых разговоров опытный фельдшер Валя сказала серьёзно:

-Между прочим, советуют- в таких случаях- вставить палец в задний проход (правда, кому- ему или ей? я не помню и точно сказать не могу), и тогда мышцы расслабятся и этот спазм пройдёт…

— Ага!- перебила её Рыбулько.- А если они и палец тебе прищемят?! И будешь стоять с ними- третий лишний!…Агаа-га-гаа…!Гы-ыы..…

Глава 12.

Из-за пары мужских ботинок.

Где доставали себе советские медики, равно как и все остальные граждане, приличную одежду и обувь в те годы тотального дефицита ? Хороший вопрос.

Конечно, в первую очередь на черном рынке, на вещевых толчках, где спекулянты делали таинственные знаки, шептали на ухо и приглашали клиентов «за угол», чтобы показать товар свой из-под полы. Во вторых, у тех же спекулянтов на дому, по знакомству.

Тут речь не шла вообще о «выборе», и даже не всегда — о нужных размерах. Хватали обычно то, что предлагалось. Если у тебя сороковой, а предлагают красивые туфли тридцать девятого, скажем, размера, то ничего- разносишь. А если сорок первого- то тоже ничего, не спадут. И как мы уже знаем, пара обуви кап. производства обходилась в месячную зарплату.

Ho если у вас было знакомые в управлении торговли, или среди партийной номенклатуры определенной значимости, можно было получить кое-что со специального склада-распределителя.

Далеко не всем это было доступно; как в любом деле, у врачей тоже была своя иерархия; и может, врачи, которые работали в хороших, ведомственных клиниках и лечили важных пациентов, или профессора-доценты университета, которые таких престижных больных консультировали, могли получить подарок со склада…Но обычные люди, в том числе и врачи районных поликлиник, и бедняги со скорой помощи, стоявшие в самом конце пищевой цепочки, знали об этих таинственных складах лишь понаслышке. Представляли себе волшебные пещеры Али Бабы, полные всяких сокровищ. Ходили легенды о том, что там есть бельгийские дубленки, австрийские платья, итальянские сапоги и даже американские (!) джинсы по госцене; но как-то во все это слабо верилось, и никто не знал, где эти пресловутые склады находятся.

Если же в кои веки раз импортная обувь попадала в розничную продажу, в нормальный обувный магазин, то лучше бы она туда не попадала вообще. Показать ее издали рядовому покупателю было все равно, что дразнить красной тяпкой быка: среди населения случалась паника, опасные волнения и давка.

Не будем уже вспоминать о том, как приобретались в те годы автомобили и квартиры. Даже имея средства на такие покупки, можно было ждать годы и годы, пока не подойдет твоя очередь…Но что говорить о квартирах и автомобилях, когда я помню очередь за видеомагнитофоном, в которой я стояла больше года, желая видик по госцене.

Каждое воскресенье ходила на переклички к магазину электроники на Северном; и стоило не явиться один лишь раз, как я была безжалостно вычеркнута из списка! Может, и к лучшему.

Иметь у себя видик в те годы было делом опасным…Целая серия фильмов относилась к категории запрещенных; их коллективный просмотр в компании родных и друзей был чреватым последствиями.

Например, запрещенная порнография. Если в фильме показывали мужа и жену, лежащих в постели и укрытых одеялами до подбородка, фильм казался смелым и предосудительным; вам приходило на ум, что возможно, под одеялом они раздеты?…Если же мелькала вдалеке чья-то бегущая голая задница, это уж, понятное дело, была порнография. И если завистливые соседи, не приглашенные на просмотр, звонили куда следует, могла внезапно нагрянуть милиция. Чтобы застать вас врасплох и не дать избавиться от неприличного фильма, случалось, что вырубали в подъезде свет. И несчастным владельцам видика порой приходилось кинуть его с балкона вместе со злополучной кассетой.

За просмотр некоторых пакостных образцов, говорили, можно было сесть в тюрьму. Вскоре атмосфера изменилась, началась перестройка и гласность… а в тюрьме еще сидели некие типы, имевшие несчастье посмотреть неподходящий фильм.

Но вернемся к более актуальным туфлям.

Разумеется, факт поступления импортной обуви в магазин держался в большом секрете. Но знакомый продавец Ланецкой сообщала нам под большим секретом, что «может быть, завтра…»кое-что замышляется; готовится некая акция. В тот день мы были начеку, и наша «скорая помощь» курсировала в зоне магазина, описывая круги, в полной боевой готовности.

Конечно, директор уже отложил большую часть товара для себя, семьи и друзей, а также для «нужных людей» и теневого бизнеса, той же продажи втридорога. То, что осталось потом- какие- то сто или двести коробок- все же могли дойти до покупателя с улицы.

Но не так-то легко, как мы сейчас убедимся, было их взять. Никто не хотел упускать редкой возможности купить пару импортной обуви по государственной, низкой цене.

С утра, помимо нашей «скорой», к заднему крыльцу магазина присматривались, принюхивались, ходили кругами подозрительные личности. Этими «стервятниками», чующими поживу, были профессиональные спекулянты, люди, которые жили тем, что добывали в очередях. Брали как можно больше чего угодно, с целью перепродажи.

Но в случае с обувью взять «больше» было почти невозможно; во избежание беспорядков давали по одной или две пары на руки.

К обеду на заднем дворе магазина выстроилась очередь. Писали списки, делали переклички, отлучившихся в туалет или за сигаретами безжалостно вычеркивали; ревностно следили за порядком. Я оставила Ланецкую и дело спасения больных на произвол судьбы и встала в очередь. Говорили, что после обеда «будут давать». Подтверждением тому служила задняя дверь магазина, забаррикадированная столом, поставленным поперек.

Еще через час на том же заднем дворе яблоку было негде упасть; все сгрудились, о стройной очереди, порядке и списках не было уже и речи; атмосфера накалялась…

Говорили, что вынесут сто пятьдесят коробок, не больше; сто пятьдесят пар итальянской обуви; но желающих, видно невооруженным глазом, собралось в десять раз больше.

Я начала работать локтями, продвигаясь незаметно вперед. Моя позиция была не так уж плоха; легко было оттеснить дилетантов, но в первых рядах стояли насмерть; там был железный заслон спекулянтов, жестоких и закаленных в давках людей.

— Куда лезешь, а? Осади назад, а не то…

— А ты куда, умник такой?…

-Охладись, не нервничай, дядя!

Часа через полтора лязгнул, наконец, замок, отворилась дверь.

Толпа задвигалась, зашумела. Началась давка.

— Ой, ой! Не давите, мне плохо!- тут же послышались сзади женские вопли.

— Если плохо, иди домой!- отвечали им грубые, бесчувственные голоса.

К моему разочарованию, вскоре стало ясно, что женской обуви осталось несколько пар: мне не достанется. Давать будут только мужскую.

— Ээ-эх! Ыы-ых!- наседали сзади какие-то костоломы.

Я старалась использовать силу их толчков, чтобы плотнее ввинтиться в первые ряды. Если мой расчет был верен, и им не удастся меня оттеснить, то что-то из мужских ботинок мне наверняка перепадет! «Итальянские мужские туфли»,- говорил кто-то, кому удалось подпрыгнуть и что-то там рассмотреть, — «по одной паре на руки».

Крики усилились, стали отчаянными. Кто-то уже передавал коробки из рук в руки поверх голов.

-Эй! Эй!!!- орали другие. -Сколько пар вы уже взяли?!По одной паре на руки! Не давайте им больше, спекулянтам!! Не жульничать! Отходи!!..

— А ты не смотри, сколько кто берет! Занимайся своим делом!

-Я тебе займусь, спекулянтская наглая рожа!

-Ах, ты….

Вспыхивали скандалы, завязывались потасовки…работали коленями и локтями.

Я медленно, но верно выигрывала сантиметр за сантиметром, как вдруг:

— Ооооохх!!…- толпа колыхнулась, сместившись вправо, и я оказалась на десять метров дальше от заветной цели.

— Ууухххх!!…- и всех понесло обратно; можно было поджать ноги, людская масса тащила тебя за собой; и я очутилась у самого прилавка, прижатая к нему бедрами.

— Кто следующий ??А??-кричала растерянно продавец из дверного проема. На лице ее — паника, ужас, боязнь человеческой массы, которая могла бы спокойно снести ограду вокруг магазина, а не только стол, отделявший ее от толпы.

-Я!! -кричу, протягивая деньги.

— Нет, я, я!! не наглейте, девушка!!- вопят слева и справа от меня.

Бедра, прижатые к столу, болят ужасно, кажется-вот сейчас лопнут.

— Остался сороковой размер!- кричит продавщица.

-Давайте, давайте уже!!-соглашаюсь я.

Сороковой размер мужских туфель в России- один из самых неходовых.

В отличие от Италии, где у маленьких мужчин изящные ноги, у нас сороковой размер у мужчин равнозначен тридцать четвертому-тридцать пятому у женщин. Но, не веря своей удаче, не глядя, хватаю коробку и пытаюсь отчалить, пихая задом назад. Стараюсь «отклеиться» от стола. Боль в бедрах, прижатых к твердому краю, становится невыносимой.

И только теперь я с ужасом понимаю, что выбраться назад практически невозможно. Сотни людей, давящих в одном направлении, не позволяют мне сместиться даже на толику; за мной- стена, потерявшая разум и контроль. Одно чувство движет ими: жажда дефицита. И еще: давить, давить и давить!

Думаю, что сейчас мне станет плохо; делаю беспомощные и отчаянные попытки выбраться, дергаюсь, как червяк на крючке; хочу быть зажатой хотя бы меж мягких тел, а не придавленной к краю стола.

Пригнуться и залезть под стол? не могу. Вскарабкаться на него?..тем более.

— Выпустите меня!! Дайте пройти!!- мой голос тонет во всеобщем крике, и кажется, я окутана ватой. Кто-то пытается, правда, помочь мне, и тащит назад, но быстро оставляет бесполезные усилия. Чувствую, что не хватает воздуха; слышу звон в ушах и вижу все через серую сетку…Теряю сознание?

Всегда считала себя сильной и крепкой. Синдром сдавления конечностей?…

Нет! Я так просто не сдамся!

— Тащите меня назад! Тому, кто поможет, отдам мои туфли!!- захрипела я в последнем усилии освободиться.

Тут что-то изменилось. Рывки сзади стали мощными и решительными; несколько пар крепких мужских рук расчищало проход, вырывая меня из плена толпы, из давки. Где-то открывались узкие щели, проходы, куда я втискивала зад, плечи, начиная дышать, двигаться, стонать…

— Уфф-фааа…,- с последним вздохом, растерзанная, вырвалась я на свободу, прижимая коробку к груди, откашливаясь и вдыхая полной грудью.

-Ну, так как же? А туфли??- обратилось ко мне несколько «спасителей».

Ага. Еще чего. Для этого я давилась насмерть в толпе?

Я сыграла на самой сильной эмоции, жадности. Если жалости нет, то на жадность всегда можно расчитывать.

Еще легко отделалась, думала я. Надо будет посмотреть, что сталось с бедрами. В том, что останутся огромные кровоподтеки, можно было не сомневаться.

Зато в коробке несла пару итальянских туфель сорокового размера, которые наверняка будут малы мужу, но могут быть проданы по хорошей спекулятивной цене. Хромая и отряхиваясь, перехожу на другую сторону улицы, где ждет меня «скорая помощь».

Еще десять минут давки, и могли бы забрать отсюда мой бездыханный труп.

Глава 14, последняя.

Опять золото! Нет, я так больше не могу…

Тот день не выдался- с утра уже было ясно.

Такие дни, когда случаются мелкие пакости и неприятности сыпятся, как горох, будто созданы для того, чтобы вам показать, как нелепо всё и абсурдно. Всё: ваша работа, попытки добиться чего-то и кем-то стать… Случается что-то- мелочь, ну, совершенный пустяк- и именно он переполняет чашу терпения и подхлёстывает давно уже подсознательно принятое решение. Настроение меняется- и всё теряет свой смысл…

О чём это я? А вот о чём.

Уже в десять часов утра депутат Верховного (а может, областного или какого-то там ещё) совета замахивался на меня папкой. Что было в папке, я не знаю- какие-то важные документы- но он явно вознамерился пустить её в ход. Его дочь шестнадцати- семнадцати лет лежала в своей постели с нормальной, в принципе, температурой- 36, 8°С, лёгким недомоганием и, возможно, начинающимся ОРЗ. Я, с обычными для меня тщательностью, вниманием и терпением выслушала, осмотрела больную и дала совет:

1)полоскать горло 2) закапывать нос 3) пить больше жидкости 4) оставаться в постели и 5) вызвать участкового врача- деликатный намёк на то, что «скорая помощь» здесь не нужна ( а другой врач, менее деликатный, мог бы и прямо сказать: «Какого хрена вы «скорую» вызывали?!»)

Таким образом, думала я, папа- депутат останется доволен. И встала, чтобы попрощаться.

— И всё?…- спросил он.

-И всё, — говорю я.- Доверим дальнейшее наблюдение лечащему врачу.

-И никакой помощи, значит, вы ей не окажете?! — папа начал набычиваться и сопеть.

— Я дала советы относительно лечения. Состояние её удовлетворительное, и я не вижу, какую помощь сейчас я могу оказать…

-Так что Вы за врач, если не окажете помощи! Сделайте ей укол, или не знаю там что!…Меня не учили лечить людей, меня учили строить дома!

И взял для убедительности ту самую папку ( что в ней- проекты домов?…)

— Послушайте, — говорю я спокойно. (У нас, как в ресторане- клиент всегда прав; но сделать укол, когда его совсем не нужно делать- уж извините- никто меня не заставит).- Какой укол Вы хотите, чтобы я сделала Вашей дочери?

-Не знаю, какой! Я хочу, чтобы моя дочь жила!!…Болеутоляющий! Жаропонижающий! Противовоспалительный!…Сделайте же что-нибудь!!

— Да нет у неё ни жара, ни болей…У Вас что-нибудь болит?- спрашиваю я дочку.

Она испуганно качает головой.

-Не нужен ей укол, понимаете? Зачем делать человеку лишние инъекции?- увещеваю я.

-А зачем тогда я вызвал «скорую»?!- кричит он.

-А вот уж не знаю, зачем…

-Так, — свирипеет папаша.- Ваша фамилия!…Дайте я запишу!

-Пожалуйста, пожалуйста, — начинаю и я уже терять терпение и цежу ему мои данные сквозь зубы. Он записывает на бумажке.

-А теперь- вон отсюда! — машет он папкой возле моей головы.- Вы хоть знаете, кто я?!…

-Догадываюсь. И полегче с этой папочкой, — говорю я, и мы с Ланецкой проходим мимо него в коридор (она- с опаской и в ускоренном темпе).

-Мы поговорим с Вами в другом месте!- кричит он мне сверху, потрясая своими полномочиями в папке.

-Поговорим, не сомневайтесь, — говорю я. Он меня уже порядком достал.- Я знаю, что делаю, и за свои действия могу отчитаться в любом месте…

-Кто их выбирает, а? Этих депутатов? — спрашиваю у Ланецкой.- Я никогда не голосую.

-А я?!…Тем более, — отвечает она.

Так если никто не голосует- откуда берутся депутаты?…

Психопаты. Другими местами меня пугать!…

На лестничной клетке, однако, мы нашли одного пациента, которому действительно нужна была помощь. Хотя он нас и не вызывал.

Это был кот. Он лежал среди отбросов, вываленных прямо под почтовыми ящиками (посмотрел бы лучше депутат, что творится в его подъезде!), и как-то странно открывал рот…Давился?…среди отбросов были рыбные кости. Вообще, котом его и назвать-то было нельзя- котёнок. Мы попытались открыть ему рот, чтобы вытащить кость или что там застряло- но во рту разглядеть ничего не смогли. Только немножко крови.

-Давай отвезём его, беднягу, — сказала Ольга.

— Конечно, не бросать же здесь.

Через минуту водитель Калиновский вёз нас и кота, завёрнутого в тряпку, в ветеринарную клинику. С сиреной.

Когда его осмотрели, выяснилось, что никакой костью наш кот не давился, а кто-то его избил. Возможно, тот же злобный депутат, зверюга. С него станется!

Врач сказал, что с котом всё будет в порядке- ему нужно только отлежаться чуть-чуть и прийти в себя. Я почувствовала большое облегчение, узнав, что кошак- вне опасности, и отвезла его на квартиру к маме- единственное надёжное убежище, которое пришло мне в голову и было по пути. Вот так сюрприз её ждёт, когда вернётся с работы!

Я устроила кота, который заметно повеселел, у неё на балконе, дала ему молока и оставила маме записку о том, что на балконе- кот, спасённый нашей бригадой, и ему нужен полный покой и временное пристанище.

Чтобы немного отвлечься от неприятных утренних событий, я попросила Ольгу и Калиновского(угрюмый парень, но понятливый и безотказный, молодец!) отвезти меня на базар. В два часа там народ уже появлялся. А в четыре просила меня забрать. В том, что они с двух до четырёх управятся без меня- я не сомневалась.

И вот уже, без белого халата, с огромной сумкой через плечо, я спешу к моему ларьку- поправлять материальное положение… Десять минут на то, чтобы выгнать оккупировавших ларёк вьетнамцев, ещё десять -на то, чтобы разложить товар, тогда ещё нехитрый турецко-польский ассортимент- и с двух до четырёх я успеваю наторговать на три моих месячных зарплаты! Потом за мной приезжает бригада.

Вот вам иллюстрация, наглядный пример… Стоит ли дежурить по двадцать четыре часа и терпеть ещё издевательства от разных там депутатов и прочих? Есть ли смысл заниматься глупостями?…Или всё-таки есть?

Вы скажете- человек работает не только ради зарплаты?…

Ланецкая просит меня не уходить со «скорой», без меня ей будет «совсем плохо»…Ну, ладно, посмотрим, пока оставим всё, как есть. А посещать базар я могу и в свободные от работы дни.

Мы перекусываем в шашлычной на Северном, в «Шайбе», взяли наше любимое мясо в горшочках — с соусом и картошкой. Чувствую, что в этот раз что-то много приправ…Съедаем всё до конца; причём Ланецкая, как всегда, умудрилась не съесть помаду – она складывает рот вот так, трубочкой, отправляя туда осторожно каждый кусок — и говорит:

— Мясо было тухлое.

— Что-о?!- я не верю своим ушам.

— Н-да, тухленькое немножко; они потому перчика и чесночка туда и положили- тухлятинку забить…

Я начинаю заранее переживать — у меня очень нежный желудок, и я боюсь «подтравиться».

— Так что ж ты мне сразу не сказала?…

— А ты что- сама не чувствуешь?

Не чувствую, чёрт меня побери. Обоняние, я же говорю, никуда не годится. Нос всегда наполовину заложен. Ни вонь чеснока, ни запах алкоголя, ни тухлятину не чувствую вовремя- что ж это такое, господи?

Вечером звоню маме, чтобы узнать, как поживает кот. Она совсем не рада сюрпризу, просила больше такого не делать. Кот чувствовал себя неплохо, но так как я оставила ему много молока, с непривычки у бедняги начался понос, и он обгадил ей весь балкон. Пришлось его вынести в парк за домом, и он убежал.

Может, оно и к лучшему.

Такой насыщенный день просто не мог окончиться хорошо.

Наступила ночь. И вот он- тот самый вызов в троллейбусный парк, где по поводу какого-то торжества или юбилея все перепились, и молодому механику воткнули отвёртку в грудь.

Если вы помните- я уже об этом рассказывала. О том, как глупо всё вышло, как он бродил там около часа, прижимая руку к груди, и даже мирился и обнимался с тем, кто его заколол…а потом упал без сознания. И тут кто-то решил позвонить «03». И о том, как мы его забирали из троллейбусного парка в безнадёжном состоянии и везли в больницу уже фактически труп…

Ольга сидела с ним сзади, в салоне, а мы с Калиновским, как всегда, впереди. Поэтому я даже не заметила, что на руке у него было кольцо. Или два.

Не обратила внимания, так как руки его были грязными и в крови; он, пока был жив, зажимал ими рану…Единственное, что я помню, когда подъехали к БСМП- толпу цыган поодаль; не у входа в приёмник, где остановились мы, а у левого крыла. Потом я сразу побежала с направлением в больницу, так как нас никто не встречал, а Калиновский вышел из машины и стал выдвигать сзади носилки.

Довольно быстро пришли хирурги, осмотрели тело там же, на выдвинутых из фургона носилках, вздохнули и сказали:

— Везите его в морг. Жалко; парень молодой, здоровый был…если бы раньше…

И написали свою резолюцию. Да уж понятно и так…

Носилки задвигаются обратно; мы едем дальше. В морг.

-Говорили мне в парке — он недавно женился. Жена, может, не знает ещё? — вздохнула Ольга.

И тут наши взгляды скользнули, не сговариваясь, по тёмным рукам в крови и машинном масле, сложенным на груди. Нa пальце тёмной руки явно виднелась светлая полоса.

— Послушай, -сказала Ольга. — А на нём же были кольца. Или большое одно. Я видела точно, когда мы его везли.

— Ты видела?…- я холодею при одной только мысли о том…но нет, ерунда.

— Ты точно видела? Уже в машине?!

-Да. А теперь их нет. Куда они делись?..

Я смотрю на Ольгу- на Калиновского; на Ольгу — на Калиновского. У одной вид испуганный, у другого — непроницаемый. Не поймёшь. Ну, страдает она клептоманией — да, но чтобы с мёртвого кольца снимать…Я не верю.

— Так, — начинаю я следствие.- Везли, значит, в машине — кольца были. А потом? Я пошла в больницу…

— Я тоже пошла за тобой,- поспешно добавляет Ольга,- мне нужен был туалет.

— А ты, Толик?- спрашиваю я.- Ты где был? Неужели никого здесь не видел? К фургону кто-нибудь подходил?!

-А я почём знаю?- пожимает плечами он.- Я носилки-то выдвинул, и в кабину сам сел…Что я должен — с мертвяком стоять, что ли? Цыгане вон, может, подходили — кто их знает…

В историю с цыганами мне тоже не верится — они были слишком далеко от машины и заняты своими делами, у них кто-то там попал в токсикологию…

Господи боже мой. Хорошенькая вырисовывается картина. Из троллейбусного парка мы его взяли с кольцами, и хотя трезвых там никого не было, кто-нибудь обязательно скажет, что увезли его с кольцами- а как же! Есть люди наблюдательные- не в пример мне.

И в морге, куда мы его сейчас везём, составят опись всех ценностей, что были при нём, то есть- нет никаких. И этот след от кольца на пальце белеет, прямо внимание привлекает- белый след на чёрной руке… Раз в парке оно ещё было, а в морге его уже не было- кто снял кольцо? Ясное дело- «скорая». («С мёртвых уже, гады, кольца снимают…»)

А теперь рассуждаем, как если бы я была следователем Грие: что там за бригада? Сто тридцать третья? Врач Тостик? А подождите-ка…кто у нас был в тот раз, когда пропало золото у больных? Опять врач Тостик…

Водитель не совпадает, фельдшер не совпадает и поэтому отпадает… А врач- всё тот же алчный Тостик! Вот кто у нас уже весь район обворовал!

А, говорите, она— Тостик? Не он, а она?…Ну и ну!

Я уже представила себе отчётливо все «последствия», и мне стало нехорошо.

Сидела в морге мрачнее тучи, пока составляли протокол- опись одежды и прочего, и не могла дождаться, когда можно будет поставить подпись и уехать. Цыгане там, или кто другой- за всё, что творится в бригаде, всегда отвечает врач. За сто пятьдесят рублей в месяц к тому же.

Я поклялась себе, что если всё пройдёт гладко- уволюсь!

Решили пока никому на подстанции ничего о кольцах не говорить.

Утром Лемке, свежий и гладковыбритый, заступил на вахту, сменив Калиновского. Предложил «подкинуть» меня домой — ему всё равно в том же районе забирать врача Дерезу.

Пока мы едем в густом тумане, рассказываю ему о том, что случилось, и о том, что скоро меня, как видно, вызовут к Грие — Крийе, а потом…

-Баб-биззяна!!- кричит внезапно Лемке, тормозя.- Да ты же баббизяна,- говорит он затем, уже с мягким упрёком — не мне, а пешеходу, который вышмыгнул вдруг из-под самых колёс нашей «скорой.»- Куда бежишь, ёханый ты козёл?!…

Когда Лемке водит машину, послушать его- одно удовольствие. Водители других видов транспорта и особенно пешеходы, не знающие правил уличного движения- «козлы», «баббизяны»(видимо, «обезьяны») и прочие мудозвоны не дают ему нормально работать. Только занимают зря проезжую часть.

А насчёт колец, снятых с руки механика…

— Так это ж Калиновский их и спиздил,- уверенно заявляет он.

-Да?…Откуда ты знаешь?

-Да знаю я….Потому что он всё пиздит. Оставить в машине ничего нельзя. То струмент какой пропадёт, то канистра с бензином, то ещё что…Он же с тюрьмы пришёл, Калиновский.

В самом деле? А я и не знала. Теперь только вспомнила я другой случай, когда, собираясь ехать в Китай (дурацкая поездка через Владивосток, в Китае- один день), я взяла у Эльвиры- другого «врача-коммерсанта»- десять пар кожаных ботинок шахтинской обувной фабрики. Говорили, в Китае их хорошо меняют- на клеёнчатые кроссовки. Туфли шахтинской фабрики из натуральной кожи у нас в Ростове никто не брал, а китайские дермантиновые кроссовки шли «на ура»- больший дефицит. И вот я возила эти десять пар башмаков в машине, а когда под вечер, наконец, заехала домой- их оказалось девять. Я недоумевала: как могло так получиться?

Звонила даже Эльвире- кажется, она на меня обиделась….В конце концов, махнула рукой- девять, десять? Какая разница?

А водителем был всё тот же Калиновский. Разбойник.

Но всё равно- ничего теперь не докажешь…

Лемке- добрый друг- меня утешает, и слова утешения такие, какие редко от кого услышишь:

-Не ссы, Ольга, прорвёмся…

( что значит: «Не переживай, всё будет хорошо»- перевожу на нормальный язык). Машет рукой и добавляет душевно:

— Ебись оно всё конём!

Легко сказать- «конём».

Каким ещё таким «конём»?…

В молочно-белом тумане мигает мне жёлтая лампочка светофора.

Не красный и не зелёный, а жёлтый мигающий…никакой определённости. Никаких тебе подсказок, ни помощи в тумане: будь осторожен на перекрёстке, всегда начеку, надейся лишь сам на себя. Действуй на свой страх и риск….

Ну, вот и всё, друзья.

Я увольняюсь.