Александра Токарева. Собиратель, а не коллекционер. Часть 7

На выставке памяти Александра Токарева. Фото: Валентин Картавенко www.photographica.ru 

Начало

Бывает такое невероятное везение в жизни человека, когда все обстоятельства складываются в один непрерывный поток удачи, счастья и везения. Поездка в 1980 году на пленер в Переславль была именно такой.
В один из вечеров мы отправились на берег Плещеева озера. Разумеется, пошли не с пустыми руками. Все в том же сельпо мальчикам купили водку, девочкам – уже традиционно, две бутылки венгерского токайского и отборный крупный чернослив в красивой упаковке.

Странно, как память удержала и плотный маслянисто — сладкий запах этих слегка подвяленных ягод и, даже, саму упаковку с надписью внизу — брутто, нетто 350 грамм.

Мы вертели в руках этот пакетик, прикидывая, по сколько ягод достанется каждому. Наверно потому, что наш обычный студенческий рацион составлял сваренную на электроплитке картошку, баночку дешевых консервов, хлеб, чай, заваренный в большом замызганном чайнике и «каменные» баранки.

Эти дешевые баранки или сушки, нанизанные на длинную веревочку, сначала вешались на самовар или на медный чайник, недавно приобретенные отцом, а потом съедались.

Отец, как только приобретал очередную «гордость коллекции», не мог удержаться и, конечно, вечерами, за ужином в общей комнате, хвастался «как ему невероятно повезло» говоря:
— Вы не можете себе представить, какое чудо я купил, совершенно случайно. Вот я вам поставлю завтра натюрморт, и тогда сами увидите… А может быть, кто – то из вас, и напишет что-нибудь гениальное…
Конечно, в «что-нибудь гениальном» была ирония, но и оттенок надежды был. Мы, потупившись, молчали перед грандиозностью поставленной задачи и высотой заданной планки.

А назавтра, расставив вокруг натюрморта этюдники, пытались вытянуть свои «нашлепки» маслом хотя бы до уровня «удовлетворительно». На просмотрах, проходивших раз в три — четыре дня, отец был снисходителен, чаще хвалил, если видел хоть что-то хорошее, а если и ругал, то деликатно с чувством юмора…
В общем, стоим мы в этом сельпо у прилавка, пересчитываем деньги, собранные вскладчину, прикидываем, чтобы еще купить.

А на второй сверху полке, стоят пыльные цветные бокалы — чешское стекло на высоких ножках, — по центру каждой, — небольшая, мелко ограненная сфера. Штук десять в ряд, без упаковки, потому и пыльные. Все — глубокий, насыщенный кобальт синий, а один тепло – желтый кадмий.

Стоят, как символы другой жизни и мещанского благополучия, завезенные из братской, на тот момент, Чехословакии. Я смотрела на них каждый раз, когда возвращаясь с этюдов заходила в ларек за хлебом, и каждый раз возникала мысль: «Интересно, зачем они вообще здесь и кто их купит?»

Стоили они около трех рублей штука (проезд от Ростова до Москвы, для сравнения, стоил — рублей пять).
Ольга худенькая, веснушчатая, стриженная под мальчика второкурсница неожиданно сказала капризным тоном:
— Хочу вон тот королевский кубок – желтенький, на хрустальной ножке…
— Ты че, мать сдурела? Это же мещанство чистой воды. Да на эти деньги можно два пол — литра водки купить, и еще сдача останется, — дружно возмутились наши мальчики.

Но ее преданный и абсолютно влюбленный бойфренд Вадик стал печально и смущенно скрести в своем кошельке недостающую до трех рублей мелочь.
Неожиданно, прорвались и мои, долго сдерживаемые, мечты о «красивой жизни»:
— Пап, давай и мы купим синий, ну хоть один. Его потом можно будет домой отвезти и подарить кому-нибудь…
Вообще – то, я ни на что не надеялась, клянча эту красивую чешскую стекляшку, скорее так, за компанию, подвывала, — ответ мне был заранее известен. Отец привозил из Переславля самовары, вышитые рушники, деревянные зазнобинские игрушки, лоскутные одеяла, купленные у местных мастериц, а чешский ширпотреб — это — …
Но неожиданно посмотрев на мою умоляющую физиономию, он сказал:
— Ладно, побалуем бабцов, что уж тут,-  и полез в нагрудный карман выгоревшей рабочей куртки за заначкой.

Продолжение