Фестивали: Берлинский, Венецианский и Канский — это официоз!

Ольга Калашникова: Я бы хотела  сразу задать Вам вопрос профессиональный. Что случилось с российским кино?

Андрей Шемякин: Вы знаете, ничего не случилось, кроме резкого увеличения возможностей смотреть кино.

Сегодня это уже не ритуальное, не сакральное действо, когда можно было всем курсом или всем классом  ходить в кино.

Мы ходили на «Андрея Рублёва», на «Обыкновенный фашизм». Это был действительно поход. Это было переживание. Своя атмосфера, тёмный зал, белая простыня экрана. Как кино и задумывалось. У нас это как-то задержалось, потому что очень много не давали смотреть и многое добывали из под полы, запретный плод сладок — да. Поэтому проникали всеми правдами и неправдами на всякие дефицитные просмотры иностранных фильмов.

С другой стороны, было мощнейшее кино-клубное движение. Оно есть и сейчас, но не сравнить с тем, что было. И самое главное, авторитет у кинематографа, как у искусства был чрезвычайно велик, потому что ждали от кино какую-то правду о человеке, времени. Естественно, что весь вопрос был  ещё и в зрителе. За чем шли в кино?!

 На фото слева — Андрей Шемякин

Конечно, вместе с тем не сравнить — сколько фильмов авторских проникало на советские экраны и сколько сегодня можно посмотреть. В этом смысле я убеждён, что речь идёт скорее о типах потребления, а не о том: ходят не ходят.

Вот, например, существовал миф о том, что Тарковский — трудный режиссёр. Да ничего подобного! Во первых, он с первого кадра завораживал — какой фильм не возьми — «понятный» или «менее понятный».

Во вторых, фильмы Тарковского оказывались на одном-двух сеансах, в одном -двух кинотеатрах в Москве и не только в Москве. 

«Иваново детство» загоняли на детские утренники.

Фильмы окупались именно потому, что  для них была альтернативная форма проката. А потом у нас восторжествовал, как у нас всегда бывает, максимализм наоборот.

То есть если раньше говорилось: «Ты вот исцеляйся, люби, иди и смотри!», вдохновляйся непонятно чем. Сейчас неважно, что рядом с Тарковским были эпигоны, совсем не важно.

А с другой стороны говорят: «Простите! Почему я должен смотреть то ,что мне совершенно не хочется».

И вот от лица зрителя стали говорить всё те же, только с обратным знаком. Кино, конечно же, не только разное делается, но и с разной целью люди могут пойти в кино.

А вот понятие «прокат» исчезло вообще.То есть сегодня ясно, что надо восстанавливать систему проката. Это звено за которое нужно браться. И поэтому все эти люди, которые ходили смотреть кино, они никуда не девались, просто сменили способ просмотра.

Это и есть та самая опора, у которой пока все ещё есть привычка смотреть интересное, разное, сложное, простое , но каждый раз неожиданное авторское кино. Вот пока не поздно, на арену этой аудитории и нужно опираться.

Но раньше всё это поддерживала ещё и критика. Есть ещё критика и есть журналистика, есть разные типы  изданий, есть много молодых ребят которые интересно пишут, но у них совершенно другая цель.

Отрекламировать то, что вокруг кино. А вкус к чтению, со-творчеству  с критиком , которому ты веришь, или с которым ты готов спорить, размышление после просмотра — это тоже отступило на второй, третий, десятый план.То есть ничего с кино по большому счёту не случилось, но многое утеряно до той степени, что впору собирать.

О.К. Интересно. А что Вы скажете по поводу Фестивального движения. Насколько это важно именно для  нашего времени?

А.Ш. Ну,  во-первых, я хочу сказать, что Фестиваль как раз и есть альтернативная форма проката.

В 90е годы фестивали просто спасли кинематограф как отрасль, потому что огромное количество картин до экрана не добиралось. И их можно было смотреть только на фестивалях. И когда эта их важность из интернет ресурсов каким то образом всплывает, то это благодаря тому что когда то фильмы эти получали какие то награды именно на фестивалях.

Во-вторых, это тот случай, когда многое пришлось начинать с нуля. Я принадлежу без ложной скромности к тем 25-30 человекам, которые  впервые изобретали в России такое понятие как фестивальный менеджмент.

Потому что ни «Совинтерфест», ни «Совфильм» опираться никак нельзя было. Это было бессмысленно , потому что там была совершенно другая система управления.

Хотя. если бы так не травили, например, Юрия Хаджаева! Он просто умер в 93 году — вскоре после фестиваля.

Когда говорили: «Хватит, нам не нужен Московский фестиваль, будем делать Фестиваль Фестивалей, будем просвещаться» и прочее и прочее… На него лично были очень большие нападки и просто не выдержало сердце.

..Всё это на совести пишущей братии. Тем не менее «фестивальная концепция», как интеллектуальный продукт, — явление во многом новой эпохи.

Во все предыдущие десятилетия фестивальный продукт был скорее продукт идеологический, а не интеллектуальный. Московский фестиваль в основном показывал фильмы стран освобождённой Африки, и это отражалось на регламенте.

Всё остальное было уже вне конкурса, либо в панораме, но акцент был на социальный барьер. И скажем куда было ехать режиссёрам африканским,как не в Москву! Также и латиноамериканским. Это серьёзно. Как только мы решили стать в лучшем смысле этого слова»буржуазными», эта ниша была ими занята на Берлинском кинофестивале. Это к вопросу о том — насколько это интересная тема. 

Фестиваль — это не только то место, где веселятся и занимаются всякими интимностями, это место, где прежде всего, работают. То есть я стою за Фестиваль, как «лабораторию».

Очень важно — чтобы ответить на ваш вопрос — знать какие фестивали мне кажутся «важными». Это не фестивали  где есть парад имён и титулов, а где прощупываются новые тенденции, новый опыт общения со зрителем.

Поэтому, мне кажется, что тройка фестивалей: Берлинский, Венецианский и Канский -это то, что называется официоз, они всегда важны, на них ориентируются,о  них пишут и про них снимают, но это не соизмеримо с тем ,что происходит например у Роберта Рэдфорта на фестивале Санденсе (Sundance) в Америке.

Или в Локкарно, или в Турине,или сейчас Римский фестиваль подхватил эту эстафету.

Или интереснейший фестиваль, если брать документальное кино в Оберхаусе в Лейпциге.

Знаете что, вообще-то говоря, есть некий парадокс. С одной стороны, фестивалей много, с другой стороны,  начинается  затоваривание, становится всё меньше фестивалей с региональной концепцией, они начинают клонировать друг друга. «Ну давайте заведём свой собственный фестиваль!». Зачем? А поскольку на это очень сложно найти финансовую поддержку, то происходит такая смычка с городскими властями, которым нужно это один раз. Мы понимаем для чего, ну два раза.

А вот скажем интереснейший фестиваль «Городские страдания» — фестиваль документальной мелодрамы,он существует и набирает силу, хотя  очень не просто существует. Вот если бы побольше было такого общения. Я в своё время предлагал организовать нечто вроде отечественного FIAF. Это Международная федерация фестивалей так называемая.

А у нас до этого далеко, потому что фильмы фестивалям не нужны. Сильные они сами выживают, а слабые -они в общем-то, повиснут бременем и всё! То есть пока ещё нет многообразия фестивалей у нас. У нас Фестиваль как институция уже существует, и существует для того, чтобы заменить как то прокат. В то время, как фестиваль это в первую очередь «лаборатория». Это для того чтобы собрать опять же зрителей, приучить  опять же к тому кинематографу, который нужно смотреть в зале.То есть всё что угодно, что связано с переживанием «сеанса».

Поэтому документальное кино выживает благодаря только фестивалям. Хотя в последние годы, к сожалению, уже нет влияния на прокат, получение приза фестиваля. К сожалению. Вот раньше это играло роль, а теперь,это даже мешает.

Тем не менее есть Екатеринбург, фестиваль Россия,  Саратов, есть Санкт -Петербург, который называется «Послание к человеку». Там есть короткометражки, там есть секция документальная. Ну вот по большому счёту, про документальное кино почти всё!… Для документального кино нужны разные фестивали, с различными концепциями, но это очень сложно.

О.К. Кто в наше время является для Вас ориентирами и бесспорными лидерами?

А.Ш. Для меня в кино, а я ориентируюсь в первую очередь на кино, существует триада Панфилов, Герман, Абдрашидов. Вот три имени, которые для меня являются безусловно ориентирами в самых разных вещах. При том, что именно они терпеть не могут групповщины, они каждый сам по себе. Именно этим интересны.

Если же брать обще гуманитарную ситуацию, то с уходом Сергей Сергеевича Аверинцева, Михаила Леоновича Гаспарова, Эльдар Моисеевича Мелетинского, в общем фигур огромного масштаба, я сегодняшней гуманитарной мысли не вижу.

Есть много прекрасных специалистов, есть серьёзные переводчики, социологи,культурологи и т.д. и т. д. В этом смысле среда довольно богатая сейчас, но  я из современников могу назвать пожалуй только Ольгу Седакову. Поэта, лауреата премии им. Солженицына, действительно она из тех людей которые оправдывают существование нашего времени.

Если брать какие то другие сферы, я не сомневаюсь, что есть кто-то в спорте… Не сомневаюсь, что и в науках и в литературе имеют место быть…

О.К. Ваша любимая фраза?

А.Ш. Их три. Знаете, когда что-то не получается… нужно начать и кончить, то это изречение польского философа Пана Станислава Ежилеца: «Допустим, ты пробил головой стену, что ты будешь делать в соседней камере?».

Второе — естественное изречение латинское: «Здесь рылось, здесь прыгай», то есть наступает момент, когда нельзя чего-то не сделать.

А третье изречение — оно, пожалуй, сегодня не модно, это евангельское, даже не столько изречение сколько тезис: «Не судите, да не судимы будете».

Интервью с кинокритиком Андреем Шемякиным для  Радио Ростова провела  Ольга Калашникова.