Александр Сыпченко. Дама Пик или проклятое наследство. Часть 4

Часть 3

Прежде чем нанести в первый раз визит Косте, я не только постарался узнать все, что можно об аутизме из интернета, но еще и поговорил со знакомым психиатром, к которому обратился позже сам.

В итоге мне стало ясно, что никому ничего не ясно в этом вопросе. Лично я понял, что именно смерть матери заставила его отгородиться от окружающего мира. Медики поступили мудро, не став пичкать его лекарствами, а надеясь на матушку-природу. Но вместо покоя последовали другие психотравмирующие ситуации: трагическая гибель отца, смерть деда Яши.

В первую встречу контакта с Константином не получилось. Честно говоря, я надеялся увидеть какого-то хлюпика, ботаника, но передо мной крепкий, хорошо сложенный парень ростом по 180 см, с недельной щетиной на лице с правильными чертами, густыми, зачесанными назад тёмно-русыми волосами.

При таких внешних данных он должен был иметь большой успех у девочек. Но главное, на его лице синели голубые глаза, глубокие как два озера, глядевшие на мир с полным безразличием, хотя где-то в глубине читалась не высказанная боль.

На подставке стоял холст размером с экран моего телевизора с хаотичным наброском ярких красок. При всем желании я не мог оценить такую работу. Благо потом я сообразил, что это были лишь первые наброски новой картины.

Постепенно я узнал, что Костя педантичен до мелочей. У него каждая вещь знала свое место и ни как не могла лежать по-другому и в другом месте.

Иногда я с интересом наблюдал за его работой. Костя мог долго сидеть в кресле в позе мыслителя, уставясь взглядом куда-то мимо картины, а потом вставал и делал несколько резких мазков или начинал выписывать мельчайшие детали картины.

Где-то уже осенью я спросил:

– Можно посмотреть твои картины?

Он остановил  на мне взгляд, словно видел впервые, а потом повторил последнее слово:

– Картины… – и указал рукой на дверь.

За дверью оказалась кладовка, в которой, как мед в сотах, хранились картины.

– Можно посмотреть? – обернулся я.

Немного подумав, Костя пожал плечами.

Выбрав наугад два холста, я вынес их и прислонил к стене. Отойдя на несколько шагов назад, начал их разглядывать и застыл на месте. Не могу отнести себя к знатокам и ценителям живописи, хотя видел наиболее известные полотна мастеров.

Я смотрел и не находил слов. Повторяю, я не был знаток живописи, но эти картины не мог отнести ни к одному из известных течений.

В них сплетались элементы импрессионизма, авангардизма, абстракционизма. Нельзя было точно сказать, что на них изображено. На первой я видел бескрайнюю водную гладь. Только в левом углу примостился небольшой участок скалистого берега. Причем и вода и скалы скорее угадывались по цвету. Четкой границы не значилось, но она угадывалась по тону.

Вторая изображала зеленую земную твердь. На заднем плане угадывались причудливые деревья. Все изображение покрывала какая-то легкая дымка. В верхней части картины плыло что-то аморфное, бесполое и бесформенное, но дававшее простор для воображения.

Не знаю, сколько я простоял под гипнотическим воздействием картины.

– Костя, это хорошо. Очень красиво…

Он повернул ко мне ничего не выражающее лицо и пожал плечами, как бы говоря, что мнение других ему глубоко безразлично. У меня даже возник вопрос: умеет ли Костя улыбаться и смеяться?

Я достал айфон и указал на картины:

– Можно сфотографировать?

После паузы Костя снова пожал плечами.

Постепенно у меня появились снимки нескольких картин Константина и идея где-нибудь выставить их, но я не знал ни специалистов по оценке, ни галерей.

Да и наши отношения не сдвинулись с мертвой точки до определенного момента. Периодически я задерживался в мастерской, наблюдая за работой. Костя вел себя так, словно меня не существовало. Наиболее часто в ответ на вопрос он пожимал плечами, что я для себя перевел: «Делай что хочешь, но не приставай». Реже Костя не реагировал вообще на мои слова или повторял последнее слово перед тем, как пожать плечами. Все же отношения с Костей могу занести в свой актив. Согласен, он относился ко мне скорее как к пустому месту, которое не вызывало у него отрицательных эмоций.

Проявление отрицательных эмоций я наблюдал дважды, когда навещал Костю вместе с бабушкой. Я видел, что ее присутствие он терпел как неизбежное зло, в итоге запирался в спальне или туалете.

Его уход служил сигналом к окончанию нашего визита. Глафира Аристарховна обычно вздыхала и говорила:

– Бедный мальчик… К сожалению, он живет в своем мире, куда нам дороги нет…

Я только молча кивнул и не стал говорить, что от меня Костя не прячется. Просто нужно всегда помнить: «Шеф всегда прав…».

Хотя мне было очень любопытно, почему так.

Где-то пролетел, а где-то прополз год моей работы у Глафиры Аристарховны. Случались моменты, когда я хотел бросить эту работу, старая карга, я так ее называл в минуты злобы, доставала меня, но Аваков, поручения которого я продолжал выполнять, посоветовал остаться, объяснив, что после трех–четырех лет у Глафиры Аристарховны мне не будут страшны никакие жизненные обстоятельства.

Еще Владимир Ервандович посоветовал выбрать удачный момент и посоветовать хозяйке внести в устав «Эсмеральды» оказание юридической помощи, разработать перечень и прейскурант услуг. Рекламу в виде листовок можно распространять через точки. А еще лучше, если хозяйка заинтересуется, то даст своих знакомых таких же старых богатых клиентов, которым нужна юридическая помощь. Хозяйке это гарантирует дополнительный заработок, а я сделаю попытку стать самостоятельным адвокатом.

Был и положительный момент в моей работе – деньги, дающие возможности: я приучился составлять еженедельный план работы, регулярно стал посещать престижный фитнес–клуб и бассейн. В остальном все текло своим чередом. За год работы люди стали относиться ко мне на точках более дружелюбно, иногда интересуясь, как у меня хватает на все терпения?

Даже не хочу вспоминать моменты, когда из–за дела, не стоящего выведенного яйца, Глафира Аристарховна настаивала на возбуждении судебного иска. Приводя различные доводы, чаще мне удавалось гасить пожар в самом зародыше. Особенно Яворской понравилось мое предложение вносить в договора аренды пункт по ежегодному информированию арендодателя о планах арендатора. Ей нравилось читать прогнозы, а еще более нравилось спрашивать у своих арендаторов почему не получается следовать плану, или почему у них все так плохо.

Людей это бесило, а старушка умилялась как ребенок. Рассказывая, что она интересуется из самых добрых человеческих побуждений. Хотя после этого обычно следовало повышение арендной платы или еще какое предписание заставляющее тратить деньги арендаторов.

В последнее воскресенье я просто бродил бесцельно по аллеям парка Горького. Не сидеть же в погожий день дома за компьютером…

В боковой аллее я увидел девушку, склонившуюся над папкой с бумагами. Судя по формату бумаги и движению руки, я определил, что девушка рисует, а не пишет. Я подошел, стал сбоку, наблюдал за ее работой. Она пыталась изобразить садовую постройку. Первые наброски были весьма похожи, но она продолжала работу: делала штрихи карандашом правой рукой, а затем стирая ластиком, зажатым в левой руке, при этом смешно высовывая кончик розового язычка.

– Не получается… – неожиданно выдохнула она, заметив меня.

– Как тебя зовут?

– Анна.

– Анка-пулеметчица? – усмехнулся я.

– Можешь считать и так, – едва икнула она и серьезно закончила, – только пулемет мне пришлось сменить на наган.

Такого ответа я не ожидал, а поэтому спросил:

– Почему?..

– Так трудно жить в деревне без нагана, а пулемет таскать всюду за собой как-то неудобно, широко улыбнулась она. – Как тебя зовут?

– Стас.

– Тоже неплохое имя.

Я понял, что передо мной девочка с острым язычком. Тут же Анна сказала, что предпочитает рисовать пейзажи. Но одна с этюдником не рискует выбираться на природу. В принципе у меня не было планов ни на сегодняшний день, ни на ближайшие последующие.

Моя временная дама сердца уехала на отдых с семьей. Да и сам я просто так не выбирался на природу дальше парка Горького. Вот я и предложил Анне поехать на левый берег Дона.

Сначала мы заехали за этюдником, а потом почти три часа Анна самозабвенно работала над пейзажем. Я не стал ей мешать. Сначала подышал свежим воздухом, а потом, как, истинный горожанин вынул из «бардачка» сканворды, которые так, на всякий случай возил с собой.

Анна оказалась разговорчивой девушкой. Я узнал, что сама она родом из Константиновска. Есть такой районный центр на Дону в Ростовской области.

Правда, она тихо добавила, что родилась и выросла в поселке рядом с Константиновском.

После окончания школы она пыталась поступить в художественное училище, но успех ей сопутствовал после трех заходов. В перерывах между попытками, она преподавала рисование детям в садике и в школе. Сейчас она уже на последнем курсе.

Не могу сказать, что передо мной была писаная красавица, но в русском языке есть понятие: «хорошенькая «, которое подходило к Анне. Еще мне нравилось, что девушка высказывала собственное суждение, не заботясь, какое впечатление произведут ее слова. К тому же мне везло на симпатичных обаяшек, а вот красавицы проезжали мимо на трамвае.

Время пролетело незаметно. Да еще свежий воздух помог нам нагулять аппетит.

Уже ближе к десерту, я намекнул, что хотел бы пригласить ее в гости.

– Твое приглашение вполне логично и ожидаемо, – улыбнулась она. – Но ты можешь мне честно ответить на один вопрос?

– Конечно.

– У тебя есть женщина?

– Разве я гулял бы по парку один, если бы у меня была женщина… – пожал я плечами.

– Логично, – едва кивнула она. – Эту ночь мы проведем вместе потому, что ты этого хочешь, а мне просто необходимо поставить крест на своем прошлом… Пора не это решиться…

Так я узнал, что у Анны был жених из своих, из местных в течении четырех лет, с которым она, естественно, жила. Бракосочетание планировали после того, как она получит диплом.

Но летом она узнала, что свадьба ее жениха состоится этой осенью, но на месте невесты будет другая.

Объяснение было коротким. Он прямо сказал, что ему нужна в доме баба, а не художница. К тому же Анна узнала, что за Мариной, новой невестой дают хорошее приданное, а ее суженный-ряженный попадает в богатую по местным меркам семью.

В семье Анны все трудились, но кроме нее росли еще двое детей. Конечно, было горько и обидно, но она себя успокаивает, что не судьба. Завершая разговор на эту тем, Анна предложила, чтобы наша связь продлилась до конца учебного года, чтобы ей не искать другого бой-френда.

Со своей стороны она обещала не напрягать меня. Анна неожиданно выдала, что мы разные люди, но этот период вполне сможем вытерпеть друг друга.

Я бы сказал, что это скорее был крик души, чем циничное предложение временной связи. Девочке захотелось быстрее расстаться с прошлым и забыться.

Так в моей жизни и квартире появилась Анна, взяв на себя все заботы по дому. От меня она ничего не требовала. Вместо ночных клубов предпочитала водить меня в музеи, на выставки, в театре, повышая мой культурный уровень. Да еще время от времени в квартире звучала негромкая классическая музыка.

Два раза в месяц я возил Анну домой, но без ночёвки. Утром выезжали, а ближе к ночи возвращались. Анна представляла меня другом. Конечно, туда мы возили гостинцы, а возвращались с харчами, которых хватало до следующей поездки. Так меня Анна приучила питаться дома.

Лариса вполне благосклонно приняла знакомство с Анной, дала ей положительную характеристику, но в итоге заметила, что наша связь долго не продлится.

В этом отношении она оказалась права. Первое понятие семейной жизни я познал с Яной, а сейчас у меня была вторая гражданская жена на время. С Анной у меня не было трений.

На рождественские каникулы мы на недельку сбежали от русской зимы, чтобы поплавать в море и позагорать на берегу. Отдохнули отлично.

Но Анна продлила себе удовольствие. Представьте себе, с каким видом она появилась дома в январе со свежим загаром, да еще показывая снимки заморских чудес. Конечно, всех мы одарили подарками.

Не буду скрывать, что на меня поглядывали как на будущего жениха, но пока речи об этом никто не заводил.

Я понимал, что постепенно привыкаю к Анне. Даже уже не исключал возможности, что после окончания училища предложу ей остаться, а не уезжать домой. Нужно было думать о семье. Годы-то незаметно шли. Конечно, мне еще не пятьдесят, но и уже не двадцать. Анна во многом подходила на роль жены, хотя я понимал, что повторится тоже, что и с Яной.

Все решилось само собой в середине марта. Мой ноутбук был подключен к интернету. Я еще не дошел до того уровня, чтобы заходить на сайт «Одноклассники», обсуждать чьи-то проблемы и выкладывать свои, но иногда общался с узким кругом знакомых, просто искал в интернете ответы на интересующие вопросы. В сутки я проводил за компом не более двух часов.

Перед сном я в очередной раз разглядывал сфотографированные картины в Константина Яворского, да так увлекся, что не заметил, как Анна, подошла сзади.

– Ух ты! – выдохнула она сзади, – Где ты скачал такое чудо?

– Это картины Кости….

– Ну ты и нахал, Стас. Говоришь о гении, как о хорошем приятеле.

– Так оно и есть, – сказал я, пытаясь встать.

– Сиди, сиди… – Она положила ладошки мне на плечи. – Расскажи мне об этом человеке.

– Ну что говорить. Зовут Константин. Рисует, так… для себя, — говорил я, подбирая слова.

– Не рисует, а пишет. Стас, познакомь меня с ним.

Пришлось мягко объяснить, что Костя немного не в себе после психотравмы. А поэтому я не могу вот так привести к нему девушку.

– Так многие гении были не совсем в себе, – пожала плечами Анна. – На то они и гении. Поговори с ним, пожалуйста…

Каждый поймет, что у меня не оставалось выбора. Я пообещал.

Тогда я не знал, что так решится одна моя проблема, но возникнут другие…

Продолжение следует.