Максим Белозор. ВЛАД ПРОТОПОПОВ

Влад Протопопов. Таганрог, 2011. Фото А. Астахова

Я узнал, что из Википедии убрали информацию о Владе Протопопове. Есть там какие-то люди, которые регулируют контент. Причина: художник малоизвестный, ну и зачем про него тогда? К тому же совсем недавно умер, и перспектив стать широко известным не особенно много. Первая мысль была: им что, места жалко? Там же, вроде, его без конца и без края. Набрал ради интереса слово «табуретка». Тоже нет. Но есть слово «табурет»: «Мебельное изделие для сидения одного человека без спинки и подлокотников».  Более про табурет ничего интересного не сказано, хотя предмет с точки зрения разнообразных исторических и культурных смыслов предельно емкий. Нет, сухая, коротка справка – вдруг, кто-то не знает. Но места хватило – и это правильно. А на Влада Протопопова не хватило, и это – неправильно.

Владислав Васильевич Протопопов. Мы с ним учились в одной группе в Ростовском художественном училище имени Грекова с 1978 по 1982 годы. И дружили. И тогда, и все эти годы, до самой его смерти, ожидаемой, и от этого еще более трагичной.

Он умер 23 февраля этого, 2015 года, в день Советской армии, в которой он, кстати, служил. В Крыму, в Белогорской ракетной бригаде оперативно-тактического назначения, точь в точь в такой же, в какой в те же годы служил я, только не в Крыму, а в Молдавии. К чему я про армию? Да просто. Для мальчиков это важно.

За несколько месяцев до смерти, осенью, он неожиданно приехал. До этого мы года три не виделись. О том, что он болен, я узнал буквально за пару дней до его приезда – позвонила наша общая подружка, ростовская художница Марина Володина и сообщила, что Влад умирает и едет в Москву со мной прощаться.

Зная склонность Марины к экзальтации, я позвонил нашей более вменяемой общей подружке, тоже ростовской художнице Лене Кудаевой и – да, все оказалось правдой. Действительно болен, все действительно плохо. И он приехал. Но не со мной прощаться – было у него в Москве совсем другое, абсолютно жизнеутверждающее дело. Хотя наша трехдневная пьянка действительно оказалась прощальной. Он приехал — точно такой же, каким я знал его сто лет, веселым, смешным, чуть-чуть нелепым.

На второй бутылке я решился и спросил про болезнь, он сказал, что да, что собирается лечиться в Израиле, нужны деньги. Деньги потом всем миром собрали, но никуда полететь он уже не смог.

Он был из Таганрога. В РХУ из Таганрога были еще яркие ребята — Наташа Дурицкая, Вася Слепченко, Саша Чернов. И, конечно, Юрий Леонидович Шабельников, которого к нам в училище перевели с худграфа пединститута с понижением в звании — за недостойное советского художника мировосприятие. До училища вместе с покойным Васей и Черновым Влад учился в Таганрогской художественной школе у тоже уже покойного Леонида Стуканова. Кстати, все перечисленные выше художники, живые и мертвые, заслужили в Википедии собственную страничку, кроме, почему-то, Чернова. И Влада. Но Чернов жив, и у него все впереди. А Влад умер.

Так вот. Он был художником. Не был авангардистом, как Вася, Киса (Шура Кисляков) или гением, как Шабельников или Авдей Степанович Тер-Оганьян, не входил в «Искусство или смерть», но художником он был. Писал, рисовал. Постоянно ходил с блокнотом и делал наброски с натуры. Как дурак.

Сам над этим посмеивался, но делал и делал. Очень живые наброски, точные, выразительные. Рисовал карандашом или шариковой ручкой, иногда потом мазал поверх акварелью. Получалось классно. Он всю жизнь свою недолгую (чуть за пятьдесят – это не долго, поверьте) писал, рисовал и делал наброски. Да, не создал эпохальных произведений. И что? Это вообще удается единицам. Я не имею в виду плодовитых живописцев, мастеровитых графиков и прочих мастеров искусств, оставивших «богатое творческое наследие». Осталось несколько десятков картин – ярких, веселых и немного нелепых, каким он и сам был.

Он, кстати, и писать пробовал – в смысле литературы. И его литературные наброски – и тогдашние, и недавние – тоже были талантливые и живые, такие же, как его наброски карандашом. Из них не получилось литературы. Очень жаль, но так бывает. Я это к тому, что понятие «художник», конечно же, определяется не количеством сделанного, а внутренним ощущением и талантом.  И то, и другое имелось.

У меня были и есть друзья, с которыми я общался больше, чаще, ближе. Но именно с Владом я первый раз выпил. В 1979 году, после первого курса, в колхозе под Азовом. Мы долго шли из лагеря в Кагальник через поля и сливовые сады. В Кагальнике, в сельпо мы купили бутылку «Вермута» за 1 рубль 05 коп. Покупал Влад – мне было шестнадцать лет, выглядел я на четырнадцать, так что мне бы не отпустили. Вернулись в лагерь и распили на двоих. Так начался мой путь к алкоголизму. Именно с Владом как-то зимой мы поехали в Кисловодск – к девушке, в которую я был тогда влюблен. Мы уезжали из Таганрога, куда приехали электричкой, чтобы Влад смог выпросить у своей мамы двадцать рублей на поездку – у меня денег не было. Уезжали из Таганрога ночью, в метель. И ехали почему-то в пустом плацкартном вагоне с выбитыми стеклами, в котором на сиденьях кое-где лежали сугробы. С собой у нас было две бутылки белого-сухого-грузинского. Вино опять покупал Влад – хоть мне к тому времени уже стукнуло семнадцать, возмужать особенно не получилось.

Вообще с ним связано много забавных воспоминаний. Из-за него, кстати, чуть не сорвалась презентация моей книжки «Волшебная страна». Это было уже в 1999 году. Книжка уже была напечатана, и Авдей Степанович Тер-Оганьян договорился о ее презентации в каком-то литературном кафе где-то неподалеку от Патриарших. Кажется, это было первое О.Г.И., заведовал им Илья Фальковский, я его не знал, а Авдей Степанович знал и договорился. Накануне презентации из Ростова приехал Влад.

Мы с ним хорошо посидели и утром отправились туда – посмотреть, что и как, и отдать Фальковскому деньги на бухло, чтобы вечером народу было чем угощаться. Пока шли, пару раз выпили, по дороге Влад наломал в каком-то палисаднике охапку сирени – дело было в конце мая. Пришли, я отдал деньги, и тут мы заметили, что в соседнем зале сидят десятка полтора прекрасных девушек, которым читает свои стихи мой любимый поэт Тимур Юрьевич Кибиров. Я встал послушать, а Влад посреди декламации поперся дарить девушкам сирень.

Кибиров возмутился, Фальковский, очень, кстати, вежливо, попросил нас удалиться.

Тогда возмутился я – мой друг не сделал ничего плохого, всего лишь хотел девушкам цветы подарить! Раз нас гонят, отдавайте бабки назад, у вас мы гулять не будем! Забрали мы бабки и ушли. А презентация – в этот же день, в шесть вечера, и народу должно было прийти человек сто. Стали думать, что делать. Хорошо, у меня уже был мобильный, позвонили Авдею Степановичу. Тот сказал: ну и хер с ними! И стал обзванивать всех, кого знал в лицо, и договорился в «Спайдере и Маусе». Каким-то образом все вовремя узнали о перемене адреса и пришли, и презентация прошла на ура.

Через три дня, 23 марта – месяц со дня смерти Влада. Такие дела.

Максим Белозор

 Влад Протопопов, Авдей Тер-Оганьян и Максим Белозор. Ростов-на-Дону, 1981