Выставка в туалете

Ростов-на-Дону – город мурый и сонный, совсем не Одесса, но, иногда выкидывает хохмочки очень даже парижские, эдакие из начала века. В переулке Газетном-угол Энгельса есть старый подвал. Ещё год назад в нём располагался мрачный государственный сортир, эдакая модель переношенного, развитого социализма конца 80-ых.

Но грянул по стране второй революционный этап обновления. Пришли предприимчивые ребята-кооператоры, почистили-помыли-кафелем покрыли и стали с уписывающихся горожан по 15 копеек сшибать. Всё бы было хорошо, если бы не сатана.

Давно это было. Уж не знаю, как там, в начале века обстояло в Ростове-на-Дону с  общественными уборными, но «творческой молодёжи» (скажем по-газетному), было куда пойти, посидеть, пообщаться, да и выпить, чего грех таить?

То ли дело сейчас – сколько у нас безалкогольных кафе, но сидит там мажорщина, рыгающая «предварительным» шампанским, да обкуренная урла.

Так вот, было на месте нашего сортира в Газетном переулке поэтическое кафе «Бим-Бом». По слухам и преданиям, здесь читали стихи Маяковский и Есенин, здесь короновали Хлебникова. Он приехал в Ростов-на-Дону, как теперь говорят, стопом. На главный вокзал гения пошли встречать местные ценители.

Естественно, выглядывают мужика в шляпе, дорогом сюртуке и, может даже, с тростью.

А голяк вокруг полный. Казаки, бабки-мешочницы, фраера, вокзальные, а поэта нема-а-а…

Лежит на перроне под скамейкой шаромыга чумазый и шутит, дескать, не меня ли, господа, встречать изволят?

Да, пошёл, ты…сердечный! Хлебникова дожидаемся, поэта всех поэтов!

«Так я и есть ваш Хлебников».

Вот так и встретились-то.

Война по-своему город отреставрировала. Видел я фотографии как раз этого здания, сделанные в 44-м. От поэтической забегаловки не оставила она ни Бима, ни Бома, вой один. Фотографический стон камней.

В пятидесятых Ростов-на-Дону всё больше окоммерчивался, а центр, заражённый синдромом знаменитого старого базара, всё больше походил на нужник. Так и по сей день – магазины, да конторы.

Сатана – парень творческий. Надоумил он местных художников сделать в кооперативном туалете выставку, да не просто там натюрморты с портретами, а авангардистскую. Кооператоры оказались не жлобами, творческий порыв оценили и одобрили, ребятам даже гонорар пообещали – если народ хорошо пойдёт.

И вот – торжественное открытие. Возле Бим-Бом-Сортир-Корпорейшен — толпа экзотической наружности, немцы, пара американок и наши местные, донские иностранцы из училища Грекова и рок-клуба.

Вовремя я  заскочил в нутро авангардизма, ибо, спустя три минуты на двери появилась табличка: «Извините! Закрыто. Нет воды».

На самом деле была другая причина: не успели открыть, как тут же всё повинтили. Не потому что городские власти такие отсталые и не перестроившиеся застойные бюрократы, а дело вот в чём: на выставке подвизался небезызвестный рок-герой, а также заслуженный деятель всех новаторских искусств Мирослав Немиров. Народная кличка – Провокатор. Славик похож на всех киношных анархистов, умных, подлых очкариков, какими  их делал наш кинематограф в эпоху застоя. Славик, вообще-то,  парень хороший, но, увы, опять не довёл мероприятие до конца. Слишком пересамовыражался.

Будучи штатным поэтом выставки, Немиров расклеил по всему туалету в самых смотровых и запаховых местах, свои стихи. Увы, не было времени затащиться  от поэзии Славы, а, может быть, я ещё тезаурусом не вышел.

Так вот, одна солидная гражданка, справляющая нужду, уткнулась носом, тьфу, уткнулась то есть мученическим взглядом, в немировский перл, а там – мат-перемат, да ещё и в рифму с образами-гиперболами и прочей метафоро-мурцефалью.

Гражданка взбесилась, сорвала сии «физикл-граффити» и помчалась доносить в газеты и обком. Ну а дальше-то сразу приказ, сигнал и вот уже красные, мокрые кооператоры орут на Авдея Тер-Оганьяна, продюсера выставки: «Что ж вы нас, братцы, хлеба лишили, мы вам поверили, а вы – тудыть-растудыть…».

Тут и телевидение подъехало, началась такая забавная пьеса! Посетителей-то ещё не всех убрали – кто штаны застёгивает медленно, кто тщательно руки моет, чего раньше никогда не делал. Неохота уходить – интересно же! Тянут резину, а братва телевизионная хохочет, да снимает картины подле писающих мужиков! Тут известный на Дону тележурналист Витя Маликов затеял брать интервью у Авдея с Тимофеем.

Оператор кричит Авдею: «Портфельчик отставьте в сторонку, не эстетично!».

Авдюша же – ни в какую – вцепился в портфель радикально-поносного цвета, расписанный белыми полосочками, видать ценные бумаги там хранятся.

— Ну чёрт с ним, с портфелем – говорит Витя – Давай интервью, что ли.

— Нате, возьмите – отвечает тот самый чёрт с полосатым портфелем.

И пошло и поехало – вначале Серёжка Тимофеев перебивал, а Авдюша давал, а потом наоборот. Главное – говорят – чтоб народу не скучно было.

А Маликов всё свою перестроечную линию гнёт: «Вам, ребята, наверное, эти, из Союза художников не давали выставляться по-человечески, вот вы и решили…».

«Отчего же, отнюдь» — выделывается Тер-Оганьян.

«Ведь правда не давали» — честно заявляет Тимофей – а тут, чем не место, да и внимание к искусству надо привлекать, чтобы везде искусство было, и здесь тоже».

А в женском отделении, говорят, картины были даже посильнее. Эх, жаль…

«Почему же – тут как тут говорят американки – сходите – вы же картины посмотреть, а не…».

Рядом два выпивших мужика пальцами в ширинку не попадут, а со мной рядом – Саша – товарищ мой и рок-н-ролла, из кармана у него торчит бутылка жигулёвского.

«Ты где пиво-то добыл?».

«Да рядом, на Подбельского».

«А  очередь?».

«Да никакой!».

«Никакой?!» — в восторге переспрашивают мужики и – вверх по лестнице, галопом!

Что живопись? Пиво без очереди – вот сенсация!

Сашу просят пописать для телевидения.

«В камеру?» — переспрашивает весёлый Саша.

«Да нет же, в унитаз, над которым висит картина Тер-Оганьяна» (отдалённо напоминающая полотно Рембрандта «Даная»).

«Э, нет» — отвечает Саша.

«Не бойтесь. Вы спиной станете, лица не видно будет».

«Нет, это уже политическая акция, провокация, если хотите.

Американки заходятся истерическим хохотом. Витя Маликов всё мучает бедных художников вопросами – как да как до этого додумались?

Я разглядываю вырезку с репродукцией из американского журнала. На ней – красивый племенной бык и рабочий-фермер ухаживает за ним.

Вот оно. Стало быть,  не только наши мастера кисти писали почётных доярок и чистых, упитанных мясо-молочных их воспитанниц.

В туалете есть ещё две достопримечательности, кроме ТВ, авангарда и весёлой публики. Рабочий туалета в казачьей форме и защитного цвета фуражке, какие в станичных магазинах ещё продаются, суетится, что-то подметает, вытирает, бормочет. Причём это, кажется,  у него не имидж, а образ жизни. Я видел его не раз в городе, в этом же наряде, с мелиховскими усами и чубом. В самом же туалете есть потайная дверца в каморку, где вот уже лет 30 живёт старик. Эх! Бим-Бомж! Живёт себе человек и рад углу, хоть и с унитазом рядом.

Я открыл книгу отзывов и прочёл единственное, что можно описать: «Козлы вонючие!».

А дальше… впрочем это вы можете увидеть на дверцах любого общественного туалета.  Мне стало больно. Помимо всего, среди выставившихся, есть и очень большие  художники.

И я написал: «Ваше искусство хотя и в говне, но оно искусство, впрочем. Как и наше. Спасибо, Тимофей, за хорошие картины!» И подписался – В.Посиделов.

«Дай, сынок, ручку, я тоже напишу» — попросил стоявший рядом Велимир. Я дал.

Сатана улыбался и спрашивал-искушал телевизионщиков – не хотят ли они что-либо из холстов купить?

Те шарахались.

«А зря – грустно размышлял вслух Сатана – лет эдак через 20-25 тимофеевские вещи пойдут с пятью нулями…».

Тимофею 29 лет. Худой, тщательно выбритый Христос. И улыбается отстранённо-задумчиво. Пишет по-хорошему плохие стихи и, на мой взгляд, гениальную прозу. Его картины пересказывать бессмысленно и ощущение тоже передать не могу, это – как видение во сне, но, несомненно, здорово. Начал как график, технику графики перенёс на холст маслом.

«Ну, возьмите хоть бабу голую за трояк! А чё – краска густая, ноги красивые – орал весёлый Саша и заливался смехом, каким смеются немецкие сувениры — мешочки-хохотунчики.

Нравится мне Тер-Оганьян — весёлый парень. На всю жизнь запомнил его вещь «Красный генерал» (выставлялся у нас в ДКС) – технически это эпилепсия в своём эпицентре.

То ли лужа крови (вид сверху), то ли «заря коммунизма» — и на ней чёрной сажей – зверская рожа, каких дети рисуют, чтоб всё злодейство выразить и чёрное корявое оружие разбросано.

Минимум – двести смыслов моей эпохи. Не взирая на духовническую приставку «Тер» — Авдей – порочный и святой – как дьявол.

Зимой Авдей носился с женским манекеном, даже на Арбат собирался ехать. Говорил, что это его — любимая.

«А что? Бабы – это одни хлопоты: то в кино её своди, то пописать». А  манекен поставил в углу – мооолчит, молчит умница!

Недавно задумал Авдей публичное распитие бутылочки портвейна. Билеты будут распространяться на это зрелище. Представляется грандиозный глюк так: среди белого-белого дня, перед честной публикой Авдей – в сорочке и в галстуке осушает бутылку портвешка и интеллигентно сдаётся в руки блюстителей общественного порядку.

Авдей похож на свои картины и ещё на измученного концлагерем стриженого болгарина, в глазах его застыл чёрный огонь.

На следующий день выставку арестовали.  Я так и не успел переодеться дамочкой и сходить в женское отделение.

А спустя неделю, 24 сентября с.г. в газете «Комсомолец» читаю: «Вылкам плиз!» или «Поосторожнее с авангардом!» — выставка провинциального авангарда в кооперативном туалете – следствие тяги кооператоров к искусству или желание провинциальных авангардистов найти единство формы и содержания?

… Дождь азартно молотит по зонтам, грязь так и летит из-под колёс, рвущихся сквозь непогоду машин, и вдруг – трескучий велосипедный звонок: «Посторонись!» И толпа шарахается: ещё заедет грязным колесом!

Но колеса-то нет, как нет и велосипеда! А есть молодой художник-авангардист Авдей Тер-Оганьян с помощью звонка, прикреплённого к ручке зонтика, прокладывающий себе дорогу в современном искусстве.

Опуская некоторые нюансы концепции, изложу её так: современному художнику скучно пребывать в жёстких рамках. Поэтому надо их раздвинуть, обойти, поломать… короче, да здравствуют художники поведения! Творцы собственной судьбы, а также всяких неожиданностей в жизни окружающих.

Одна из таких неожиданностей – «Выставка провинциального авангарда «Вылкам плыз N3», открывшаяся в кооперативном туалете по переулку Газетному.

Я надолго запомню ужас на лицах двух подвыпивших посетителей, в самый неподходящий момент наткнувшихся взором на изображение обнажённой женщины. потом они объясняли, что были уверены: в спешке перепутали «М» и «Ж».

Или эпизод с моим знакомым после посещения предыдущей выставки, давший неосмотрительный совет её устроителям – поместить один из экспонатов (кирпич) в писсуар. На выставке N3 это проделано и снабжено фамилией, подавшего идею.

Представлены также коллажи из газет, воскрешающие дух славной лошадки Дада. Отдельные высказывания и стихи, разбивающие вдребезги унылость дверных кабинок. Всякая мелочёвка, рассмотреть которую не успеваешь из-за невозможности долго пребывать в специфической атмосфере заведения.

Мне лично выставка московского авангарда, проходившая в сауне и завершившаяся общим омовением участников, представляется более удачной. Хотя не скрою, книга отзывов содержит и более резкие суждения. К примеру, один из вдохновителей рок-клуба подчёркивает, что и  представленное здесь искусство и его собственное – одинаковое дерьмо (в оригинале сказано круче). Насчёт собственного – ему виднее. Что же касается художественного авангарда – посмотрим.

М.Мефидиев. г. Ростов».

Ох, и «уел» меня этот М.Мефодиев! Хорошо знает приёмчики черносотенных журналистов…

Пару раз (для начала) кольнув по-девчоночьи. эпитетом «провинциальный», вы под занавес роняете – «художественный авангард»… А я смею заявить, что Авдей Тер-Оганьян прокладывает себе дорогу в искусстве не только велосипедным звонком, но и идеями, кистью и карандашом, странно, что вы не углядели слона… Ну это обычная ваша близорукость…

А с художниками меня и рок-клуб вам не удастся  поссорить. Они-то знают, кто есть кто.

Но вернёмся всё-таки к холстам. Запомнил я на выставке одну лишь картину, но сейчас мне кажется, что я её больше выдумал, чем запомнил. Может быть, на самом деле она не такая?

Ощущение, что на очень грязном оконном стекле нарисован старый, бородатый мужик. А там, где глаза, стекло камнем пробито и в дырах – ослепительное синее небо.

Жаль, автора не успел запомнить. Лик мужика этого важного и надменного растёкся по грязному стеклу, как почти вся наша  официальная донская живопись с соцреалистическими степями, камышами, доярками и комбайнами, трамбующими поля. И только две дырочки, за которыми – чистое небо. Как жаль, что этого авангардистского неба пока так мало.

Валерий Посиделов.

Журнал «Ура Бум Бум N 1». Отдельные публикации из журнала «Приложения неизвестно к чему»

1988 год