Александра Токарева. Собиратель, а не коллекционер. Часть 6

«Петух». 1970 год. Резьба по дереву мастера В.Н.Зазнобина. Из собрания Александра Токарева.

Фото: Валентин Картавенко www.photographica.ru 

Начало 

Отец собирал все. Даже этикетки от лезвий «Нева». Иногда он пытался смеяться над этой своей страстью. Помню, рассказал свой сон:
— Дождь, штормящее море, вокруг, как будто разверзлись все хляби небесные, или второй всемирный потоп начался. Я стою в лодке, которую несет в открытое море, лодку сильно качает на волнах, но держаться за борт я не могу, у меня в руках старинные дверные ручки, в каждой — штук по пять-шесть.

Вода заливает все больше и больше, весь мокрый, глаза ничего не видят, а я, как дурак, держу эти ручки и не бросаю их.

— Говорю сам себе:
— Брось ты их, дурень, дверей больше не будет, никаких, тебя же прямо в открытый океан несет. И понимаю, что не могу их бросить, и так с ними и пропаду.
Такой вот апокалиптический сон. И такая невозможность бросить, то, что ты любишь даже во сне, даже перед лицом смерти.

Каждый из нас создает свой мир, в том числе и предметный. В большинстве случаев он абсолютно безлик и придуман другими.

Весь 20-ый век, с его изобретением конвейера, с его, сначала производством, а потом и перепроизводством ширпотреба занимался только одним — стирал личность. Как будто, какой -то верховный демиург поставил задачу: я превращу вас всех в камни, в песок, в обкатанную прибрежную гальку, сделаю одинаково безликими и похожими друг на друга и ваши дома и вашу одежду и ваши лица.

А потом доберусь до мыслей, они тоже будут одинаковыми. Вы будете хотеть одинаковых машин, одинаковых женщин, одинаковых домов одинаковых столов и стульев, кроватей, еды питья. У вас даже страх будет одинаковый — страх отличаться, быть не таким, как все. Быть другим.

Задачу он выполнил. Почти.
Чтобы никто из вас не вспомнил, что он уникален, что уникальна его душа, пришедшая в этот мир.
Девальвируя внешнее, мы, так или иначе, вместе с ним, стираем и какие- то внутренние слои души. То, что относится к роду, к индивидуальности, к уникальным в каждом случае,условиям в которых душа приходит в мир.

Отец никогда не забывал об этом. Когда приходит относительная зрелость и способность воспринимать мир, и давать ему более или менее внятные внутренние оценки, пусть даже и текущие, поневоле, начинаешь понимать масштаб личности человека, встреченного на жизненном пути.

То, что внешне, другие воспринимали, как хаос или как творческий беспорядок, — у него в мастерской для него являлось космосом, и само понятие «порядок» было там другого плана, более сложного и неочевидного.

Кабинет отца. Стеллажи, которые он сделал сам, помню, как он клеил шпон, который сначала выдерживался горизонтально прижатый бесконечными стопками книг для выравнивания, а потом, этот же шпон правильно приклеенный горячим утюгом превратился в каркас, скелет хранилища для книг.

Книги он любил безумно и собирал и покупал все… Библиотека по приблизительным подсчетам — это более 3000 единиц. Церковные книги, библия и евангелие, и два мешка газет перестроечной эпохи 1990- начала 2000- ых.

На попытки матери пустить на растопку » эту макулатуру» реагировал остро:

— Не смейте трогать, вы ничего не понимаете, это уже история.
Он прав, конечно, прав,- история, просто еще не остывшая и не отстоявшаяся, не набравшая дистанцию десятилетий…

В собрание было все — и изумительное рукописное евангелие, с бледно коричневыми выцветшими чернилами, выведенное каким- то дьяком рукописной вязью и закапанными свечным воском страницами. Запах переплета из коровьей кожи. Шелковистость и толщина настоящего пергамента…

Продолжение