Валерий Кульченко. Ангел на окне мастерской. Острова памяти. Часть 43
|
Валерий Кульченко. Продажа керосина. Набросок. 1963 г. Бумага, карандаш, 29,5 х 21 1963 год. Я познакомился с Мишей Соколенко из Ставрополя во время учёбы в ростовском художественном училище имени М.Б.Грекова (РХУ) где-то на третьем курсе. С его старшим братом Алексеем чуть раньше. Я бежал по Университетскому в храм прекрасного на утреннее занятие, боясь опоздать, и едва не сшиб коренастого, уверенного в себе, твёрдо стоящего на своих двоих, как впоследствии оказалось, старшекурсника Алексея Соколенко. Он несколько презрительно посмотрел на меня и раздражённо заметил: «Смотреть надо по сторонам, куда летишь, сломя голову? Мелюзга!» Смутившись, «мелюзга» затормозил, перевёл дыхание и ответил: «На рисунок!» «Кто у вас преподаватель?» — поинтересовался старшекурсник, явно сожалея, что тратит на меня время и внимание. «Алексей Васильевич Резван» — уже отдышавшись, более спокойно, с осознанием важности происходящего, последовал ответ.
Валерий Кульченко. Натюрморт. Эскиз. Учебная постановка. 1963 г. РХУ им. М.Грекова, 1 курс Дело в том, что Алексей Соколенко занимался в мастерской Тимофея Фёдоровича Теряева. И сам преподаватель, и его ученики — Cаврасов Евгений, Гончаров Слава, Скорлупин Женя были окружены ореолом загадочности, поэтому вызывали лихорадочный интерес среди студентов РХУ, конечно в первую очередь из-за работ «теряевцев», которые никак не вписывались в стандарты учебной программы. Плоскостная раскраска холста, усиленная чёрным контуром силуэта, впечатляли и оглушительно сияли на фоне серой массы «затюканных» студенческих шедевров.
Валерий Кульченко. Цветы на окне. 1964. Тушь, бумага. Авторитет Теряева плюс наши кумиры — французские импрессионисты и «фовисты», Матисс и Марке витали незримо по коридорам и классным комнатам трёхэтажного здания РХУ в переулке Университетском. Иногда, натыкаясь на гипсовые фигуры Аполлона и Венеры Милосской, стоящих в сумрачных углах, мы временно застывали в оцепенении, но, встряхнув причёсками «под Битлз», бежали дальше, стремясь попасть в мастерскую Теряева — взглянуть над чем там «колдуют» его «сподвижники». Общение студентов между собой создавало ту питательную, можно сказать богемную среду, которая помимо профессиональных занятий рисунком и живописью, способствовала мощному интеллектуальному росту каждого желающего совершенствоваться. Но не только внутреннее обогащение, ещё более стремительно учащиеся РХУ преобразовывались внешне сами того не замечая. Вот например: поступает на первый курс девушка. Приехала из дальней станицы Дона или Кубани. Невинное создание. Глаз боится поднять. Сидит на крешке стула и робко, кисточкой, пригодной больше для маникюра, раскрашивает натюрморт на вступительных экзаменах — яблоко, кувшинчик, драпировка. Старается. И, о Боже! Она принята! Наравне с такими корифеями, как Виктор Алабаш, который берёт приступом РХУ, как крепость, с третьего захода. Мариупольский «мариман» — брезентовые штаны, рубашка-расписуха на выпуск, на голове шляпа под ковбоя, усы, обветренные губы — не говорит, а вещает на малопонятном окружающим сленге — смеси морских терминов и блатной Богатяновки. В ужасе девочка видит, как Виктор приносит в классную комнату ведро воды, достаёт из широких штанин акварельную кисть №20, открывает большую коробку красок «Нева» — 24 цвета и начинает полоскать лист ватмана (не четвертушку) в прямом значении этого слова «аква». Затем ещё влажную бумагу прикрепляет к планшету и начинается живопись без всякого подготовительного рисунка. И вот, когда натюрморт уже готов, но это только кажется застенчивой донской или кубанской казачке, она не верит своим глазам: шедевр акварельной живописи в стиле китайских мастеров «по сырому», Алабаш безжалостно смывает и начинает писать по новой! Возле мольберта на полу лужа, к работающему акварелисту нельзя приблизиться в метровом диапазоне. Это первое, но не последнее потрясение девушки, вступившей на тропу познания основ прекрасного. Через год, на втором курсе, наше невинное создание разительно меняется — уверенная походка от бедра, не сидит, а восседает царицей на стуле, торопливо поданному услужливым воздыхателем, нога за ногу, в одной руке — сигарета, в другой — пластмассовый стаканчик пива. Ведёт уверенную, со знанием предмета, беседу с Кретовым о восточной поэзии и цитирует Ли Бо «Небожителя, изгнанного с небес за непомерную страсть к вину»: «Поднимаю меч — и рублю ручей, Но течёт он всё ещё быстрей. Поднимаю кубок и пью до дна, Но любовь всё так же сильна!» More from my site
|
