Юрий Наумов: «ЧТО БЫЛО БЫ, ЕСЛИ БЫ БАШЛАЧЕВ И МАЙК НЕ УМЕРЛИ»

Юрий Наумов, Галина Пилипенко. Фотокарточка: Дмитрий Посиделов

Начало тут: Главный блюзмен о США, одиночестве и обо мне…

Это частичка вторая Юрий Наумов: Америка – страна-пенис. Страна — ян

Часть третья: Россия, по большей части, просявкала! Но я не просявкал!

Часть четвёртая: «Психотерапевт — это легальный платный друг»

И пятая.

ЮРИЙ НАУМОВ: Ты не только гений места, но и гений-слушатель…

ГАЛИНА ПИЛИПЕНКО: Боже мой, какие формулировки! Как ты это генерируешь?!
ЮРИЙ НАУМОВ: Да просто идет же волна! Ты — душа этого пространства,этого куска страны. И душа в тебе — в девчонке скорнцентрирована и через тебя со мной общается.
Причем, я ощущаю это: «Мальчишка! Классно, что ты сюда приехал! Мне это нравится!»
Ну кайф же!
ГАЛИНА ПИЛИПЕНКО: Недавно я увидела проект памятника Башлачеву и моментально вспомнила твоё видение жизни СашБаша как цепи взрывающихся коробков — ты говорил об этом в нашем первом интервью.
Видел ли ты эскиз памятника? Нужен ли он? Или в сердце лучше хранить, чем в камне?
ЮРИЙ НАУМОВ: Подобные вопрос очень остро встал — буквально полгода назад по поводу Яны Дягилевой. Размоталась крутая буча, и она началась с того, что один мальчик и одна девочка решили на деревянном домике, где жила Яна, повесить мемориальную доску типа: поэт, музыкант, Яна Дягилева, годы жизни — 1966-1991.
Но такое дело — муниципалитет Новосибирска надо спросить.
А муниципалитет в бочку полез — запретим, не дадим, она панкушка, она самоубийца, православие не позволяет…
Словом, началась какая-то ботва — ну то, что обычно власти говорят.
Народ, утрись!
Ну, народ, с одной стороны, как бы и утерся. Но с другой стороны — не до конца.
И мне милый новосибирский паренёк пишет в Нью-Йорк (типа я такой важный в таком американском городе живу, эмигрант такой рок-н-ролльный): «Рассуди нас, как быть? Безмолвствуют уста».
Я говорю: «Гриш, я живу в Нью-Йорке без малого четверть века.
В 80-м году, в декабре в этом городе убили Джона Леннона.
По прошествии 30-ти с лишним лет можно сказать: Леннону нет ни памятника, ни бюста.
Но, в Центральном парке есть выложенный мозаикой черно-белый круг, на котором написано единственное слово:
«Имэджин».
И весь мир знает, что стоит за этим словом.
Поэтому лучшим памятником Яне Дягилевой был бы ежегодный фестиваль ее имени, проводимый в Новосибирске, потому что человек оставил вибрацию.
Он оставил этот мир, а вибрация живет в сердцах людей и люди эту вибрацию несут — это самая лучшая память для творческого человека»
Он помолчал дня три. Потом показал письмо кому-то, кто воскликнул: «А я о таком  фестивале второй день думаю!»
И все. И состоялся первый фестиваль Яны Дягилевой в сентябре, на ее день рожденья. Меня выдернули на него хэд-лайнером.
И в этом году намечается второй фестиваль.
По поводу Башлачёва — примерно тоже самое. Когда Саня был жив мы с ни выступали примерно на одних и тех же квартирах, в одних и тех же зальчиках и наша аудитория совпадала процентов на пятьдесят. Мы болтались в пост-советском пространстве выживая худо-бедно-бедно-как-то.
Будь Саня жив, его расклад был бы похож на мой. Уровень любви аудитории или ее отсутствие, проблемы — примерно тот же спектр.
А с Майком, возможно, было бы по-другому. Будь он жив, он не жил бы в коммуналке. Нашлись бы люди, дали бы бабла и он жил бы в нормальной-двух-трехкомнатной хате.
Бедность не порок, но есть злой рок, куда же смотрит Господь Бог.
Это про Майка, а Башлачев — с поправками на личность повторил бы мою судьбу артиста.
Очень любопытно видеть сегодняшние некрофильские шевеления в обществе по поводу Саши Башлачева. Прикольная штука!
Трупик такой — символичный! И сразу у людей возникает движуха.
Это не чисто русский феномен. Такое есть и на Западе. А на Востоке — я не знаю.
Памятник и посмертная вибрация…
Проблема еще и в том, что зачастую трудно защитить это пространство от опрощения и опошления. Потому что высоковольтные песни должны быть спеты определенным образом, чтобы первичный смысл и импульс в них вложенный, был бы достойным образом проявлен.
И когда на этой территории прыгают люди, которым не по Сеньке шапка, возникает профанация.
Света Кунина — череповецкая журналистка, раскочегарила фестиваль к 50-летию Саши Башлачева: «Вы что — 50 лет поэту! Вы что? Вы где? Вы как?»
Она пробила зал невероятной ценой. Ты б ее видела — как это далось — серое, пепельное лицо, глаза — красные склеры.
А потом власти решили — поддержим. И устроили во Дворце попсово-фанерную ботву. Под именем Башлачева.
Света была в таком возмущении!

Вы с ней ровесницы, наверное, одного разлива. Вы — девчонки, вдохнувшие воздух свободы во второй половине 80-ых годов.

Как писал Венечка Еровеев — что такое для России какая-то тысяча лет?
И вот Света ко мне подкатывается: «Юра, ты посмотри какое безобразие ! На имени Саши, суки, спекуляцию развели».
Я говорю: «Светка, я тебя видел в Череповце на 50-летнем, юбилейном фестивале Башлачева на грани нервного срыва. Ты хочешь инсульт?
Давай так: все что я могу — приехать и дать концерт. Спою пару песен Саша. Прочту несколько песен его как стихи. Это будет подъемно и приемлемо по деньгам».
Света: «Да, но хотелось бы движухи».
Я говорю: «Свет, в плохом случае не выйдет ничего, в самом офигенном случае срастется супер-фестиваль.
но наш диалог с тобой — это та синица в руках, на которую ты можешь реально рассчитывать»
И Света нашла отличных спонсоров и интегрировала меня в этот фестиваль и будет Дима Ревякин, Андрей Тропилло и его группа и другие люди.
Иными словами — такое шило в жопке в девки! Бьется за Сашу!
Потому что ее любовь сильнее остальных. Забавно, когда ты читаешь о пушкинских и баратынских временах, через толщу веков ты бултыхаешься в людском море и понимаешь насколько трудно найти человеческий акцент! Насколько инертным бывает поле!
Вот мы сидим на кухне и болтаем, оглядывая рок-н-ролльный ландшафт и я понимаю — какие мы старые люди! Ох…но!
Но я буду жить долго и буду сиять долго, потому что у меня миссия такая, Галя!
Это то, что ты и так знаешь обо мне, но это должно прозвучать наглой, дерзкой фразой: «Рок-н-ролльного артиста, такого класса и такого калибра как я, больше не было и не будет.Я знаю, что я — лучший. Я знаю, что я — самый ох…..й.
Мало этого — того, что я самый крутой!

Есть еще вторая половина истории — на мне ещё лежит конкретная миссия: я должен рок-искусство, полуубитое, полузаплеванное…я должен явить стране уровень, показывающий, что рок — это искусство калибра ренессансной живописи.
Это возможно — показать. Для этого нужно прожить долгую, красивую и убедительную жизнь.
Вариант срыгнуть из окна, спиться, оказаться в подворотне — не канает.
Жизнь должна быть красивой с точки зрения общечеловеческого достоинства и социальной состоятельности.
Это не бремя, но оно на моих плечах. Я — посланник. Как ты — посланник этой земли. Весь Ростов собран в тебе — девчонке кареглазой.
Весь мировой рок-н-ролл  даже не душой, а квинтэссенцией во мне. Я это знаю, я с этим живу каждый день на протяжении многих лет.
Это измерение, эта достоверность есть в моей песне:
«Мы не умираем. Странные вещи на грани беды.
Дороги, что мы выбираем, впитают кровавые наши следы.
И мои времена станут именем падшей звезды.
Мои времена станут полночью на часах.
Но мои времена — ты услышишь — они прозвенят.
Станут серенадой».
ГАЛИНА ПИЛИПЕНКО: Как хорошо в твоём поле.
ЮРИЙ НАУМОВ: В моей бездне, бэби.

Галина Пилипенко: Встречался ли ты в Америке с Жанной Агузаровой?
Юрий Наумов: Нет, она же сейчас большей частью в Москве, но я хочу рассказать тебе историю и она будет интересна тебе, она приколет тебя, потому что ты — глубокий человек.
У меня есть замечательный приятель, живущий под Сан-Франциско — Дима Строганов.
Он из Одессы, учился в столице, откуда свалил в Индию и проболтался там шесть лет, потом пять лет болтания в Австралии, а потом переехал в Калифорнию.
И он мне рассказал историю, которая относится и к нашему разговору об одиночестве, об американском юморе и о всех ничтяках разности и сходства.
Димка, помимо того, что рисует полотна маслом на холсте, делает то, что называется «мюрлейс» — то есть роспись стен домов, мозаичные ухищрения, то есть он работает с крупными формами.
И его пригласили отдекорировать виллу, которые характеризуются как «мэнш», то есть она ценой больше 20 — ти миллионов долларов. Для севера Калифорнии это реально много.
И вот Дима говорит: «Я что-то крашу, что-то выкладываю,и закопался почти до рассвета со включенным сознанием.
И вот в 5 утра в соседнем домине, который также стоит совершенно лютых бабок, зажигается свет.
Без четверти 6 из него выходит фешенебельный джентльмен лет 60-ти в дорогом костюме и галстуке, озабоченно поглядывает на часы, садится в свой белый бентли конверт за полмиллиона долларов и уезжает.
И вот я посмотрел на это время пробуждения, на этого мужика и его авто и понял, Юра: маршируют все».
Ты понимаешь!
Мне и Зиновьев говорил — почему сейчас никто не станет читать все четыре тома «Войны и мир» Толстого: «Потому, Юра, что исчез праздный класс».
Есть умные, есть богатые люди, но праздных людей, практически, не осталось!
Квинтэссенция этого — в фразе «Маршируют все».
Ты можешь купить себе невероятно крутую жизнь, но ты не можешь купить беззаботность.
Не маршируют только сидящие на улицах нищие. И то… хрен его знает!
И еще была интересная встреча: девочка-москвичка, великолепный специалист по видео и компьютерным эффектам, мотнулась в одну замечательную американскую фирму, которая соседствует с Голливудом.
Среди прочих проектов они обсчитывали кэмеруновский «Аватар». И ряд спецэффектов в этом фильме делала эта девочка и эта лос-анжелесская компания.
Команда — 80 специалистов.
За 80 миллионов долларов владелец компанани продает ее какому-то волчку-индусу, миллионеру из Болливуда.
Новый индус, весь на понтах и в белом Ролс Ройсе, всем сразу строиться, всем разом кольца целовать.
То есть уровень креативности сразу падает многократно.
Дилема. То есть когда я убегал из совка в 90-м году в Америку, момент выбора не стоял. Все было легко и просто: вы из Москвы?

Да.
Это трудный город, но все же он не на помойке найден. В Москве есть размах и дыхание великого города.
Она уезжает в США, потом что эта страна свободы и креативного драйва. Это интересные проекты, это рост, и это всё в одном. И что? Чтобы оказаться в фирме, которую купил человек «культур-мультур», «ля-ля тополя»!
И все рокировки привели к тому, чтоб оказаться под странным индусом! Который может еще сильнее упираться рогом в землю, чем московские дельцы.
Вот момент странности и один из побочных продуктов глобализации: сбегая в Америку ты можешь оказаться под иракским, китайским, индийским «боссом» и их дурацкими проектами!
И стоила ли овчинка выделки?
Это сейчас. А для меня тогда 28 летнего такой дилемы не стояло! Однозначно да!
Просто в стране был невероятный рок-н-рольный драйв и невероятное ощущение — когда ты идёшь по Нью-Йорку 90-года — средняя школа Бруклина, на ней радиоактивный знак, три чёрных лепестка и надпись «Nuclear bomb shelter» — «Ядерное бомбоубежище».
То есть на случай ядерной войны с Советским Союзом любая школа должна стала стать бомбоубежищем.
Сюда должны были прилететь СС-20 и бомбить город, где я сейчас стою. Понятно, что эти бомбоубежища никого бы не спасли
В 97 году эти надписи исчезли. Этого ты больше не увидишь! Этого Нью-Йорка больше нет!
Но я его успел застать и увидеть своими глазами.
Конечно, мир прикольно меняется!
Можешь себе представить? Например, была творческая контора и бах-бах — подернулась сахарной пудрой предпринимательства.
Но вот я играю свои песни и вижу, что в этом измерении Россия не поменялась. Сердца остаются сердцами. На уровне глубинного теста, какими были человеческие души в 80-ых годах, такими и остались.
Живая страна. В этом смысле — всё нормально.

Продолжение обещано

апрель 2014