Алексей Хевелев: «Пусть искусство останется искусством, которое не принадлежит народу»

#сочинительство

 Я пошёл учиться на фортепиано после того, как услышал музыку Баха. Меня воспитывала мама, она была математиком, но музыкой когда-то тоже занималась. У нас в доме всегда было очень много пластинок, в основном, Beatles, Rolling Stones и тому подобные. Но классической музыки было много, и вот однажды так случилось, что я нашёл пластинку с музыкой Баха. Это произвело на меня совершенно неизгладимое впечатление, и тогда я решил не просто заниматься музыкой, а именно что сочинять. Я был шокирован от того, что такая музыка в принципе может существовать. И вот, в шесть лет, когда я только-только начал играть какие-то попевки на инструменте, я тут же начал сочинять и мелодии. Сперва они были подражанием, в котором угадывалась и «Лунная соната» Бетховена, и сочинения Моцарта, и тот же Бах. Но факт в том, что сочинять я стал тогда же, когда начал играть.

#детство

Почему я пошёл учиться на фортепиано? Это очень просто объясняется: моя мама была скрипачкой и хорошо помнила, как соседи реагировали на её занятия. Правда, нельзя сказать, что мои соседи более доброжелательно относились к моим упражнениям на фортепиано. Особенно накалилась атмосфера в тот момент, когда я подошёл к творчеству одного из моих самых любимых композиторов, Александра Скрябина. Сейчас соседи, конечно, куда более уважительно относятся к моему призванию. Да и играю я реже: нигде не учусь ведь теперь.

Раньше, чтобы поступить в подготовительный класс музыкальной школы, надо было пройти очень большой конкурс. Сейчас туда берут почти всех, к сожалению. С одной стороны, это хорошо, конечно. Но ведь приходят очень разные дети, и многие после 1-2 класса перестают учиться: обнаруживается, что у них ни способности, ни желания нет.

#важные люди

В Школу искусств номер 1 я поступил с «пятёркой». За один год пальцы у меня, видимо, чуть-чуть подросли. Особенно же подросло моё слуховое восприятие гармонии и полифонии. Я свободно мог отличить и напеть аккорды из 5-6 звуков. По классу фортепиано я занимался у Ольги Юрьевны Гавриш, а сочинением — у Анетты Владимировны Кабальскитте. Она — замечательный человек, который ввёл меня в курс того, какой должна быть современная музыка, причём детская, что очень важно.

#сочинительство

Анетта Владимировна мне очень помогла в своё время. Равно как и Ольга Юрьевна, благодаря которой я научился переживать музыку. Ведь сочинять музыку, но не переживать её — всё равно, что жить в семье с человеком и относиться к нему как к предмету интерьера. И умение переживать помогало мне понимать то, какой должна быть музыка, когда я сочинял. Если ты пишешь музыку, а она никого не трогает, это не интересно. Анетта Владимировна всегда говорила, что если мелодия скучная, то лучше вообще не писать. Действительно, у меня есть детские сочинения, которые можно было не писать. В то же время, есть и симпатичные, как мне кажется.

До 11 лет я писал всё, что приходило в голову. Потом в моей жизни появился замечательный педагог, Леонид Павлович Клиничев, известный композитор, профессор. Он показал моё место, с профессиональной точки зрения. Он же привнёс и понимание того, что такое работа над произведением, его формой, мелодикой, с чувством меры. Некоторые думают: а что тут сложного, писать музыку? Сел себе и наигрывай. Но импровизация — это полёт мысли, выражение внутреннего настроения в данную секунду. А композиция — это именно сочинение музыки. Оно начинается в голове, а не за инструментом. Я считаю, что лучше писать меньше, но интересней. Вот сейчас у меня есть цикл «12 витражей Шагала». Я в общей сложности написал около 30 композиций, но в цикл вошли именно 12, поскольку вычищение материала — важная задача любого композитора.

#семья

Человек, без которого я бы не стал ни композитором, ни пианистом, — это моя мама. Если бы не она, я бы в лучшем случае занимался сегодня информационными технологиями. Ирина Александровна была настоящим локомотивом моей жизни. Её, к сожалению, уже нет с нами. Я всегда восхищался ею, это ведь уму непостижимо, сколько времени она мне уделила.

Второй человек, которому я благодарен, — это мой брат. Конечно, до определённого возраста у нас с ним были сложные отношения, особенно, когда мы были подростками. А сегодня это для меня отец, помощник и друг, и, кстати, музыкант, что немаловажно. Он тоже учился в музыкальной школе, но когда его преподаватель ушла в декретный отпуск, он шёл по району, размахивая портфелем от счастья, что это закончилось. Но он безумно талантливый человек, стал рок-музыкантом, тоже пишет музыку.

Я вообще ленивый человек. Если бы я не был ленивым, то писал бы значительно больше, работал бы плодотворнее. Сейчас пишу по каким-то поводам: концерт ли в филармонии, музыка ли к фильму, опера, которая должна быть поставлена, и всё. Дисциплину во мне воспитала, опять же, Ирина Александровна. Она была и мамой и папой в одном лице, поэтому это был требовательный, но фантастически любящий человек, никогда этого не скрывавший. И это оказало основополагающую роль в моём развитии.

#детство

Я был жуткий ябеда в детстве, и всегда рассказывал обо всех поступках своего брата. А как только научился писать, записывал их. Однажды мама попросила брата, Серёжу, позаниматься со мной сольфеджио. Он активно проявлял инициативу, а я очень плохо себя вёл, кричал. Брат записал это на магнитофон и показал мне кассету, предупредив, что если я ещё раз наябедничаю маме, то он поставит ей эту запись. Это было фиаско. Я целый год искал кассету по всей квартире, ведя при этом список всех самых основных Серёжиных проступков. И когда я нашёл её, то изорвал в клочья, а маму удивил вечером подробным описанием поведения брата за несколько месяцев. Конечно, мама меня отругала за это. Но я поступил по-своему. Такой я был сложный человек.

В детстве очень хотелось бросить музыку. Временами было очень тяжело. В 11 лет я впервые поехал на гастроли в Великобританию, была большая сложная программа, в которой я играл и свою музыку, и других композиторов. Было тяжело, приходилось заниматься часами. У меня была очень высокая планка, которую мне задали мама, учителя. Мой учитель, Ольга Юрьевна, была человеком очень деликатным, она никогда меня не ругала. А мама знала, как важно говорить ребёнку, что он пока ещё пустое место. И только серьёзный труд, занятия, позволят чего-то достичь.

Когда пришёл большой успех, и он был очевиден, она всегда обращала внимание на то, что вот в этом месте было плохо сыграно, и в этом не очень хорошо. Конечно, она и хвалила меня тоже. У неё было достаточно компетенции, чтобы делать такие замечания.

#семья

Мама возила меня по Золотому кольцу России, в Москву, чтобы я посещал концерты в Большом зале консерватории. Мы с детства изучали с ней Библию, смотрели на выходных репродукции картин известных художников. Она занималась со мной, вкладывала в меня знания. Я считаю, что мои заслуги — вторичны. Первичны заслуги учителей, матери, брата, людей, которые меня окружали и окружают сейчас.

#детство

Впервые за рубежом я выступал на фестивале имени Прокофьева, в Шотландии. Основные мероприятия проходили в Глазго, и мои выступления организовал Леонид Павлович Клиничев, мой педагог, который всячески меня продвигал. За 20 дней я дал около десяти концертов, в которых исполнял Прокофьева и свою музыку. На все заработанные деньги я купил синтезатор. Очень хороший был, дорогой, мечта всей моей юности. И когда мы с мамой прилетели из Глазго в Лондон, нам сказали, что синтезатор разбился и что мне дадут справку о том, что багаж разбился. Причём оценят синтезатор дороже, потому что мы же получили моральный ущерб. С нами был один человек, который сказал: «Дайте мне эту справку, я сейчас всё устрою». И устроил. Больше мы его не видели. Синтезатор у меня появился только спустя пять лет: мама купила. Так что будьте аккуратны с людьми, которые хотят всё устроить.

На том фестивале выступали потрясающие музыканты, пианисты, а я был всего лишь пацаном. Но, что интересно, ко мне серьёзно относились. Особенно после выступления отношение менялось кардинально. Не знаю, может, потому, что я был на сцене очень серьёзным, хотя и маленьким. Может, они видели, что я понимаю, что играю.

Когда я был маленьким, я был другим, очень закрытым. В детском саду сидел на стульчике и наблюдал, как другие дети бегают. Если они перемещались в другое место, я брал стульчик и садился там.

У меня были белые волосы, пухлые щёки, и однажды в переполненном автобусе какая-то очередная умилившаяся бабушка начала хвалить меня: «Какой ты маленький, миленький, мама тебя, наверное, как-нибудь интересно называет?»

На что я ответил: «Рыжая обезьяна».

Естественно, никто меня так не звал. Это был такой протест против романтизации моего образа.

#сочинительство

Я всегда очень серьёзно относился к выступлениям. Недавно была запись моих новых фортепианных прелюдий, и волнение было таким же, как перед «живым» концертом. Когда ты играешь свою музыку, важно донести до слушателей то, что задумал. Я много пишу музыки для рояля именно потому, что боюсь не донести. Это же фиаско для композитора, когда пишешь, выносишь на публику, и понимаешь, что произведение звучит ужасно. Это очень дезориентирует, и потом ничего не хочется писать.

#музыка сегодня

Многие композиторы сегодня пишут так, чтобы в результате получить предельное сопротивление нормальному. Стараются делать очень деструктивную музыку. Это бывает очень интересно, но только для профессионалов. В принципе, если композитор выслушивает негативное мнение, это должно восприниматься как поздравление.

#важные люди

Мстислав Ростропович был человеком простым и очень добрым. Не было никаких признаков того, что он звезда. А ведь он не просто звезда: когда я его увидел, у меня аж в зобу дыханье спёрло. Ты слушаешь его пластинки, знаешь этого человека с детства, и вдруг — видишь его. Один раз он получил какую-то государственную премию, и мне передали стихи, попросив положить их на музыку. И я за очень короткий период, буквально пару дней, написал оду. Мы виделись на концерте при первом вручении стипендии его именного фонда. Там присутствовал Ван Клиберн, американец, который в советские времена выиграл конкурс Чайковского. Были Николай Петров, Галина Вишневская, тоже человек высочайшего полёта. И, кстати, вёл этот концерт Святослав Бэлза, недавно ушедший от нас. Он был потрясающим человеком, ко всем детям относился как к взрослым, маститым музыкантам. Каждый маленький человек был для него уникальным.

#детство

После школы для меня не стояло вопроса, идти или не идти в консерваторию. Слава Богу, я закончил общеобразовательную школу экстерном. Конечно, там были любимые мною педагоги, но школу я не любил. Мне приходилось много заниматься, особенно в 12-13 лет, когда был активный концертный период. И школа отнимала время своими физикой, химией и прочими предметами, которые меня обескураживали. Я рад, что это всё быстро закончилось. Лишь бы жизнь быстро не прошла.

В юности я никак не представлял себе, каким будет моё будущее. Я и сейчас этого не представляю. Конечно, можно было пойти куда-нибудь в салон «Связной» работать, или там МТС. Потому что и тогда, и сейчас, преподавателям тяжело. Нельзя сказать, что они хорошо зарабатывают.

#музыка сегодня

Русская школа академической музыки была и есть, но сегодня она стала более элитарна. Вообще, термин «академическая», если говорить о композиции, используется сегодня только номинально. По сути дела, вся академическая музыка уже написана. То, что сочиняют нынешние композиторы, может быть лишь неким взглядом на то, как сочинитель воспринимает тот или иной пласт в истории музыки.

Сегодня появилось ответвление, связанное с перфомансом, когда человек может облить себя непонятно чем, или прибить гвоздями непонятно к чему, или разбить топором рояль, распилить скрипку. Почему это происходит? Почему во времена Моцарта этого не было? Тогда ещё было что изобрести в музыкальном плане, был колоссальный простор. Я не говорю, что сейчас нет хороших композиторов. Есть и хорошие, и гении. Но мне кажется, что развитие музыки возможно только в возвращении к истокам. Если будет развиваться деструкция, ни к чему хорошему это не приведёт. Произведение без мелодии, без темы, это по мне не произведение. Ну хоть ты тресни. Ты можешь после мелодии вынести на сцену сплит-систему, разобрать её, собрать и унести: музыки не будет.

Лет 15 назад я приходил в филармонию, и зал был абсолютно пустой. Сейчас, я обращаю внимание, люди всё-таки ходят, и в музыкальный театр, и в филармонию. Очень много молодых людей, и это не обязательно студенты. Им в принципе хочется куда-то ходить, и в том числе слушать музыку. Конечно, есть те, кто действительно знают, кто играет, но их немного.

Впрочем, в музыкальном театре, может, и много. Там очень хорошо поставлена административная работа, там хорошо находиться. Получаешь удовольствие эстетическое от того, как всё внутри устроено. В холле за роялем сидит человек, и очень хорошо играет, потому что это замечательный музыкант. Я его знаю. У нас посещение театра, конечно, обязывает дам надевать вечернее платья. И даже если человек туда попал, одетый в повседневное, он чувствует, что лучше бы оделся в вечернее. Я считаю, что это очень хорошо.

Недавно у моей племянницы был выпускной в девятом классе, и я пришёл туда в галстуке-«бабочке». И считаю, что это правильно. Потому что вряд ли кто-нибудь когда-нибудь придёт на такое событие в такое заведение в «бабочке». Это не эксцентрика, так просто должно быть. Хочу, чтобы она порадовалась, чтобы видела, что я придаю большое значение этому событию. Когда я вижу человека в городе, одетого очень элегантно, это у меня вызывает колоссальное уважение. Но если увижу, что ко мне на концерт приходят люди в кедах и джинсах, меня это не покоробит. После 1991 года, когда в Шотландии студенты академии музыки и драмы сидели с ногами на соседних сидениях, меня ничто не коробит. Я видел, как человек снял ботинки, протянул ноги, и прекрасно себя чувствовал. В Европе вообще не обращают внимание на такие вещи. Будешь ли ты в трусах или с ирокезом — всё нормально. Для меня тогда, после советских времён, это было шоком, но к этому быстро привыкаешь. Поэтому я рад кому угодно на своих концертах.

Я так думаю, что ленты Тарковского одинаково влияли на зрителей и 50 лет назад, и повлияют через 50 лет в будущем. Искусство никогда не принадлежало и не будет принадлежать народу. И те, кто пытаются сказать, что можно классическую музыку популяризировать и сделать из неё чуть ли не рок-движение — неправы. Ни-ког-да. Я считаю, пусть искусство останется искусством, которое не принадлежит народу. Если человек слушает Алёну Апину или радио «Дача», я ничего против него не имею, но как этот человек может услышать Шнитке? Не просто воспринять его как набор звуков, а понять что-то. Однозначно необходим воспитательный фундамент с детства. Сегодня же, попроси в общеобразовательной школе назвать хотя бы одного композитора, если в классе хотя бы два человека это сделают, будет счастье. А если попросить назвать сочинение этого композитора, то не найдётся, скорее всего, даже одного. И в этом проблема: в образовании и воспитании. Чему у нас учат в школе на уроках пения? Повторять слова, петь хором.

Откуда тогда возьмётся понимание музыки? Пока есть живые инструменты, классика будет собирать аудиторию. Есть и маркетинговые инструменты. Её же можно преподнести определённым образом. Поэтому как композитор я всегда стараюсь сделать что-то, чтобы даже название было интересным. Например, я пишу камерную оперу, премьера которой состоится в музтеатре, на 85-летии ростовского Союза композиторов. Называется она Икс. Или Х. Или десять. Две дороги, две палочки. Мне кажется, это очень интересно.

#сочинительство

Чаще всего написание музыки, всё-таки, внутренняя потребность. Просто так, сесть и написать, мне тяжело. Помогает нахождение вне дома, в котором всё мешает. В деревне очень хорошо пишется. У меня ноутбук, клавиатура, нотная тетрадь, а рояль мне не нужен. Раньше без него жить не мог, а сейчас это не главное. Сочиняю в разных местах. Иногда в туалетной комнате, иногда в ванной, иногда, когда у кошки определённый период, и она много мяучит. Я это в одном сочинении использовал. А бывает так, что едешь в поезде, и рельсы из-за маленькой неровности начинают петь. И их ведь две, этих рельс, и они поют на разных нотах. Я скажу, где такие рельсы лежат: на подъезде к границе с Абхазией. И вот на определённой скорости, невысокой, во второй октаве появляются звуки, и они живут. Их можно, например, с помощью хора преподнести. Только сиди и записывай.

#детство

У меня был товарищ в консерватории, с которым мы постоянно соревновались. Он тоже композитор, причём замечательный, правда, сейчас меньше сочиняет, сделал уклон в фортепианное творчество. Мы порой писали параллельно: он писал какую-то сонату, и я пишу. Но это было интересно, потому что на экзамене можно было посмотреть, что у кого хорошо получается. Больше ни с кем особенно не соревновались. Я старался, чтобы со всеми были хорошие отношения. У меня были истории, когда я перегнул палку, но потом очень сожалел. Более того, так получилось, что во взрослом возрасте я перед этими людьми извинился. Ну, это больше было мне нужно, но я всё-таки извинился, и был счастлив по этому поводу.

#сочинительство

В молодости у меня было много электронных проектов, я что-то делал на компьютере. Всей остальной музыкой заинтересовался благодаря своему брату. Он мне дарил на день рождения разные сборники. Я, честно говоря, был немного обескуражен. Там было всё: и электронная музыка, и Prodigy. Тогда впервые открыл для себя многие рок-группы. И появилось ощущение, что надо пробовать работать в этом направлении. Сказать, что я что-то достойное сделал за это время, не могу. Возможно, это испортило какие-то внутренние настройки, но я очень рад, что это случилось именно тогда, а не раньше и не позже. Я просто переболел этим, как ветрянкой. Потом, когда ездил в Англию, я и диски покупал, и кассеты. А на концерты ни разу не попадал, у меня обычно очень сложный график, свои концерты.

#музыка сегодня

В современной музыке я в последнее время как-то разочаровался. Есть потрясающие единичные композиции, которые мне очень нравятся, какие-то группы. Но сказать, что я увлечён чем-то, не могу. Я просто помню, что я мог слушать что-то 20 раз, 60, 100, и мне не надоедало. А сейчас всё совсем иначе. Это печально. Это говорит о том, что я истёрся, что я не та губка, которая впитывает всё, что я стал более чёрствым.

#сочинительство

Необходима какая-то перезагрузка. Чаще всего, это, к сожалению, негативные события в жизни. Когда что-то плохое происходит, это является почему-то очень серьёзным толчком к тому, чтобы сделать что-то большое.

#семья

Рождение дочери — это фантастическое событие, нечто колоссальное. Теперь всё, что было до этого, это была одна жизнь, а после этого момента — совершенно другая жизнь. Ты приходишь в усталый после работы, в 9 часов вечера. И она бегает просто в радости от того, что она тебя увидела. Такая искренность, ведь взрослые вообще никогда такими искренними не бывают. А тут — папа вернулся! И тут у тебя зарядка какая-то появляется.

#сочинительство

В Ростове пройдёт выставка художника и фотографа Сергея Сапожникова, и к ней я написал серьёзный цикл, программное сочинение, «Последние дни Христа». Это была именно что серьёзная работа, что важно. Я писал, стараясь отразить своё восприятие его как художника, фотографа, личность. Это произведение о шести последних днях Христа после предательства Иуды и до воскрешения. Оно очень необычное для меня. Когда брат послушал его, он сказал, что меня наверняка будут ругать за него, но нашёл в них что-то интересное.

#православие

Корни христианства, православия, во мне очень глубоки. Сказать, что я человек, который часто посещает церковь, не могу. Не могу также сказать, что я человек, который не грешен, или грешен в небольшой степени. Я страшный грешник, жуткий. Когда я родился — я умер. Сначала на пять минут, потом — на семь. Клиническая смерть, так получилось. И мать моя, Ирина Александровна, она сказала: «Господи, забери у меня всё, что у есть, только верни мне его обратно». Меня уже накрыли простынкой, убрали системы жизнеобеспечения, а я ожил. И вот до сих пор живу.

А мама уже не живёт, поскольку в страшных мучениях ушла с этого света. И православие в моей музыке будет всегда. Я считаю, что каждый человек волен выбирать религию, или секту, всё, что хочет. Это его жизнь. Мне до его жизни нет дела. Но до его души есть. Я хочу донести через музыку слушателю, почему так. И для меня это самый важный момент в моём творчестве. Потому что я страшный грешник, и единственное, что я могу сделать, помимо того, чтобы хоть как-то себя стараться в чём-то ограничивать, это прославлять православие, прославлять христианскую культуру. И пусть на меня полетят камни со всех сторон, но я буду делать это всегда.

Все мы люди грешные. И священники грешат, как простые. Священники — они ведь разные. Но они ближе к Богу. Да, они ездят на машинах, у них дома, и я считаю, что это нормально. Человек, который служит Господу, должен иметь возможность нормально существовать. Но они молятся, они отпускают грехи. Или не отпускают. Это очень тяжело. Я спросил как-то одного священника, каково это — отпускать грехи? Он сказал: «А ко мне разные люди приходят. И убийцы тоже. И говорят: „Я убил человека, отпусти мне грех“. И что мне делать?» Я не могу себе даже представить, каково это, слышать такую просьбу. Через них проходят все эти люди, убийцы, насильники. Я бы не смог этого вынести, а они — выносят.

Все говорят: зачем православие? Вот есть Господь Бог, Иисус Христос, Святой Дух, а церковь — это чуть ли не ларёк коммерческий.

Ну, может быть, кто-то из священников и относится к этому как к коммерции. Но те, кого я знаю, у них — православие в душе. И быть священником, на мой взгляд, очень и очень тяжело и сложно. Я каждый день сталкиваюсь с тем, чтобы отстаивать право на духовность. Чаще всего православие вызывает негативную реакцию. И многие люди воспринимают его как какое-то социальное несчастье России. Что вот всё вокруг — это ужасно, и это надо искоренять, и поставить какого-нибудь Василия Петровича из 17-й квартиры, он ведь у нас очень хороший человек, у него и дача есть. И вообще он такой добрый, правда, выпивает несколько, но в целом очень даже хороший человек.

Я воспринимаю православие и церковь едиными, несмотря ни на что. И считаю, что всё, что происходит сейчас в церкви, это, конечно, тяжёлый процесс. Но он нужный, и именно сейчас и сегодня.

#сочинительство

Я понял, что буду в основном заниматься сочинительством как только окончил консерваторию. Пианист, это кто? Тот, кто играет чужую музыку. Я играю чужую музыку крайне редко. Занятия фортепиано сильно укоротились. Это ведь был очевидный выбор, результат лени и неверие в пальцы, в то, что действительно могу стать мощным пианистом. Я же учился вместе с выдающимися пианистами, я понимал, что я и технически слабее.

Я тонкокожий и болезненно воспринимаю критику, это правда. Никак не борюсь с этим, это невозможно побороть. Восприятие пространства, когда затрагивают что-то связанное конкретно с тобой, твоим творчеством, оно очень болезненно. Но никогда этого никому не покажу. Есть люди, которых я люблю и уважаю. Вот их мнение очень важно для меня. Когда высказываются люди, которых я не знаю, я прислушиваюсь. Я очень ценю их мнение тоже. Их мнение беспристрастно.

 Текст: Людмила Шаповалова

Фото: Евгений Арутюнов